Александр Артамонов

«Фиолетово-чёрный»:

Песнь Песней Царя Эдмунда

Посвящаю это эссе Елизавете Левенцовой,

Госпоже моего сердца

Царь Соломон был прав, когда сокрушался над неизбывностью однообразия жизни. Ничего нового нет нигде, и, в том числе, в искусстве: все темы для творчества уже бесконечное количество раз упоминаются и обыгрываются заново; различие между современным и, скажем, палеолитическим искусством заключается лишь в формальном, но уж никак не в тематическом аспекте. Однако же, наверное, именно потому такой восторг вызывают те творения рук человеческих, которые открывают в этом, казалось бы, привычном мире новые стороны, словно позволяя скрытым метафизическим основам Вселенной говорить с нами. Не является ли творение прекрасного из совершенно избитого неким микрокосмическим аналогом творения ex nihilo, приписанного христианскими богословами Богу-Творцу? Быть может, такое живое и абсолютно восприимчивое творчество — истинная хайдеггеровская поэзия — является одним из наиболее верных путей к человеческому апофеозу. Яркой и незабываемой фигурой среди подлинных Творцов современности, безусловно, является Эдмунд Шклярский, лидер культовой группы «Пикник».

Порой красота и метафизическая истинность творения настолько красноречивы и притягательны, что скудный и безжизненный разум смиренно уступает иррациональному восхищению. Так, прославленная и популярнейшая песня «Фиолетово-чёрный» сегодня считается визитной карточкой группы, однако же фанаты ломают голову над её содержанием не первый год — так и не приходя хотя бы к немного связным выводам. Автор, Эдмунд Шклярский, загадочно смеётся над вопросами в этом ключе, то двусмысленно соглашаясь с догадками вопрошающих, то совершенно уходя от ответа. Однако почему бы не поломать голову над этим загадочным текстом? Манифестационистская доктрина, которой я как традиционалист свято придерживаюсь, рассматривает весь без исключения физический мир в качестве внешнего выражения, манифестации метафизического мира. Подлинный поэт, раскрывая в своём творчестве суть бытия, всё-таки пользуется символизмом, взятым из мира манифестаций, а потому между поэзией и её пониманием всегда оказывается фигура интерпретатора. Бессмысленно вопрошать автора о смысле, заложенном в опубликованное произведение: читатель, слушатель, зритель становятся интерпретаторами, судьями, фактически — новыми творцами предложенного им смыслового поля. Бесспорно, моя интерпретация не претендует на общеобязательный или исчерпывающий характер — напротив, это лишь один из мелких бликов, увиденных мной на поверхности бесконечного смыслового пространства прекрасной песни господина Шклярского. Сколько ещё таких бликов могут увидеть другие люди — вопрос риторический. Однако же зачастую чем предмет эфемернее, тем он прекраснее и ценнее: в этом заключается суть японских хайку, фиксирующих отдельные мгновения, «отдельные смысловые блики», замеченные ненароком. Предложенное эссе лишь формально представляет собой развёрнутый текст, но сущностно это такое же целостное хайку, описывающее мои ощущения, связанные с «Фиолетово-чёрным».

Начнём, пожалуй, с того, что центральным мотивом песни является апелляция к зрительным образам: начиная от «цветового» названия и заканчивая малейшими деталями, которым присвоены именно визуальные характеристики — всё позволяет слушателю фактически стать зрителем. Первое слово песни — «Видно» — уже слишком красноречиво, чтобы в доказательстве этого тезиса была ещё какая-то нужда.

Однако же это утверждение усугубляется и получает большую осмысленность, если обратить внимание на главных действующих лиц песни. Их всего четыре: «Я» (или же «Фиолетово-Чёрный»), «Ты», «Он» (или же «Дьявол») и Солнце. Помимо «Я», «Ты» и «Он» также обладают визуальными характеристиками. Рассмотрим этих четверых в контексте общей символической системы:

Видно, дьявол тебя целовал

В красный рот, тихо плавясь от зноя.

И лица беспокойный овал

Гладил бархатной тёмной рукою

Если можешь, беги, рассекая круги,

Только чувствуй себя обречённой.

Стоит солнцу зайти, вот и я

Стану вмиг фиолетово-чёрным.

Да, сегодня позволено всё,

Что крушишь в себе так увлечённо.

Видишь, я над тобою кружу.

Это я — фиолетово-чёрный.

Нет, не хватит ещё и ещё;

Нет, не хватит, ведь было такое;

Он лица беспокойный овал

Гладил бархатной тёмной...

Оппозиция «Я» и «Его», или же «фиолетово-чёрного» и «Дьявола» очевидна. Дьявол пребывает в свете солнца — именно потому-то он плавится от зноя, именно потому он гладит беспокойное лицо, опять-таки, озарённое солнцем (потому что в ночной тьме нет визуального беспокойства), потому-то Дьявол целует красный (обладающий цветом) рот — эта деталь показана в тексте с абсолютной очевидностью. В отличие от Дьявола, пребывающего в свете, «Я» приобретает свою главную характеристику, свою самость — «фиолетово-чёрный» цвет — когда заходит солнце. Присутствие «Дьявола» или «Я», таким образом, определяется лишь позицией солнца относительно «Ты». Однако строки «Если можешь, беги, рассекая круги, только чувствуй себя обречённой» наводят лишь на одну мысль: «Ты» — это Земля. Действительно, только Земля обречена на постоянные восходы и заходы солнца, несмотря на собственное постоянное, но однообразное, круговращение («Нет, не хватит ещё и ещё; нет, не хватит, ведь было такое»). В таком случае, «Я», кружащий над «Землёй», становящийся фиолетово-чёрным после захода солнца — это высшее теллурическое начало — это Небеса, единственный во Вселенной Бог, равноценный Земле, высшему хтоническому началу. Значение упоминания Дьявола становится совершенно понятным: в христианском символизме Дьявол называется «князем, господствующим в воздухе» — само же слово «Διαβολος» переводится с древнегреческого как «разделитель». Когда в небесах находится солнце, оно озаряет (фактически субстантивирует) воздух, отделяющий Небеса от Земли — сами же Небеса теряют свой аутентичный фиолетово-чёрный цвет, приобретая ситуативные светлые оттенки. Небеса аутентичны лишь после захода Солнца, и, поскольку воздушная твердь теряет свою цветовую (и световую) наполненность, Небеса и Земля фактически воссоединяются ночью, снова разлучаясь на рассвете. Так, четыре главных действующих лица песни фактически составляют структуру мироздания: «Ты» — Земля, «Дьявол» — воздушная твердь, «Я» — Небеса, и «Солнце» — источник физического света.

Небеса всегда едины, они сплошной сферой охватывают Землю, однако всегда лишь часть Небес истинна, «фиолетово-черна», в противоположность тем пространствам, где в тот или иной момент господствует озарённый солнечным светом Дьявол с его метафизической бархатной тёмной рукой. Озарённая светом солнца земная поверхность — это и есть беспокойный овал «Твоего» лица — фигуральное «Лицо Земли». Так, мы подошли к пониманию фразы, в полушутку брошенной как-то в интервью Эдмундом Шклярским: мол, песня «Фиолетово-чёрный» просто о любви.

Действительно, любовь является единственной темой произведения. Но это любовь, выраженная на примере глубиннейших принципов — Земли и Небес, высшей феминности и высшей маскулинности. Эдмунд Шклярский поёт о той паре, которая на уровне сакрального символизма представляет собой прообраз любой — и смертной, и бессмертной — пары. Увидеть в Земле и Небесах божественных влюблённых были способны лишь представители древних цивилизаций, слышавшие голос Бытия и видевшие танцующих богинь среди скал и лесов. Однако же почти через две тысячи лет после смерти Великого Пана новый Поэт, наделённый чистотой сердца античного эллина, снова слагает стихи об одухотворённом, о живом мире богов. Эта Песнь Песней Царя Эдмунда, этот Русский гимн вечной любви словно снова возвращается к неспособной устареть теме лучших произведений мирового искусства. И прав Царь Соломон, который был автором не только сетований Проповедника, но и бессмертных строк, посвящённых Суламифи, постоянно, без устали бегущей за своим ускользающим божественным Возлюбленным.

Порой человеческий мир утомляет своим однообразием, однако есть темы, обладающие неисчерпаемой смысловой глубиной, бесконечным творческим потенциалом. Ведь недаром орфики считали, что древнейший и могущественнейший бог, сотворивший всех смертных и бессмертных — это неиссякаемая деятельная любовь, Блистательный Эрос. Именно Эрос и скрывается за яркими визуальными образами песни — словно едва заметный блик на водной глади в ночи, когда японские и русские Поэты слагают стихи под фиолетово-чёрными Небесами.