Осенние мысли начала последней полуночи

М

аршрутка мягко, дабы никого не обрызнуть, тронулась от моей остановки, и я рванул. Было темно, и я бежал к перекрёстку, где водитель должен был выбрать направление и повернуть, меня устраивало любое. Дождь падал лениво, уверенно отлёживаясь в выбоинах разбитого асфальта и на обочинах. Ветер попытался хлестнуть в лицо, но я привычно увернулся. Водитель выбрал и проехал мимо, игнорируя мою протянутую руку. Я сказал что-то нецензурное и направился к остановке, пересекая перекрёсток по диагонали и игнорируя все правила движения и две машины, пытавшиеся разъехаться. Мокрый Ленин на своём постаменте так же, как и сорок лет назад, протягивал свою негнущуюся руку, которую игнорировали все. Разгадка мерзкого поведения водителя стояла на остановке. Несмотря на начинающуюся ночь и отвратительную погоду, там топтались три парниши невнятного вида. Именно люди такого невнятного вида и не попадают в переполненные маршрутки по ночам в дождь и остаются ждать следующую.

Стоять мне было в лом, при том что голова моя, смущённая утренним, вернее, даже вчерашним вечерним солнцем, наотрез отказалась с утра одевать шапочку. Теперь она мокла, героически. Ещё мокли ноги, но эти были ни в чём не виноваты. Быстро приняв решение, я направился к вокзалу, при прочих равных условиях там была крыша, и пустые маршрутные такси скучали тоже там, в ожидании очередного поезда. Тротуар терялся в темноте и, конечно, был превращён ненастьем в минное поле, от которого мои осенние ботинки, доживающие свой недолгий трёхлетний век, никак не спасали. Почти никак. Деревья, скрывающие сгоревшую церковь, что когда-то была краеведческим музеем, умудрялись чем-то там шуметь. Шелестеть за неимением листьев у них не получалось.

Я прыгал через лужи, умело отличая безопасные выбоины, которые, на счастье, ещё встречались на этой дорожке. Впадин было больше. Свет впереди лился из двух окон дома батюшки, окна горели на первом и втором этаже, образуя диагональ. Мне показалось это символичным, и я тут же угодил ногой в лужу. «Вот так, — подумал я, — потеря осознанности — и ты в луже». Глядя строго под ноги, я аккуратно огибал мокрые и уверенно наступал на сухие места. Сухими местами считались все места, где моя нога не зачерпывала воду либо грязь. Ветка хлестнула по лицу, но я снова как-то успел вильнуть в сторону. На этот раз повезло. «Глядеть под ноги, — подумал я, — значит избегать очевидной опасности. А глядеть по сторонам — избегать опасности неочевидной».

Широкая дорога катилась вниз, и я почти бежал по ней, пританцовывая. Навстречу мне попались два кривых человека, оживлённо беседующих, которые при ближайшем рассмотрении оказались одним, беседующим с сотовым. «Вот, — ещё раз подумалось мне, — ходят по ночам под дождём и говорят с невидимками. А где-то невидимки в мягких креслах с бокалом глинтвейна слушают шум воды за окном и голос, повторяющий из маленького зализанного параллелепипеда: Жди, скоро буду». Впрочем, вряд ли скоро и вряд ли… Ещё двое развернулись впереди, забирая меня в клещи, или просто решив подобрать более сухие пути, но тут и мой параллелепипед решил сыграть музыку, и я забыл о встречных, растаявших в темноте позади. Я сделал пару необычных па под музыку, вытягивая сотовый из-под свитера и куртки. Улыбающийся кот с хитрым прищуром привычно и запоздало напомнил мне о том, что «скоро март», а маленький конверт под котом слева поведал о новой SMS-ке. Сотовый с котом проследовал в карман куртки и, обнаружив там дыру, счастливо юркнул в темноту подкладки и забился в угол.

Навстречу мне выскочила маршрутка и, послушная воле моей руки, притормозила. Так я поехал, ощущая озябшим задом мягкое сиденье и упираясь взглядом в серый потолок. Ноги мёрзли, но не особо. Две пассажирки сидели, нахохлившись, их мысли были столь же далеко от этого маленького пространства, набитого креслами, как мои от памятника Ленину и сгоревшей церкви. Можно было расслабиться, подумать о чём угодно, поизучать пассажиров, поощущать водителя. Можно было сделать кучу энергетических штук, но ничего из того, что меня бы привлекало. Скорее по привычке, чем преследуя ясную цель, я чуть увеличил температуру тела и «оделся огнём». Болеть не хотелось совершенно.

На остановке подобрали невнятных, один сел напротив меня. По каким-то незаметным признакам я уверенно распознал в нём неместного. Этот скучающий взгляд мимо, разведённые колени и футболка, небрежно надетая пониз кожаной куртки. С ними был ещё один, и наши взгляды сцепились в попытке узнавания. Что-то такое где-то уже… Но, по обоюдному желанию, мы решили остаться неузнавшими, чтобы не множить неловкость. Я ощутил свёрнутые кольца неловкости, что может стать пружиной, двигающей человека к непонятному и неожиданному проявлению. Они садились у центробанка и значит…

Я оборвал собственную мысль. Я понял, что начинаю плыть, и стал большим языком, вываленным из маршрутки и ощущающим проносящийся под нами асфальт дороги. Он был безвкусен, но фактура его была великолепна, мелкие камешки гальки подобраны изумительно. Чередование гладкости и шероховатости. Похоже, мой приятель меня вспомнил, его взгляд и движения приобрели чуть уловимый агрессивный оттенок, но внутри он стал напряжённее. Может быть, я был с теми, кто наехал на кого-то, с кем был он, или наоборот. Но я его не помнил, и всё было неважно. Мне это не нравилось. Он выглядел старше меня, но и я, и он знали, что старше я. И по возрасту тоже.

Остановка, выходя, я слегка пнул его по колену правой ногой, но левую пронёс избыточно аккуратно, стукнувшись голенью обо что-то железное. Последнее можно было трактовать как извинение, если первое как оплошность, но он мог прочитать это и наоборот. Несмотря ни на что, я опять позволил себе встать в привычный круг танца «кто здесь главный». Он же сегодня ничего в ответ не сплясал.

Пятиэтажные дома сомкнули свои крыши с низко висящим небом, роняющим редкие тяжёлые капли. Воздух ворвался в мои лёгкие, и я прыгнул через очередную лужу. Удачно, подошва чавкнула, как показалось мне, подобно сытому бегемоту. Девушки, почему-то именно они шли впереди мелкими шагами, уверенно протаптывая дорожку. В каждой ясно светилось ожидание счастья, чистое и незамутнённое. Они искали своего мужчину. Того, кто может счастье дать. Я подумал, что девушек в поиске в десятки раз больше парней, ищущих, куда своё счастье пристроить. Мысли привычно одевались в формы бытовой пошлости, что, однако, ничего не уродует, и я снова ощутил, как наблюдатель во мне сливается с тем, кто мыслит.

Дальше были плиты. Плиты качающиеся, плиты проваливающиеся и хлюпающие. Они, однако, легко и неощутимо простукали под ногами, повернув мысли в сторону. Впереди был ручей, который, безусловно, сейчас уже целая река, но вряд ли наш народ, ненавидевший лютой ненавистью всякое лишнее движение, позволит стать ему непроходимым. Опасения оправдались и рассыпались. Две одиноких шпалы лежали поперёк и, перебегая по ним, я заметил по отсутствию привычного бульканья и кругов в воде, что дождь закончился. Это было вовремя. Гаражи кружили вокруг меня, кусаясь углами крыш, нелепо по старинке острыми с цивильными скатами. Фэн-шуй отдыхал за ближайшей помойкой. Небольшая старая «Нива» стояла, позёвывая дверьми. Две сестры, старшей из которых было не более восьми, спорили, кому сесть за руль, невидимый родитель затаился в тёмной глотке гаража.

Я выпал из окружения, обдумывая судьбы старых машин, что таращились на меня сквозь все эти ветхие стены. Давно запертые, пережидающие зиму, усталые. Они дышали былой упругостью летней раскалённой дороги, грезили скоростными спусками и напряжением крутых подъёмов. Я вернулся, отстукивая по плитам знакомый мотив собственной походки, гаражи маячили за спиной грудою рассыпных когда-то детских кубиков. «Тяжёлое детство, — подсунула мне память шутейную фразу, — восьмибитные игрушки». Мостик с оторванными перилами и лестница завершали мой ночной поход к одинокой пятиэтажке. Скелет мёртвой качели привычно указывал на нужный подъезд. Дверь скрипнула, цепочка стукнула звеньями.

Она смотрела на меня из своего синего халата и улыбалась. Я привычно обернулся в тепло и волны нежности и её голос. Она говорила о том, как вредно ходить без шапки, и о раннем облысении. Я ещё скользил взглядом по жёлтому столу, ощущал мягкость тапок, где озябшие ноги праздновали новоселье, но мне уже не хотелось более быть с собою. Хотелось быть с ней. Потом я протянул к ней руку, коснулся её и растворился. Меня больше не было, дальше были мы.

А наутро выпал снег.