Ещё фрагмент.
— Роман, за последние годы действительно ведь в обществе, даже в его так называемой элите, стало преобладать ожидание «крепкой руки». Почему?
— Во-первых, есть интересный такой парадокс в российском менталитете, с самых, наверное, давних времён. Наш народ — один из тех, кто наиболее не доверяет, не верит власти, не уважает её, и есть за что, и, в то же время, который наиболее всего именно на власть и надеется, что только она все его проблемы решить может. Не на себя надеется, а на власть. На самих себя надежды нет, как и уважения к себе тоже. Поэтому и нужен нам Сталин, чтоб нас в «ежовых рукавицах» держал, чтоб лодыри работали, а воры не воровали. Причём, когда кто-то ратует за «крепкую руку», этим он как бы заявляет, что это вокруг него воры и лодыри, которым плётка нужна, себя же он к таковым, понятно, не относит, не для него плётка-то. А если кто искренне скажет, что и для него тоже, так он, значит, раб бесповоротный, ему действительно только Сталин и нужен. Один к одному, как и с религией. Есть немало сходства между религией и сталинизмом.
— А что ты про «во-вторых» хотел сказать?
— Во-вторых, это то, что общество обычно живёт по «закону маятника». Идёт постоянное чередование периодов с жёсткой и мягкой внутренней политикой. В развитых демократиях это отрегулировано и даже несколько формализовано в их партийной и политической системах — лейбористы и консерваторы в Англии, республиканцы и демократы в США. Чередование этих периодов происходит у них достаточно мягко, оно свою задачу по управлению обществом довольно-таки неплохо выполняет. У нас же маятник мотается из стороны в сторону хаотически и с максимальной амплитудой — революция, кровавая диктатура, оттепель, хрущёвский волюнтаризм, брежневский застой, горбачёвская перестройка, революция в сторону обратную, первоначальное накопление капитала в «лихие девяностые», коррупция во властных структурах, безыдейность власти и общества… По всей логике, народ опять на какого-нибудь «сталина», на «батьку» надежды возлагать будет.
— И что — народу нашему судьба вот так-то жить, всё время уклоняясь от маятника, который над нашими головами туда-сюда летает?
— Ну, что я тебе, Максим, могу сказать? Видимо, судьба…
— Но если это всегда так было, и так и будет, так лучше уж сразу идти и застрелиться. Шучу, конечно… Ты вот против революций. Но разве ничего хорошего не произошло из Великой американской революции 1776 года? Из революций 1989-го в Восточной Европе? Да даже август 1991-го в России, хотя его плодами и воспользовались подлецы в полной мере.
— В общем-то, мы в некоторой степени возвращаемся к тому, о чём недавно говорили. Конечно же, моё отрицание революций несколько категорично, условно. К революциям в целом отношусь отрицательно, но признаю их неизбежность в процессе развития общества. Это как с религией — как бы я к ней отрицательно ни относился, признаю, что появление религий неизбежно, а в определённом смысле — и необходимо. Я же говорил, что нельзя, например, отнять государствообразующую функцию у авраамических религий, она есть. Так и революции, имеющие в своей основе социальный характер, могут быть полезными для общества. К таким революциям отношу восстания рабов — переход от рабовладельческого строя к феодальному, или буржуазные революции — от феодального к капиталистическому. А вот, пожалуй, и закончился список. Далее общество должно развиваться без революций, только путём эволюции. Наша революция 17-го года была ошибкой, если её рассматривать как одно из звеньев в развитии цивилизации. Контрреволюция 91-го была лишь исправлением этой ошибки, возврат к прежнему состоянию. Кстати, в абсолютном смысле — возврат к прежнему состоянию. Ведь и тогда Россия, как государство, была довольно таки в упадочном состоянии, в немалой степени это вскрыло поражение в русско-японской войне. Или мракобесие взять. Тогда — Александра Фёдоровна, Распутин, довольно-таки безвольный император. И сейчас — засилие, например, поповства. Я согласен с неизбежностью революций, а в двух случаях — переход от рабовладельческого строя, а затем от феодального — и с их необходимостью. Но так же, как и с религией, считаю, что бунты, которые мы часто тоже к революциям относим, вредны для сознания людей, для общественного сознания. Они не содержат идей, или ставят идеи ложные, являются средством манипуляции сознанием людей, их поступками. Хотя часто бывает и так, что совершаются от полной безысходности, нет в данный момент другого выхода. Вот как в Тунисе, Египте происходит. А насчёт того, чтобы идти и застрелиться… Конечно, стреляться или удавиться никто по этому поводу не идёт, поступают по-другому — берут от жизни всё, что успевают взять. Одни это делают в пределах нормальной морали, я это приветствую, это здоровое отношение к жизни. Другие это делают подло, попирая мораль.
— А что-нибудь можно делать?
— Что можно делать? Только улучшать народ и его сознание. Чтобы не надеялся он на власть, как на доброго барина, царя, а умел с неё спросить, потребовать исполнения ею своих функций и обязанностей. Чтоб на ложь её не вёлся, лгать и воровать ей не позволял. Если власть, которая должна быть примером честности и борцом за неё, сама воровством занимается, или пособничает и потворствует этому, то воровство лишь условно считается действием аморальным и наказуемым. Воровство — это только одна сторона проблемы, можно сказать, что это лишь следствие. Главное же — это безыдейность, ложь, стремление ко лжи, как раз таки одним из примеров чего и является всеобщая религионизация.
— Так это же только сказать легко — сознание народное улучшать. С чего тут можно к этому приступиться?
— Только с того, что каждый, кто эту задачу именно так осознает, будет хоть что-то для этого делать. Моих вот способностей хватило лишь на это поселение. Может, и ты что-то сумеешь сделать, кто-то ещё… Только так, нет других возможностей. И нет у меня никаких рецептов, как можно наше общество устроить, какую нам власть выбрать, чтобы результаты были, если не завтра, так послезавтра хотя бы. Я, вообще-то, не политик, далёк от этого. Из всех предъявленных мне к выборам претендентов я отдал бы свой голос тому кандидату, в котором надеюсь найти человека, не живущего ложью и обманом, первым пунктом предвыборной программы которого был бы пункт об исключении всякой лжи между властью и обществом. Только вот мало надежды, что такой кандидат в нездоровом обществе появиться может. «В стране дураков умный королём не станет. Его линчуют», Олдос Хаксли.
Часть XIII. Ливия и ассенизаторы
Повесть писалась в марте-апреле 2011 года, как раз в разгар Ливийского кризиса. По вопросу отношения к ливийским событиям в немалой части российского общества тоже кризис обнаружился. Начиная с головы, то есть с президента и премьера — один «согласился» с бомбардировкой Ливии силами НАТО, другой назвал это решение «ущербным», — и кончая, например, самыми мелкими блогерами Живого Журнала.
Нет возможности судить о том, в каком соотношении всё общество разделилось по ливийскому вопросу, если же судить по Живому Журналу, большинство оказались за Каддафи. По крайней мере, его сторонники более заметны. А ещё интересно наблюдать за реакцией наших «революционеров», за её трансформацией.
Когда начались волнения в Египте, Тунисе, Бахрейне, в других странах арабского мира — сколько было энтузиазма. Типа того, что вот скоро и к нам волна революций придёт, и мы поднимемся против ненавистного режима! А вот уже и в Ливии началось! Ширится народное возмущение подлыми правителями! И полковника Каддафи сковырнут скоро!
А тут вдруг «америкосы», и всякие прочие буржуины тоже, оказывается, против Каддафи. Какие-то, видимо, свои интересы у них. Наверное, и не революция здесь никакая, а дурь непонятная. Пожалуй, что ЦРУшники это всё и организовали.
Отношение к событиям в Ливии и к Каддафи в корне меняется. Теперь он уже наш, а в Ливии-то почти социализм был, оказывается. Читаем:
«Каддафи тиран, без сомнения. Деспот. Но есть и другое. В Ливии дешёвые продукты питания. Новенькая Toyota Corolla 1,8 бойцу народного ополчения обходится всего в 4500$. При этом на рынке она будет стоить уже в районе 20000$. В Ливии множество аптек с бесплатным отпуском лекарств. В Ливии бензин дешевле воды. В Ливии сухой закон и пьяного безобразия, как у нас, на улицах не увидишь». Надо отдать должное автору этого текста — далее он и недостатки ливийского общества описывает, типичные, кстати, для общества тоталитарного. Итак, читаем далее: «Конечно, в Ливии есть множество минусов. Пожалуй, самый главный бич Ливии это бюрократия. Ливийские бюрократы, наверное, самые ленивые, своевольные и зловредные в мире. По рассказам свидетелей, в Ливии заметна мания величия в отношении начальственных постов. Ливийские чиновники весьма исправны в сотворении искусственных напряжённых ситуаций, за удовольствие почитают создать проблемы на ровном месте, циничны, насмешливы, неприступны и высокомерно относятся к иностранным рабочим. При том, что в Ливии приличные зарплаты, работать ливийцы не любят. Особенно молодое поколение. И безработица у них во многом мнимая. Заставить их работать — это большая удача. Они лучше наймут кучу египтян, турок, иракцев, сомалитян, алжирцев. Благо, деньги есть, а при избытке рабов какие там реальные цены на труд? Вот такая она — Ливия при Каддафи».
Полковник-то ливийский — это же благодетель нации! Типа Сталина нашего. Посмотрите: «В конце 1980-х отказался от всех постов и провозгласил себя лидером Ливийской Джамахирии. Этот термин Каддафи придумал сам, он переводится как — “государство народных масс”». Постов у него нет никаких, снимать его неоткуда. Просто и скромно — лидер нации.
Как и Сталин у нас — был всего лишь секретарём ЦК Компартии. Сталинисты обычно подчёркивают, что несмотря на то, что должность Генерального секретаря была введена ещё в 1922 году, Сталин никогда так её не называл, а говорил и подписывался везде — «секретарь ЦК», даже и не Первый. Скромный, однако… Он, правда, занимал ещё должность Председателя Совета министров, но это так — по совместительству. Реальную власть давала ему первая должность — секретарь Центрального Комитета некоторой общественной организации, политической партии, в общем — лидер нации, отец народов.
Поскольку разговор зашёл о нашем Генералиссимусе, о его «скромности», нельзя не сказать об этом ещё несколько слов. Кто-то из иностранцев, побывавших в СССР в те времена, отметил: «Здесь правит портрет — бронзовый, в красках, вышитый — множество всевозможных портретов. Отовсюду смотрит, наблюдает за вами Вождь». Есть такая быль, которую я изложил в своей поэме «Религия и сталинизм»:
Что такое Бог, Вождь хорошо сказал.
Разбираясь как-то с сыном младшим
По его залётам, он его спросил:
«Ты думаешь — ты Сталин?
Так нет, конечно же!
Ты думаешь, что Сталин — это я?
И это тоже — нет!
Вот Сталин кто», —
и показал на свой портрет.
А вот такие стихи придворных поэтов были в наших букварях, в учебниках «Родная речь»:
«А песню лучшую мою
О Сталине я пропою,
Её со мною запоёт
Счастливый мой народ.
Ты, Сталин — солнце наших дней,
Ты всех дороже и родней,
Тебе несём тепло сердец,
Мудрейший наш отец!»
«Он, как солнце, озаряет целый мир,
Нам дорогу освещая, — Сталин наш!
Он из стали волю выковал свою —
Богатырь непобедимый — Сталин наш!»
«Величайший в мире герой,
Высочайшей стоишь горой.
Ты безбрежное море ума.
Мысли бурной ты океан,
Воплощённая мудрость сама».
Или вот слова Михалкова старшего из гимна СССР:
«Сквозь грозы сияло нам солнце свободы,
И Ленин великий нам путь озарил,
Нас вырастил Сталин — на верность народу,
На труд и на подвиги нас вдохновил!».
Диктаторы — они те ещё скромники!.. Но вернёмся, как говорится, к нашим баранам. Меня мои интернетовские знакомые спрашивают: а ты сам-то за кого — за америкосов или за Муаммара? Ведь это же явно америкосы опять свои экономические и геополитические интересы здесь проводят: «У вас ещё нет демократии? Тогда мы идём к вам». Ещё недавно с Муаммаром чуть не лобызались, а теперь вдруг сразу врагом стал. То же самое и наши власти — он у нас с визитом был, президент его радушно принимал, а теперь соглашается: пусть его бомбят.
Да, отвечаю им, политика — это сплошное лицемерие. Только я-то почему обязательно за кого-то быть должен, тоже вместе с ними лицемерить? Мне эта ситуация ни с той, ни с другой стороны не нравится. Там и там вижу лишь ложь, какую сторону не прими, всё равно лишь ложь и будет.
Ну, как же, мне говорят, какую-то позицию ведь всё равно же надо иметь, из двух зол меньшее выбирать надо.
Вот тут я опять прошу своего читателя отбросить эмоции и спокойно этот теперь вопрос обсудить. Знаете ли, в подобной ситуации выбирать из двух зол какое-то одно, какую-то одну ложь тому приходится, кто вынужден это делать в силу своего статуса и обязанностей — президенту и его всевозможным советникам. Это их работа. Все остальные делают выбор между одной или другой ложью не по причине необходимости, а в силу своих идеологических предпочтений. Выбор одной из них предопределяет необходимость становиться её защитником. Защищать же ложь с помощью правды невозможно, для её защиты нужна очередная ложь. Защитник лживых принципов, какой-либо лживой идеи и сам становится лжецом. Я стараюсь избегать такой для себя участи, поэтому, когда есть возможность, ухожу от этого выбора. «Лучше не иметь никакого мнения, чем иметь твёрдое ложное убеждение».
Ага, такой-то вот, значит, чистоплюйчик, скажете вы мне. Мы, видите ли, в дерьме, а он — весь белый и пушистый.
Ну так, а вас-то в это дерьмо кто толкает? Или кто-то заставляет вас лгать? Вы сами выбираете для себя пророков, религии и идеи. Это из таких, как вы, толпа, стадо образуется, и если оно большое, так в него и «бараны упрямые» втянуты, и те, которые «белые и пушистые».
В перестроечные времена видел один фильм, сделанный кинематографистами какой-то из среднеазиатских республик. Это не художественный фильм, да и не фильм даже — сюжет минут на десять.
Степь. Пасётся стадо овец. Подъезжают несколько пастухов на лошадях, с собаками, начинают перегонять стадо. Впереди виднеется дощатый забор. Овцы начинают проявлять беспокойство. Это скотобойня. Овцы инстинктивно чувствуют для себя смертельную опасность, стадо готово в панике разбежаться по степи. И тут делается отработанный приём. Пастухи выпускают в стадо козла. Умного козла, знающего своё дело. Козёл забегает впереди стада, становится вожаком. И начинает бег. Стадное чувство сильнее страха, бараны и овцы устремляются за козлом. Тот убыстряет свой бег. Бараны бегут всё быстрее, из-под копыт летят комья земли (я вам скажу, съёмка была сделана более чем отлично — камера каким-то образом неслась низко над самой землёй, чуть не задевая ноги последних баранов). А вот уже и забор, в нём имеется длинный прогон. Стадо несётся по узкому прогону, с обеих сторон оно зажато теперь забором — повернуть некуда, и назад повернуть уже невозможно — это же СТАДО. Вот уже и виден конец прогона, заканчивающегося открытыми настежь воротами. Козёл несётся впереди — стадо со всей возможной скоростью несётся за ним по узкому проходу. Проход настолько узок, что стадо бежит уже в виде единой, плотной массы. За воротами загон скотобойни — там уже конец. Но вот видно — перед самыми воротами сбоку в заборе имеется небольшая калитка. Козёл резко поворачивает и убегает в неё. Калитка тут же закрывается стоящим за ней пастухом. А всё стадо прямым ходом забегает в загон. Ворота за ним закрываются…
Кто-то спросит: так что же — никому и ни во что верить нельзя? Да, ни во что, ни в какую сформулированную идею безоглядно верить не надо. В своих идеях — религиозных, устройства общества, и т.п. — человек делает лишь какие-то попытки найти правду, истину. Но, разочаровавшись в одной идее, он творит себе другую, но тоже — лживую. Это неизбежно, зигзагообразный путь развития общества надо принимать как данность. Но вот амплитуда этих бросков из стороны в сторону зависит от того, насколько общество в целом способно само к себе и к своим идеям критично относиться. Чем толпа менее плотная, чем более тех, кто осознаёт себя индивидуумами, чем более применим в обществе принцип скептического исследования предлагаемых идей, тем путь движения общества менее крив и извилист, меньше вероятность таких от него отклонений, откуда приходится потом выбираться с большими потерями — фашизм, сталинизм.
И опять вы спросите: а как же с необходимостью выбора? Всё равно же неизбежно, что выбор приходится делать между большим и меньшим злом, между одной ложью и другой.
Да, приходится, неизбежно приходится. Это и в частной-то жизни во многом так, а уж для общества в целом так почти постоянно. Но всё дело в том, как к этому выбору подходить. Вы делаете этот выбор, но и признаёте также, что, избегая свершения одного зла, вы всё-таки тоже зло совершаете или позволяете совершиться, только в меньшем объёме. Это одна ситуация: вы были поставлены перед этим выбором, перед его необходимостью, вы этот выбор сделали, полностью избежать зла вы не могли. И совсем другая, когда одно из двух зол вы объявляете добром, и начинаете это проповедовать, то есть — лгать. Отношение к событиям в Ливии — один из примеров подобной ситуации. Какую бы мы сторону не приняли — любая из них лжива.
Так нельзя же, скажете вы, не принимать никакой стороны вообще. Мы же не Швейцария какая-нибудь, которая может позволить себе в вечном нейтралитете находиться.
Согласен — наша страна не может не иметь определённой позиции, не тот у неё статус. Но, во-первых, эта позиция может быть весьма сдержанной, без какого-либо безоглядного и полного принятия чьей-либо стороны. А во-вторых, причём здесь мы — я или вы? Мы для чего президента-то выбираем? Для того, чтобы он организовал работу своей команды по выработке наиболее верных и оптимальных решений, и брал на себя ответственность за их принятие, объявление и реализацию.
А вот мы и будем нашу власть оценивать, насколько она способна в сложных ситуациях умно и мудро поступать. И чем мы менее ангажированы в отношении каких-либо идей, тем объективнее и правильнее способны будем давать этим идеям и нашим властям оценку. А вот если будем мы категорично лишь какую-то одну идею принимать, её защищать и отстаивать, так доводы другой стороны мы или слышать не будем, или не будем способны их по-умному воспринимать — мы зациклены на одну лживую идею. Вот тогда нас любой козёл и ведёт куда хочет — хоть это попы, хоть «бесы», хоть «отцы народов», хоть те, кто под демократов косят.
Так что, скажете вы мне, ты совсем тут какую-то позицию «против всех» занял?
Да, именно так! Против всех властей! Против любых! Нет, не подумайте, что я анархист. Я за то, чтобы власть была. Но и за то тоже, чтобы всегда быть к ней в оппозиции, в разумной оппозиции…
Нет, не совсем так, не в оппозиции, этого мало, тут всё сложнее, а может, и проще…
Поговорим о власти. То есть о том общественном институте, который мы ненавидим, но персоналии которого боготворить можем, от которого постоянно зла и обмана ждём, но с чем все наши надежды связываем.
Сложны наши взаимоотношения с властью. А сложны, в основном, потому, что мы придаём ей совершенно не тот статус, который следовало бы. Вот смотрите. Была у нас монархия. От нас совершенно не зависело, кто там будет следующим монархом, каким он правителем окажется. Свергли монархов, пришли «бесы», узурпировали власть, правили нами 70 лет. И тоже от нас ничего не зависело в том, кто к власти придёт.
И вот пришла какая-никакая, а всё же демократия, возможность выбора. Оговориться надо, что хотя возможность выбора и была, вот только выбора не было. Если составить список всех претендентов на должность президента за все выборы (1991-1996-2000-2004-2008), то это будут — Хренов, Редькин, Хренов, Редькин…
Но даже и не в этом беда. А беда в том, как мы на власть смотрим. Считается, что мы себе ЛИДЕРА, вроде как, выбираем. А на самом деле? Мы выбираем человека на исполнение обязанностей вруна и подлеца. Вот так к этому и надо относиться.
Вот взять эту же Ливию. В конце 2008 года наш президент принимал у себя в гостях полковника Каддафи. Конечно же, он знал, кого принимает — тот же не мимоходом в гости незваные заскочил, визит был государственный, согласованный и утверждённый. Уважал он его? Или не уважал? Но руки друг другу жали, перед телекамерами позировали. Прошло всего-то два года с небольшим — Каддафи каким был, таким и остался. И вот президент неожиданно оказался перед выбором. Протестовать против бомбардировок НАТО — значит стать на сторону лжеца, диктатора. Согласиться — значит сыграть на руку другим лжецам. Любое из этих решений — это ложь, и даже неизвестно, какая из них меньшая. Собственно, в международных делах так часто и есть — не в том дело, большая это ложь или маленькая, выбор делается по принципу выгоды.
Ладно, это ложь «дипломатическая», она правителю прощается, лишь бы он интересы государства отстаивал. А как он ведёт внутригосударственные дела? Так то же самое. Ворует крупный чиновник, все об этом знают, конечно же, и президент тоже. Говорит президент какие-то общие слова о борьбе с коррупцией, бровки хмурит. Так ведь и здесь он лжёт — знает он коррупционеров тех в лицо, на деловых встречах и совещаниях с ними за руку здоровается. Сняли мэра Москвы за «утерю доверия» — это ж целый подвиг был, событие. А сколько их ещё таких — губернаторов, чиновников крупных, олигархов? Всё там переплелось — попробуй, шевельни это осиное гнездо. А и то — пусть бросит в них камень, кто сам без греха…
В какой-то лжи мы президента понимаем, даже посочувствовать можем — всех воров не разгонишь, одних снимешь, другие на их место придут. То же и с дураками. Да и не просто так-то взять и снять — и обоснования нужны серьёзные, да ещё всякие внутриполитические дела, обязательства какие-то, необходимость поддержку получить чью-то, и т.д. В общем — ложь на лжи и ложью погоняет.
Вот и получается, что выборы президента — это назначение человека на должность, где ему постоянно в дерьме разбираться предстоит. Не лидер это, а ассенизатор. Не в плохом смысле я это говорю. Ассенизатор — это очень важная и нужная профессия. Он для общества важнее, чем любой артист, писатель, философ. Без этих-то можно обойтись, а вот что без ассенизаторов будет?
Я этот разговор к тому подвожу, что никакого обожествления, возвеличения наших первых лиц быть не может и не должно. Сделаю уточнение, что хотя этот разговор идёт как бы только о первом лице государства, но такой же подход по оценкам и требованиям следует применять к властям и другого уровня, например, к губернаторам. Суть изменений в нашем отношении к властям состоит в следующем. (Хочу напомнить читателю, что он читает повесть, относиться к прочитанному следует как к литературному произведению.)
Мы должны низвести статус президента до уровня менеджера. Никаких пышных инаугураций, похожих на посажение на престол. Никакого отношения к нему, как к Спасителю. И предвыборная кампания должна быть не в виде соревнования по красоте обещаний дать «счастье и волю», а как кастинг с предъявлением деловых и моральных качеств. Избрание — это не объявление, не назначение Лидером, а всего лишь прохождение конкурса претендентов на должность крупного клерка. Мы осознаём, с пониманием относимся к тому, что должность президента вредна в моральном плане для человека, эту должность исполняющего. Ему приходится много лгать и лицемерить, поступать не по совести. Поэтому мы исключаем его из возможных образцов для подражания — он не может быть для нас каким-то ориентиром, примером. Он же часто неправду говорит, или замалчивает правду, что, в общем-то, одно и то же. В лучшем случае мы можем отдать ему должное, поставить ему в заслугу наиболее оптимальные его решения по выбору из нескольких зол. А для того, чтобы мы могли давать эти оценки наиболее объективно, мы не должны быть безоглядно увлечены никакой идеей, должны ко всем идеям относиться критично. Увлечься какой-то идеей, следовать за ней — это легко и удобно. Гораздо сложнее быть неравнодушным, но, в то же время, дистанцироваться от любых идей, холодно и трезво изучать их, быть к ним скептически настроенным, уметь видеть в них, в первую очередь, недостатки. Именно недостатки определяют качество идей, а не декларация ими красивых лозунгов и заповедей. Хотя власти, если они слабы и нечестны, как раз таки и стремятся к тому, чтобы мы в какие-то идеи именно и просто уверовали — в построение коммунизма со светлым будущим, в религиозные идеи с Царствием Божием — так им нами управлять легче, «по пустыням» водить, или на скотобойню. Мы должны проводить общественную экспертизу идеям, какие-то из них отвергать и исключать использование их государством, а какие-то предлагать менеджеру-президенту для их реализации. Вот тогда это и будет Гражданское общество. Но для этого мы должны осознавать себя Гражданами, а не овцами в пастве, в стаде. Этому надо учиться…
Март-апрель, 2011