Певец и музыкант Стинг (настоящее имя Гордон Мэттью Самнер) родился 2 октября 1951 года. Учась в педагогическом католическом колледже Северных графств, начал заниматься музыкой. Работал учителем младших классов, играл с разными группами. В 1978 году стал солистом The Police и записал первый альбом. Вклад в музыку позволил Стингу занять почётное место в «зале славы» рока, получить от королевы звание лорда.

Эпизод, которым начинает Стинг

свою биографическую книгу «Разбитая музыка»,

наглядно демонстрирует один из вероятных вариантов

развития событий, когда транзитный Нептун

находится во взаимодействии с натальным Солнцем.

 

«Зимний вечер в Рио-де-Жанейро, 1987 год. Идёт дождь, и бульвар перед отелем “Копакабана” пуст. В свете уличных фонарей блестит мокрый асфальт. Моя жена Труди и я прячемся под зонтом. У бордюра останавливается маленький автомобиль. На переднем сиденье виднеются силуэты двух фигур, и открытая дверь приглашает нас разместиться сзади.

Несколькими очень учтивыми телефонными переговорами мы добыли себе разрешение участвовать в религиозной церемонии в церкви, которая расположена где-то в джунглях, окружающих мегаполис. От наших проводников, мужчины и женщины, мы узнаём лишь о том, что церковь находится в полутора часах езды от “Копакабаны”, что о нас позаботятся и что нам не следует волноваться. Церковь, номинально являясь христианской, служит пристанищем синкретического религиозного сообщества, главное таинство которого включает в себя принятие древнего снадобья, получаемого из растения аяхуаска. Говорят, что это вызывает удивительные и глубоко волнующие видения.

Мужчины и женщины всех возрастов, включая подростков и маленьких детей, а также вездесущих собак, суетятся на автомобильной стоянке и внутри церкви, освещаемой простыми электрическими лампочками, которые свисают с потолка. Каждый из присутствующих одет в синюю или зелёную рубашку, причём у некоторых к одежде пришита золотая звезда. Все присутствующие кажутся обыкновенными трудящимися людьми, но среди них немало профессионалов: врачи, юристы, пожарники, бухгалтер и его весёлая жена, социальные работники, служащие, программисты, учителя; среди них нет ни одного чудака или фанатика. В сущности, я не знаю, кого именно я ожидал здесь встретить, но вид этого большого и гостеприимного общества обнадёживает меня.

— Вы впервые попробуете растение? — спрашивает врач.

— Да, для нас это в первый раз.

В центре стола стоит большой стеклянный сосуд, наполненный болотисто-коричневой жидкостью. Я предполагаю, что это и есть легендарное священное снадобье, о котором я так много читал, — аяхуаска. Мэтр даёт знак, что нам следует присоединиться к общей очереди, которая образовалась в проходе и змеится до задней стены помещения. Видимо, мы здесь единственные новички, и нас очень вежливо провожают к началу очереди и вручают нам белые пластиковые кофейные чашки. Мэтр с благоговением наполняет их из стеклянного сосуда с металлическим краном у основания.

Мне удаётся выпить всю порцию варева одним судорожным глотком.

Среди многих его названий есть такие, как йахе, вино духа, корень мёртвого человека; история его происхождения и употребления насчитывает, вероятно, тысячи лет и сложным образом переплетена с историей развития древней религиозной философии и ритуалов бассейна Амазонки. Из того, что я прочитал, мне удалось выяснить, что аяхуаска изготавливается из двух местных растений: лианы, известной под названием Banisteriopsis caapi, и кустарника из рода кофейных, Psychotria viridis. Активное химическое соединение почти полностью совпадает с нейротрансмиттером серотонином, а его взаимодействие с человеческим мозгом столь же сложно и таинственно. Мои изыскания убедили меня, что практика употребления этого снадобья узаконена бразильской конституцией, что оно не вызывает привыкания и обладает сильным эффектом.

Прихожане начинают поудобнее устраиваться в своих креслах, а мы с Труди пытаемся следовать их примеру и погружаемся в дремотное состояние под приятное мажорное бренчание гитары и простые ритмы тамбуринов. Мы садимся и ждём, причём ни я, ни она не имеем ни малейшего представления о том, что должно произойти. Моё сознание тоже начинает куда-то плыть, но я из осторожности продолжаю следить за тем, что происходит в комнате, стараясь при этом дышать глубоко и медленно, чтобы успокоить нервы.

Итак, транзитный Нептун находится в квадрате с натальным Солнцем Стинга с 1986 по 1989 год.

В это время певец получает опыт трансцендентного.

Трансцендентность (от лат. transcendens — переступающий, превосходящий, выходящий за пределы) — философский термин, характеризующий то, что принципиально недоступно опытному познанию.

 

На днях умер мой отец, лишь на несколько месяцев пережив мою мать. По стечению обстоятельств я не имел возможности присутствовать ни на тех, ни на других похоронах, и у меня нет желания искать утешения в церкви. Но подобно тому, как люди, только что пережившие утрату, ищут успокоения в религии, психоанализе, самопознании и даже в спиритических сеансах, я, несмотря на агностицизм, тоже нуждаюсь в некоем обнадёживающем духовном опыте или ритуале, которые помогут мне осознать, что есть что-то выше, чем трагедия смерти, нечто более значительное, чем я способен себе вообразить. Какое-то время я никак не мог найти способ излить свою скорбь о потере родителей. Их смерть глубоко потрясла меня, но я чувствовал, что по какой-то причине не могу естественным, эмоциональным образом отреагировать на их уход, что не могу осознать эту утрату психологически здоровым способом. Я не плакал, не проронил ни одной слезы, просто почувствовал холод, одиночество и растерянность. У меня не было простой веры, в которой я мог бы искать утешение. То, что я прочёл об аяхуаске и его необыкновенной способности вызывать видения, сильно меня заинтересовало. И то умонастроение, в котором я находился, заставляло меня полагать, что, если я выпью это зелье в условиях настоящего, серьёзного обряда, я, возможно, смогу более глубоко понять, что случилось с моими родителями и со мной самим.

Первым признаком того, что снадобье начинает действовать, становится появление у меня в голове какого-то высокочастотного, почти за пределами человеческой слышимости, звука, затем у меня коченеют губы и явно снижается температура тела. Я начинаю дрожать, сначала слегка, а затем всё более интенсивно. Дрожь поднимается от ступней вверх по ногам, волна за волной, пока, наконец, всё тело не начинает трястись что есть силы. Трудно определить, является ли дрожь следствием какой-то психологической причины, например страха, или я просто замёрз. Нечто мощное и непреклонно жестокое проходит через всё моё тело, через каждый кровеносный сосуд и каждую артерию, вниз по ногам до самых кончиков пальцев и вдоль по сухожилиям моих рук. В кончиках пальцев рук я чувствую уколы разрядов неведомой мне энергии.

Дрожь прекратилась, но поселившаяся внутри меня анаконда яростно стремится выбраться из моего тела. Капли пота начинают покрывать моё лицо и грудь, а глаза закатываются. Неужели я сам пошёл на это? Должно быть, я обезумел. Никогда в жизни я не чувствовал себя так плохо и не помню, чтобы когда-либо был настолько испуган. Ещё один громовой раскат довершает ощущение агонии. Но именно в тот момент, когда кажется, что во мне не осталось больше воли, чтобы противостоять этой бешеной атаке, я слышу пение. Я слышу красивый, неземной голос мэтра из Манауса. Он поёт безо всякого аккомпанемента, и голос плывёт сквозь влажный воздух, наполняя помещение сладким ароматом мелодии.

 

Я закрываю глаза, чтобы полнее испить чудесный бальзам пения,

и вдруг оказываюсь в огромном храме света.

 

Песнь превратилась в свет и цвет, а в воздухе повисла фантастическая архитектура Данте и Блейка. Откуда-то сверху меня поддерживают небесные существа, похожие на ангелов. Их тела закрывают небо, образуя гигантский купол. Мои видения постепенно принимают вид причудливых спиралей, геометрических структур, башен, тоннелей, вихрей, залов и комнат. Прозрачность видений и насыщенность цветов так отличаются от того, что я привык видеть наяву, как будто я и в самом деле очутился в абсолютно другой реальности.

И в то же время достаточно лишь открыть глаза, чтобы снова увидеть комнату в её обычном виде. Однако это не галлюцинации.Речь не идёт здесь об искажении привычной реальности; цвета и видения относятся к какой-то отдельной, самостоятельной реальности, спроецированной на внутреннюю сторону моих век.

Стоит закрыть глаза — и вы переноситесь в этот незнакомый мир,

столь же реальный, как и любой другой,

где звук становится светом, свет становится цветом,

цвет превращается в геометрию, а геометрия приводит в действие

воспоминания, истории и эмоции

не только из вашей собственной жизни,

но и — удивительным образом — из жизни других.

 

Одно из двух: или я брежу наяву, или я умер. Вот я за штурвалом бомбардировщика ночью над охваченным огнём городом; вот я на баркасе, когда за бортом бушует шторм. Вот я участвую в сражении, и гром за стенами церкви превратился в грохот артиллерийских орудий. Вот я в глубоком, грязном и сыром окопе, и рядом со мной кто-то, присутствующий как бы на границе моего сознания, почти как тень. Рядом есть и другие, и вал артиллерийского огня сотрясает землю повсюду вокруг нас. Эти другие — просто мальчишки в обмундировании не по размеру и в стальных, забрызганных грязью касках. Они испуганны и дрожат в сырости траншеи. Я тоже испуган и встряхиваю головой, пытаясь сменить видение.

Внезапно я оказываюсь в городе на севере Англии, где прошло моё детство. Я — маленький мальчик, пристально разглядывающий списки из сотен имён, высеченных в камне. Списки стерегут двое часовых из позеленевшей бронзы. Их головы с грустной серьёзностью покоятся на прикладах винтовок, повёрнутых стволами вниз. Моя детская рука дотрагивается до холодного, металлического пьедестала.

У меня в голове роятся тысячи вопросов, но я настолько изумлён ясностью видений, что не в силах ни говорить, ни покинуть эту открывшуюся мне иную реальность, которая мне не принадлежит. И в то же время на каком-то уровне сознания, не вовлечённом в созерцание видений, я способен наблюдать происходящее и оценивать его, причём существует и ещё один, более отдалённый уровень, который позволяет отстранённо смотреть на предыдущий, — и так до бесконечности.

 

В этих новых обстоятельствах я вынужден поставить под сомнение

самые основы своего утончённого

и привилегированного существования, своей привычной жизни

среди друзей, коллег и членов семьи.

Не является ли то, к чему мы привыкли

относиться как к реальности, всего лишь соглашением,

договорённостью между всеми нами

о том, что определённые вещи

являются реальными, а другие — нет?

 

На каждую святую Терезу, пророка Иезекииля или Уильяма Блейка приходятся миллионы таких, как я, не имеющих опыта непосредственного переживания трансцендентного, опыта соприкосновения с вечной и непостижимой тайной, лежащего в основе любой религии. Но вот снадобье аяхуаска приблизило меня к чему-то внушающему страх, глубокому и бесконечно серьёзному.

Видения, являющие собой калейдоскоп цвета, ломаных форм и всевозможных странностей, продолжаются. Я оказываюсь незримым свидетелем военного суда. Мой спутник стоит, охраняемый двумя солдатами. Его подвергают перекрёстному допросу на юридическом жаргоне, который мне, возможно, когда-то и доводилось читать или слышать в кино, но которым я не владею. Мой спутник не проявляет никаких эмоций, когда зачитывают приговор. Я поворачиваю голову и вижу, что мы стоим посреди холодного сумрачного поля, постепенно вырисовывающегося в свете раннего утра. Неровной линией впереди нас выстроились солдаты, готовые к исполнению приговора. Они выглядят сдержанными, некоторые из них рассержены тем, что их вывели утром в это холодное поле, и неуклюже переминаются, как нетерпеливые кони. Я вижу их дыхание в морозном утреннем воздухе, но когда всматриваюсь, то узнаю лица мальчиков из окопа. Они вскидывают винтовки, как только лающая команда «прицелиться» разносится над пустынным полем, и меня охватывает дрожь от ясного понимания, что сейчас эти мальчики убьют человека, спасшего им жизнь. Этот момент застывает как живая картина, и я являюсь её свидетелем.

Песнь мэтра достигает своего скорбного и страстного завершения. Мои глаза полны слёз, и я начинаю плакать. Сначала тихо, а потом уже неудержимо, с судорожными всхлипываниями. Из глаз у меня текут горько-солёные потоки, а все цвета сплавляются в красный. Проходит какое-то время. Я ощущаю себя в утробе матери, а песнь мэтра превращается в голос моего отца. И почему я должен удивляться, что эта всепоглощающая грусть, это зрелище предательства, эта страшная трагедия вызвали во мне воспоминания о моём одиноком, измученном отце и моей матери, моей прекрасной, грустной матери? Он был бравым солдатом, а она — юной невестой. Потом она пережила эмоциональную катастрофу и умерла от рака груди в возрасте пятидесяти трёх лет, а через несколько месяцев за ней последовал и отец. Я — ярко-красная искра в её глазу, я — колючка в его боку, и всех нас троих связывает какое-то незавершённое дело.Вот почему мы вместе в этом странном гулком помещении, которое и есть моя память.

 

Прошло время. Я по-прежнему нахожусь в лесной церкви, не имея никакого понятия о том, который сейчас час.

Меня удивляет тот безграничный диапазон воспоминаний

и зрительных образов, которые вызваны во мне этим переживанием.

Такое впечатление, что все виды человеческих взаимоотношений,

которые были и есть в моей жизни,

попали под пристальное наблюдение.

Родители, братья, сёстры, друзья, возлюбленные, жёны и дети —

все как будто призваны на суд моей памяти

и по очереди выступают в качестве свидетелей,

причём темы, о которых я обычно избегаю размышлять,

касающиеся моих ошибок как сына, брата,

друга, любовника, мужа или отца,

а также мой ужасный страх смерти, не остаются в стороне,

но постоянно находятся в фокусе моего сознания.

Хотя мрачные, жестокие образы понемногу от меня отступили, то, что я испытываю сейчас, едва ли можно назвать приятным ощущением; на самом деле со мной снова происходит что-то очень серьёзное. У меня нет другого выбора, как только поддаться действию снадобья и смиренно признать, что где-то на глубинных уровнях моего сознания скопилось много гнева и ярости и что в настоящий момент происходит некое очищение. Я прислушиваюсь к музыке, которая доносится из стереомагнитолы: это бразильская певица Зизи Посси. У неё страстный голос, исполненный романтики и сексуальности.

Мои видения продолжаются.

Геометрические объекты в форме спиралей

на внутренних сторонах моих век колеблются в такт музыке,

а затем начинают принимать очевидно человеческие формы

ослепительных, украшенных драгоценностями женских фигур.

Никогда в жизни мне не доводилось видеть таких роскошных созданий, и в то же время в них есть что-то потустороннее, в их красоте есть какая-то жестокость, они чем-то похожи на насекомых, и при этом в них есть что-то глубоко сексуальное. Мы поднимаемся вверх по тоннелю, напоминающему шахту лифта. Меня окружают и несут, не прикладывая никаких видимых усилий, мои экзотические спутницы.

Мы поднимаемся всё выше и выше. Я утратил всякий контроль над происходящим и не пытаюсь сопротивляться. Меня вводят в большую комнату, похожую на внутренность улья. В центре её стоит стол с шахматной доской. По другую сторону доски я вижу изящную женщину, ещё более прекрасную и, вероятно, занимающую более высокий статус, чем мои спутницы, которые предлагают мне сесть.

Они образуют аккуратный круг вокруг доски. Передо мной — белые фигуры. Никаких сомнений, что мне придётся играть. Я делаю ход, передвигая белую пешку на две клетки. Это стандартное начало, и моя партнёрша отвечает точно так же. Во время игры она не смотрит на доску и не меняет выражения лица, но непрерывно смотрит мне в глаза. На каждый мой ход она отвечает быстро и агрессивно.

Музыка продолжает волнами вливаться в комнату, и мои спутницы начинают чувственно покачиваться в такт барабанному бою. В глазах моей соперницы — лишь лёгкий намёк на соблазн. Музыка звучит с нарастающей настойчивостью и обвивает мою голову, как аромат духов. Длинные пальцы моих спутниц складываются в изысканные и замысловатые мудры, как будто они жрицы, которые скользят вокруг меня, и в этом кружении мой взгляд выхватывает то глаза, то губы, то беззаботные лица.

Я должен сосредоточиться на игре, но комната превращается в ослепительную вакханалию сексуальных образов. Женщина напротив меня превратилась теперь в королеву-богиню потрясающей красоты и невероятного ума. Я замечаю, что, ставя свои чёрные фигуры на клетки шахматного поля, она вызывающе поворачивает их пальцами, как будто вкручивая в поверхность доски. Она явно делает это, чтобы запугать меня и привести в замешательство, и я не могу не реагировать на этот намёк. Я уже не воспринимаю происходящее как игру. Мне начинает казаться, что от победы в этой игре зависит моя жизнь.

Танец становится всё более и более эротичным, а изгибы покачивающихся бёдер выглядят всё более вызывающе. Меня охватывает возбуждение, я начинаю делать ошибки, которые громоздятся одна на другую, как снежный ком. Мне необходимо мыслить ясно, но танцовщицы превратились в бешеный сгусток сексуальной энергии. Я одновременно возбуждён и напуган.

Наступление моей противницы неумолимо. Она безжалостно разрушает мою защиту. У меня не остаётся другого выбора, и я выдвигаю своего короля на середину доски. Он беззащитен посреди поля сражения, отданный на растерзание чёрной королеве и её подданным. Начинается разгром моей армии. Со своими раскинутыми руками танцовщицы похожи на сказочных птиц. Я вижу кружащееся переплетение рук и ног, напоминающее мне фриз на стене храма — то изящный, то сладострастный.

Чёрная ладья срубает белого коня. Король снова лишён защиты. Он в смертельной опасности. Мне на ухо нашёптывают ужасные непристойности. Я едва могу вздохнуть. Чей-то хитрый, змеиный язык щекочет кожу на моей шее, чуть пониже уха, когда перед моим раненым королём оказывается чёрная королева. Слово «шах» с оттенком жестокости и презрения гулко раздаётся в стенах комнаты.

Танцовщицы-нимфы отступают. Я вынужден сдавать свои позиции, моя соперница сияет от злорадного торжества. Чёрная королева награждает короля дразнящим поцелуем и ждёт, подобно самке паука, которая искусно соткала паутину и теперь наслаждается острым ароматом победы. Я вынужден отступать ещё, ещё и ещё.

Музыка смолкла. В комнате наступила полная тишина.

Я возбуждён, напряжён и очень уязвим. Чёрная королева улыбается и сдвигается, как бы дразня меня, на одну клетку вбок, открывая чистую дорожку, идущую вдоль края доски. У моего короля только одна жалкая возможность — сдвинуться влево, в угол доски. Чёрная ладья идёт на h8, и я получаю мат.

 

Я открываю глаза и смотрю на Труди.

Потом я смотрю на часы: оказывается, с того момента,

как мы выпили снадобье, прошло почти четыре часа.

Такое впечатление, что целая жизнь

или, по крайней мере, большая её часть

промелькнула перед моими глазами.

 

Все присутствующие улыбаются, смеются, обнимают друг друга, как люди, вместе пережившие шторм и ужасное кораблекрушение. В комнате присутствует буквально осязаемая атмосфера радости и единения. Наши хозяева очень желают знать, каковы наши впечатления. Не было ли переживание слишком тяжёлым для нас? Было ли нам страшно? Были ли у нас видения? Испытали ли мы озарения? Встречались ли мы с нашими предками? Беседовали ли мы с Богом? Но я слишком растерян, чтобы дать вразумительный ответ на эти вопросы. Однако как только мы выходим наружу, в ночную прохладу, оказывается, что джунгли полны жизни, и это ощущение обезоруживает: я ещё никогда с такой остротой не осознавал свою связь с окружающим миром. Может быть, я сошёл с ума, но мне кажется, что я воспринимаю мир на молекулярном уровне, когда обычные преграды, отделяющие моё «я» от всего вокруг, устранены, как будто каждый листок, каждый побег травы, каждый склонённый цветок тянутся ко мне, каждое насекомое зовёт меня, каждая звезда на чистом небе касается одним из своих лучей моей макушки.

Это ощущение связанности со всем миром захватывает меня. Как будто плывёшь по искрящемуся, безграничному океану чувства, которое я не смог бы описать, не используя слова «любовь». До сегодняшнего переживания я использовал бы это слово для того, чтобы отделить то, что я люблю, от того, что я не люблю, нас — от них, героев — от негодяев, друга — от врага, словно всё в мире отделено и обособлено друг от друга, как города, окружённые стенами, или замки на вершинах холмов, ревниво оберегающие свою независимость. Но теперь всё поглотила эта пульсирующая волна энергии, которая связала небо и землю так, что каждая частица материи внутри и вокруг меня исполнена таинственного значения. Весь окружающий мир кажется пребывающим в состоянии благодати и вечным. Наиболее же странно то, что такое возвышенное философствование кажется идеально соответствующим ситуации, как будто те впечатляющие видения, которые мне довелось созерцать, открыли дверь в другой мир, мир поистине космических возможностей.

Я присаживаюсь на ступеньки церкви, онемев от благоговения перед красотой джунглей и звёзд над моей головой, но красота эта столь сильна, что почти невыносима. Я опускаю взгляд и вижу маленькую щель в каменных ступенях. Там, в темноте, на глубине шести дюймов, на дне узенькой расщелины, образованной грубо обтёсанными гранитными плитами, растёт удивительный цветок пурпурного цвета. Он похож на незабудку: пять лиловых лепестков тянутся к свету из серединки, похожей на жёлтую пятиконечную звезду. Во всём облике цветка чувствуется невероятная воля к жизни, и я — единственный свидетель его смелости и отчаянной борьбы. В этот момент ко мне приходит понимание, что не только эти крошечные, прекрасные и нежные создания наделены способностью любить, но и безжизненные камни, которые их окружают, весь мир даёт и получает любовь, отражает её и поглощает, сопротивляется ей и принимает её.

Может быть, впервые в жизни я понимаю, что любовь никогда не проходит. Любовь можно отвергать или игнорировать, можно даже извратить, но она не исчезнет, она просто будет принимать другие формы до тех пор, пока мы выражаем сознательную готовность ощущать на себе её тайну и её силу».

 

Источник: http://www.astrologysolaris.com