Тезисы доклада на круглом столе «Бог как иллюзия»
«Бог как иллюзия» Ричарда Докинза — одна из самых удачных апологий атеизма, но не самая лучшая. Хотя бы потому, что всё-таки довольно глупо критиковать религию с научных позиций: возникает риск скатывания в новый фанатизм, пускай уже фанатизм не религии, а «божественной догматической науки». Учёный как жрец современности.
Куда более интересна попытка подорвать религию в некотором роде изнутри её самой путём создания «материализма Благодати» — показав, что христианство и иудаизм содержат в себе перверсивное атеистическое ядро, как это делает Славой Жижек в «Кукле и карлике», «Хрупком Абсолюте» и других работах; или открыв не просто возможность ещё и материалистической интерпретации посланий апостола Павла, а её необходимость, причём только её необходимость и только её возможность («Св. Павел: обоснование универсализма» Алена Бадью).
В этом же направлении движется и Жан-Люк Марион, совершающий не теологизацию феноменологии — как кажется уже успевшим написать о нём статьи историкам философии, скоропалительно объявляющим произошедшим некий загадочный «теологический поворот» в феноменологии, — а, напротив, феноменологизацию теологии (что бы об этом ни думал сам Марион-как-верующий-католик: нас же интересует Марион-для-нас, а не Марион-для-себя; мотивы действующих лиц вообще часто расходятся с тем, что они делают).
Иными словами, негация и отрицание как методы борьбы с религией мало что могут дать, в то время как секуляризация оказалась бы не только успешным средством по борьбе с верой и религией, но и — парадоксальным образом — средством по их реализации. Секуляризация и реализация не разведены — это одно и то же. Богоборчество вложено в христианство и иудаизм с самого начала, как пытаются доказать Бадью и Жижек. Да и, коли воспользоваться методом поверхностного анализа, стоит хотя бы вспомнить, что именно означает в переводе имя Израиль или многие эпизоды из Ветхого Завета, где Господь радостно восклицает о том, что «одолели Меня дети Мои».
Секуляризация подразумевает: перевод чего-либо из церковной собственности в светскую. Я использую этот термин более метафорично. Первым этапом секуляризации для христианства выступил универсализм апостола Павла и развитие христианской теологии; для иудаизма — создание его раввинистической версии. Как христианская теология, так и раввинистический иудаизм по сути были попытками не (ре)конструкции, но деконструкции понятия Бог, в конце которой теолог мог прийти к изначальному по отношению к традиционной триаде Бог-Мир-Человек (являющимися своего рода масками) логосу, а раввин — к изначальному галахическому действию, праксису.
Бог в средневековье был в незавидном положении: с одной стороны, ясно, что он ничего собою не представляет (или же представляет собою именно что ничего: небытие как первый Божий атрибут), с другой стороны, он в то же время обязан чем-то всё-таки быть… Прямо как современный человек. Средневековому человеку наши проблемы с вечным поиском себя, самовыражением и прочей креативностью были бы чужды — в силу того, что он обладает некоторой субстанциальной формой (а значит: судьбой) из-за того, что всё тревожащее напряжение перенесено в поле теологического. Но движение секуляризации не останавливается — и вот два противоречащих друг другу требования («быть чем-то» и «быть ничем») предъявляются уже по отношению к субъекту, а не Богу, при этом достигая апогея в капиталистическом «обществе конкуренции».
Религия и наука предельно коммерциализируются, как, впрочем, и отказ либо от одного (атеизм), либо от другого (антисциентизм). И ведь дело не в том, чтобы пытаться разобраться в навязываемой нам куче потребностей, определить, какие потребности истинны, а какие ложны («нужен ли мне религиозный опыт, чтобы обрести себя? или я найду подходящее самовыражение, став воинствующим атеистом-сциентистом?»): уже само это рассмотрение потребностей как ложных навязано нам капитализмом.
Религия сама по себе — не враг (она и сама с собой, в конце концов, расправится и тем самым по-настоящему реализуется; кроме разве что ислама: эти ребята и впрямь в Бога верят, буквально; пожалуй, религиозный спрос в светлом будущем начнёт удовлетворять один лишь мусульманский рынок), как и наука, несмотря на множество пререканий, которое бьёт мимо цели, приняв отбрасываемые фигурой тени за саму фигуру.
Главная проблема Докинза в том, что он, равно как, впрочем, тысячи других атеистов и, пожалуй, все без исключения верующие, не улавливает (что само по себе ещё, так сказать, не грех), для чего вообще затевалось всё предприятие под названием «Бог», и пытается бороться с ним на другом поле, но по тем же самым правилам игры, тогда как следовало бы скорее поступить наоборот: на том же поле, но по другим правилам. И, кроме того, бой против Бога (лучше сказать: за его освобождение) — это не последняя и далеко не самая главная битва, и основной противник совсем другой.