Материалы, накопленные на сегодняшний день,
заставляют сместить акценты в расстановке сил интриги весны 1824 года, приведшей
к удалению из России И.Госснера и смещению с занимаемых постов его покровителя
А.Н.Голицына. Самым подробным источником, описавшим эти события, является
автобиография архимандрита Фотия (Спасского). Её автор был далеко не самым
главным участником выступления русской православной оппозиции (хотя и находился
на острие атаки) и просто не мог знать всех обстоятельств интриги. Послания и
визиты Фотия к царю были призваны отвлечь общественное внимание от видных
чиновников, участвовавших в этом деле: А.А.Аракчеева, А.С.Шишкова,
П.С.Мещерского, М.Л.Магницкого. Фотий исполнил свою роль, и о деятельности его
соратников мы сегодня можем только догадываться.

До 1824 года Фотий
пользовался поддержкой А.Н.Голицына. Князь устроил ему аудиенцию у Александра
I, добился награждения архимандрита и назначения его в первоклассный
Новгородский Юрьев монастырь. В 1823 году А.Н.Голицын даже защищал Фотия от
интриг его врагов. Заставить Фотия выступить против своего благодетеля могла
только очень влиятельная сила. Персона, чей авторитет архимандрит признавал
безусловно, была только одна — А.А.Аракчеев. Имя графа как главного виновника
падения А.Н.Голицына фигурировало во множестве воспоминаний современников.
Подобная версия прочно закрепилась в исторической литературе. До сих пор в ходу
остаётся термин «аракчеевщина», совершенно ничтожный по своему содержанию. При
этом с весны 1824 года все дела до императора стали доходить только через
графа. Через А.А.Аракчеева к Александру I попадали и материалы по «Делу
Госснера». Отметка графа стоит и на послании М.Л.Магницкого 7 апреля 1824 года,
и на посланиях Фотия. А.А.Аракчеев, докладывавший эти документы, мог внушить
императору и своё видение ситуации.

А.Н.Пыпин объяснял
участие А.А.Аракчеева в «Деле Госснера» борьбой за расширение влияния на
ведомство А.Н.Голицына[1].
С подобной оценкой не были согласны наиболее консервативные исследователи.
Высказывались предположение о том, что А.А.Аракчеев предотвратил развитие
масонского заговора и спас Православную церковь от стремившего ниспровергнуть
её Библейского общества[2].
Любопытно, что подобный взгляд разделяли и некоторые зарубежные авторы.
А.Труайя отмечал, что А.А.Аракчеев был очень озабочен религиозной политикой
правительства и считал, что распространившиеся секты подрывают основы
государства и церкви[3].
При этом в подавляющем большинстве западных исследований, посвящённых биографии
И.Госснера, роль «злого гения» Александра I играет вовсе не граф, а князь
Ф.Меттерних. Действительно, советы Ф.Меттерниха и рекомендации, находящиеся в
посланиях Фотия Александру I, совпадали почти дословно.

В действительности
критика европейских и российских консерваторов, раздававшаяся по поводу
политики Александра I, имела под собой очень серьёзные основания. К 1821 году
такие знаковые начинания императора как Библейское общество, Священный союз,
Министерство духовных дел и народного просвещения были охвачены глубочайшим
кризисом. Политика А.Н.Голицына потерпела крах. Ему не удалось сплотить на
религиозной почве российское общество. Сам министр прекрасно осознавал
трудности, с которыми столкнулся, неслучайно уже в 1822 году А.Н.Голицын прибег
к помощи консерваторов в лице архимандрита Фотия. С ещё большими проблемами
Александр I столкнулся во внешней политике. В своих письмах Ф.Меттерних
отмечал, что уже в 1820 году в поведении И.А.Каподистрии и Александра I произошёл
перелом, и с этого момента они могли плодотворно работать. Думается, что
А.А.Аракчеев был в курсе предстоящих консервативных перемен и приветствовал их.
Графом двигала вовсе не честолюбие и ревность к власти, а беспокойство за
судьбу страны и монархии. А.Н.Голицын утратил своё место потому, что Александр
I решил сменить знаковую фигуру, ассоциировавшуюся с рядом неудач и просчётов и
вызывавшую критику внутри России и за рубежом.

Сходными
соображениями руководствовались чиновники М.Л.Магницкий и П.С.Мещерский. В силу
занимаемых ими должностей они были в курсе просчётов А.Н.Голицына в области
религиозной политики и народного просвещения. Тот и другой были вынуждены принимать
участие в исправлении ошибок своего руководителя. Иначе говоря, у чиновников
был вполне благовидный мотив поддержать выступление оппозиционеров или даже
войти в русскую православную оппозицию.

Исследователем
А.Ю.Минаковым обнаружены сведения о том, что именно М.Л.Маницкий был
«застрельщиком» интриги весны 1824 году. Это вполне подтверждает рассказы
самого М.Л.Маницкого о том, что он сопровождал карету митрополита Серафима во
время его знакового визита к Александру I.

Есть основания
предполагать, что о книге И.Госснера Фотий получил сведения от князя
А.Б.Голицына и М.Л.Магницкого в конце 1823 года. В записке, поданной Николаю I
в 1831 году, А.Б.Голицын писал, что, чувствуя невозможность убедить Александра
I встать на защиту православия, он целую неделю прожил в Юрьевом монастыре. Там
он передал архимандриту Фотию все имевшиеся у него сведения о действиях «врагов
веры». Позже А.Б.Голицын послал к Фотию М.Л.Магницкого с новыми доказательствами,
которые и побудили архимандрита начать выступление[4].
Среди писем Фотия к А.А.Орловой-Чесменской имеется послание 31 января 1824 года
под названием «Жалость отца Фотия, что враг запинает митрополиту его вызвать на
подвиг за веру и Церковь Христовы»[5].
В нём Фотий сетовал на то, что Серафим забыл его «многие труды» и не вызывает
его в С.-Петербург. «Нужда заставит его меня вызвать на брань, чтобы покорить
врага под ноги верных и православие поддержать»[6],
— писал Фотий. Очевидно, в конце января Фотий уже знал о готовящемся выступлении
и боялся, как бы события не начались без него.

По желанию
митрополита Серафима в начале февраля 1824 года Фотий был вызван в
С.-Петербург. Фотий в своей автобиографии описывал, как митрополит Серафим дал
ему поручения разведать о книге И.Госснера у самого А.Н.Голицына. Скоро Фотий
пришёл к выводу, что князь «от Кошелева не отстаёт и внимает ему, врагу веры,
дела на вред благочестия и вере делать продолжает, расстригу богоотступника
И.Госснера покровительствует»[7].
Несмотря на то, что Фотий был убеждён в том, что А.Н.Голицын главный виновник
деятельности И.Госснера, он попытался уговорить князя обратиться к царю,
«доколе он мимо его не узнает; ибо мнил, что тогда царь прогневается за его
молчание на него и явную к нему неверность». «Князь Голицын не послушал, но
хотел восстать и протися Бога, Фотия раба Его избранных, имел во уме своём распудить
малое стадо ревнителей веры, поразить Серафима пастыря… и тако не ризу, но
самую церковь раздрать»[8].
Если выводы о планах А.Н.Голицына, передаваемые Фотием, представляются крайне
сомнительными, то заявление о попытке архимандрита предупредить князя о
грозящей ему опасности находят подтверждение в их переписке.

Зная о готовящемся
издании вредной книги, оппозиционеры лишь ждали её выхода в свет, чтобы иметь
основания для начала расследования. В своих воспоминаниях Н.И.Греч и В.И.Панаев
однозначно свидетельствуют, что попытки добыть печатный экземпляр книги
И.Госснера начались в середине марта (то есть сразу после того, как листы были
отпечатаны). В своих воспоминаниях Н.И.Греч писал, что инициатором интриги был
М.Л.Магницкий. По его поручению печатные листы книги И.Госснера из его
типографии пытался получить полицейский осведомитель Платонов. Когда это не
удалось, заговорщики нашли другой путь. Узнав, что А.С.Брискорн дал два
отпечатанных листа книги И.Госснера для просмотра Х.Я.Витту, причастный к
заговорщикам чиновник Степанов обманным образом выманил их у врача и передал
И.В.Гладкову, который, в свою очередь, отдал их М.Л.Магницкому[9].
Фотий, описывая начало «Дела Госснера», указывал, что ему доставили только
часть книги до 25 главы 45 стиха «Евангелия от Матфея». В другом месте автобиографии
Фотий писал, что Серафим приложил к посланию царю 32 листа книги И.Госснера[10].
При самом простом подсчёте выясняется, что два типографских листа, полученных
Степановым и Х.Я.Витта, как раз и являются 32 страницами книги, приложенными
Серафимом к посланию царю. Оппозиционеры не могли получить в своё распоряжение
целой книги (даже до 25 главы) потому, что в это время она ещё не была
отпечатана. Сообщение Фотия о получении целой книги можно отнести к более
позднему периоду «Дела Госснера».

В статье
А.Глухарева содержатся два письма Н.И.Греча к генерал-губернатору
М.А.Милорадовичу от 25 и 27 апреля 1824 года. В них Н.И.Греч подробно описывал,
как в его типографию явился титулярный советник Я.М.Платонов (крещёный еврей,
воспитанник митрополита Платона) и пытался приобрести книгу И.Госснера за 250
рублей. После этого Н.И.Греч перенёс все экземпляры книги на свою квартиру,
чтобы обеспечить им сохранность[11].
В своих донесениях к К.Х.Бенкендорфу в 1828 году Ф.В.Булгарин писал, что
Я.М.Платонов был послан к Н.И.Гречу обер-полицмейстером И.В.Гладковым[12].

На следствии этот
вопрос получил подробное освещение. Из рапорта гражданскому генерал-губернатору
С.А.Щербинину из первого департамента С.-Петербургского Надворного суда, где
рассматривали дело Трескина, Яковкина, Греча и Края, видно, что в апреле 1826
года там давал показания Я.М.Платонов. Он утверждал, что весной 1824 года он посетил
своего больного товарища чиновника Самсонова (по версии Греча, Степанова). На
столе у больного Платонов увидел листы какого-то религиозного сочинения,
переданные Самсонову врачом Х.Я.Витте. Выяснив, что это часть новой книги
И.Госснера, Платонов попросил эти 53 листа и, найдя их противными православию,
передал обер-полицмейстеру И.В.Гладкову. Ознакомившись с отрывком сочинения,
И.В.Гладков поручил Платонову достать книгу целиком. По заданию
обер-полицмейстера Платонов безуспешно пытался купить всю книгу сперва у самого
И.Госснера, а затем, когда выяснилось, что она печатается у Н.И.Греча, у
рабочих его типографии[13].
Пришлось довольствоваться уже добытыми листами. Таким образом, в руки деятелей
православной оппозиции попала часть книги И.Госснера, на основании которой они
могли официально обратиться с жалобой к царю.

О действиях
оппозиционеров было известно в столичном обществе. В.И.Панаев вспоминал, что
перед праздником Пасхи в 1824 году его посетил И.И.Ястребцов и сообщил о
заговоре против А.Н.Голицына, в котором участвовали А.А.Аракчеев,
М.Л.Магницкий, митрополит Серафим и архимандрит Фотий, поводом должна была
послужить книга И.Госснера. В сам праздник Пасхи о том же В.И.Панаеву сообщил
священник церкви Инженерного замка Малов. Через несколько дней о готовящемся
заговоре В.И.Панаев поставил в известность П.А.Ширинского-Шихматова[14].

Из автобиографии
Фотия мы узнаём, что, получив часть книги И.Госснера, митрополит Серафим на
заседании Библейского общества впервые выступил против А.Н.Голицына, и между
ними произошла ссора. Это же подтверждает и письмо Фотия от 16 марта 1824 года,
где он пытался примирить князя с Серафимом: «Митрополит никого паче тебя не
может любить. Это знаю верно. Ты его душа вся. Никто тебя не любит, и не будет
любить другой архиерей так свято, как Серафим»[15].
Фотий также упоминал о том, что по поводу книги И.Госснера шла борьба и в самом
близком окружении митрополита С.-Петербургского. Его викарный епископ Григорий
(Постников), которому Серафим поручил написать обличение этой книги, от задания
отказался. И Серафим вынужден был писать опровержение самостоятельно, приложив
к нему листы книги, имевшиеся у него. Нерешительность Серафима теперь
становится понятна. Книги И.Госснера, до этого издававшиеся в России, переводил
покойный митрополит Михаил. Критиковать И.Госснера значило бросить тень на память
Михаила. По той же причине вопрос о других книгах И.Госснера оппозиционерами ни
разу не поднимался.

С середины апреля
1824 года начинается массированное выступление православной оппозиции. Первым 7
апреля 1824 года к Александру I обратился М.Л.Магницкий. Он писал о том, что
деятели Библейского общества в действительности являются членами церкви
методистов. Это «ужаснейший враг всех Церквей и особенно двух католических и
всех Правительств и особенно Самодержавных», — указывалось в записке.
М.Л.Магницкий обвинял И.Госснера и И.Линдля в том, что они являются союзниками
методистов. Автор считал, что для борьбы с этим злом надо приблизить к
государственной власти Православную церковь и возвысить католиков над
лютеранскими церквами[16].
28 декабря 1824 года «записку о методизме и методистах» Александру I подал
Фотий (теперь понятно, откуда архимандрит черпал свою информацию)[17].

Перед праздником
Пасхи опровержение на книгу И.Госснера было закончено, после чего митрополит
Серафим сразу же отправил его Александру I. Вслед за этим 12 апреля 1824 года
Фотий послал императору два письма: «Пароль тайных обществ или тайные замыслы в
книге «Воззвание к человекам о последовании внутреннему влечению Духа Христова»
и «О революции через Госснера, проповедываемой среди столицы всем в слуху явно
уже», а также приложенную к ним апологию (разбор мест из «вредных книг»). В них
архимандрит обрушился не только на И.Госснера, но и на других мистических
авторов, чьи произведения издавались в предыдущие годы в России. Позднее эти
послания Фотия получили широкую известность. В рапорте графу М.А.Милорадовичу
21 июля 1825 есаул Е.Н.Котельников писал: «Архимандрит Фотий выставил Государю
себя благодаря написанной им книге “Пароль”, этот пароль есть карбонарский и
изданный для смущения народа»[18].

В первом своём
послании Фотий сообщал Александру I, что, пребывая в С.-Петербурге полтора
месяца, он тайно следил за И.Госснером и выяснил, что он «для приуготовления к
революции умы вызван учить… вызван потому, что из нашего духовенства
правоверного никого не нашлось способного к умыслам». Фотий жаловался на то,
что, несмотря на его просьбы, А.Н.Голицын отказывался донести об открывшемся
заговоре царю. Фотий сообщал, что 30 марта 1824 года ему было видение ангела,
показавшего книгу и возвестившего: «сия книга составлена для революции, и
теперь намерение её революция»[19].
Эта книга была «Воззвание к человекам о последовании внутреннему влечению Духа
Христова». Почему Фотий, сообщая о заговоре И.Госснера и вызвавшего его
А.Н.Голицына, не ссылался непосредственно на книгу И.Госснера? Видимо,
существовало разделение ролей. Серафим подал жалобу на И.Госснера, а Фотий
дополнил её своими посланиями. Не исключено, что Фотий действовал и помимо
митрополита Серафима. В дальнейшем последней негодовал на С.И.Смирнова,
переславшего Фотию критику книги «Воззвание к человекам о последовании
внутреннему влечению Духа Христова».

Фотий вспоминал,
что «Всё дело о пасторе Госснере, его сочинении и прочем противу князя Голицына
и всей враждебной партии шло в великой тайне для всех… даже митрополит
Серафим не знал сам о том, имеет ли какое влияние на царя его апология и
пастырское послание за веру и церковь»[20].

В автобиографии
Фотий писал, что в годы существования Соединённого министерства была оставлена
традиция принесения личных поздравлений императору с религиозными праздниками
митрополита С.-Петербургского. Тем не менее, через два дня после Пасхи
митрополит явился во дворец, был принят, и ему была назначена аудиенция.
Встрече митрополита Серафима с Александром I представители православной
оппозиции придавали большое значение. Это видно из автобиографии Фотия, воспоминаний
А.А.Павлова и М.Л.Магницкого. Все эти лица пишут о том, что поддерживали
митрополита в его решимости «раскрыть глаза царю» и даже провожали его до
дворца, боясь, что он изменит решение. Фотий под руку вёл Серафима до кареты со
словами: «Что ты, владыко святый, робеешь? С нами Бог! Господь сил с нами! Аще
Бог по нас, кто на нас? Пора тебе ехать! Гряди с Богом»[21].
По воспоминаниям В.И.Панаева, М.Л.Магницкий, «вслед за митрополитом, отправился
на адмиралтейский бульвар, а оттуда прошёл к подъезду Государя, где уже
столпилось довольно народу, привлечённого каретою митрополита, с тем чтобы видеть,
с каким лицом выйдет он из дворца, весёлым или печальным. Удостоверившись же по
довольному выражению лица владыки, что дело идёт хорошо, он поспешил в невский
монастырь поздравить его с успехом»[22].

Во время беседы 17
апреля, продолжавшейся пять часов, Серафим жаловался царю на то, что «Церковь и
государство в опасности от тайных обществ, первое из которых Библейское, оно
возглавляется мирским человеком и противно христианству». Всё это, по словам
митрополита, вело к революции, и главный организатор этих «непотребств» — друг
царя А.Н.Голицын. Князь для того и добился трёх министерств, чтобы разрушить
православную церковь, он действовал под влиянием Р.А.Кошелева. Митрополит
Серафим также подал жалобу на сотрудников А.Н.Голицына. 20 апреля 1824 года
Фотий был тайно вызван во дворец к императору. Во время аудиенции архимандрит
лишь повторил содержание своих посланий.

В действительности
послания Фотия царю и его сообщения при личной аудиенции были более радикальны,
чем это показано в автобиографии Фотия. Обнаруженные оригиналы посланий Фотия к
Александру I позволяют существенно дополнить ход интриги, направленной и против
А.Н.Голицына. На обороте послания от 12 апреля 1824 года Фотием дописано: «Р.С.
Граф Алексей Андреевич Аракчеев — верен, хотя Я и не видел его никогда, но знаю
по сердцу: и обер-полицмейстер верный Господа слуга, других я мало знаю по
должности приближенных к тебе: впрочем, есть такие рабы Божьи у тебя, и в сём
граде, — кои как ангелы святые, и о коих радуются небеса. Знай, что тебя народ
весьма любит всей душою: и никому не верь, если кто скажет, что есть люди,
тобой недовольные: есть карбонарии, но и тех токмо двух — лишить службы, —
истает всё яко воск»[23].
Из вышеприведённых заявлений Серафима очевидно, что один из двух чиновников,
подлежащих удалению — А.Н.Голицын. Другим лицом был ближайший сотрудник
А.Н.Голицына А.И.Тургенев. В оправдательном письме царю 19 мая 1824 года
А.И.Тургенев писал: «Я снова имел несчастье подпасть гневу Вашего
Императорского Величества, и причиною оному принесённая Вам на меня жалоба
преосвященного митрополита Серафима»[24].

В записке
Александру I от 23 апреля 1824 года, не вошедшей в автобиографию, Фотий писал,
что никто кроме него не может раскрыть весь вражеский план «1. Список масонов
посылаю при сём, — а другой большой и высших лож могу достать вскоре… 5. Я
совесть много, яко святителю Божьему, митрополиту открыл, что могу, ему говорю
тайно: а тебе всё открываю… Моё дело тебе открывать, — а твоя святая воля всё
делать; 6. Не удивляйся великому знакомству моему, тако Господь всё устроил на
пользу Церкви Святой — и через чего по человеческой немощи дознать не мог, так
Бог открыл мне. Никому не говори, что ты меня видел, и впредь, ежели будет
угодно, тайно принимай. Единожды потеряешь меня, больше не найдёшь другого. Мне
Господь все способы дал разрушить и предупредить весь план зла»[25].
В письме царю, где описывались последние встречи с А.Н.Голицыным, Фотий также
смягчил некоторые подробности. В оригинале звучало так: «И сказал К.Голицын: Я
ли виновен? Г… виноват, он такого же духа был тогда сам. Сказал Фотий: что ты
плетёшь? Кто может сам себе быть враг? Государь ангел наш: уверяю тебя, что
можно ещё всё остановить, и никакого труда не составит»[26].

С самого начала
«Дело Госснера» стало лишь поводом для массированной атаки оппозиционеров на
религиозную политику правительства. Обвинить А.Н.Голицына в пренебрежении к
учению православной церкви было нелегко. Находясь на посту обер-прокурора
Св.Синода и министра, он последовательно защищал церковные интересы. Поэтому
главной составляющей жалоб царю стала не религия, а политика. Оппозиционеры
заявляли о существовании обширного революционного заговора, составной частью
которого и являлась книга И.Госснера.

Рассмотрение
книги И.Госснера и обстоятельств, связанных с её появлением в С.-Петербурге,
Александр I возложил на Комитет министров. Туда были переданы письменные жалобы
клириков. Н.И.Греч вспоминал, что позднее спрашивал у Е.Ф.Канкрина, почему он
согласился осудить книгу И.Госснера. Министр финансов отвечал: «Дело шло о
выгодах православия. Нессельроде, Моллер и я как протестанты не противились
ничему и соглашались с большинством»[27].
Действительно, в 1824 году список Комитета министров пестрел немецкими
фамилиями: вместо министра внутренних дел В.П.Кочубея присутствовал
председатель Комиссии прошений В.С.Ланской, морской министр И.И. Де Траверсе,
военный министр И.И.Меллер-Закоменский, государственный контролёр
Б.Б.Кампенгаузен, иностранных дел К.В.Нессельроде, финансов Е.Ф.Канкрин,
юстиции Д.И.Лобанов-Ростовский, духовных дел и народного просвещения
А.Н.Голицын. На заседании присутствовал А.С.Шишков.

Военный
генерал-губернатор С.-Петербурга М.А.Милорадович получил в типографии Н.И.Греча
отпечатанный экземпляр «Евангелия от Матфея» и убедился, что там находятся
листы, переданные Серафимом царю. На заседание 22 апреля 1824 года
М.А.Милорадович по Высочайшему повелению предъявил вниманию Комитета книгу
«Евангелие от Матфея». Доклад М.А.Милорадовича был основан на письменной жалобе
Серафима. Книга И.Госснера характеризовалась следующим образом: «заключающей в
себе многие рассуждения, которые не только противны правилам Господствующей в
России церкви, но не согласны с догматами всех вероисповеданий христианской
религии, и многие такие умствования, которые вводят читателя в соблазн и
внушают чувства противные правительству и всякой гражданской власти»[28].
Генерал-губернатор сообщил, что книга сочинена пастором И.Госснером на немецком
языке и переведена чиновником А.М.Брискорном, ныне умершим, перевод напечатан с
дозволения цензора в типографии Н.И.Греча. М.А.Милорадович потребовал привлечь
к ответственности книгоиздателя.

Естественно,
мнение министров не могло отличаться от мнения, предложенного по воле
императора. Решение Комитета министров по рассмотрению книги было: «Комитет
Министров, рассмотрев представленный петербургским генерал-губернатором
печатный экземпляр книги пастора Госснера, нашёл со своей стороны, что
изъяснённые в оной толкования действительно во многих местах противны понятиям
всякого исповедывающего христианскую религию, оскорбительны для господствующей
у нас греко-российской веры и содержат в себе мнения, клонящиеся к разрушению общественного
благоустройства. Посему ничто не может извинить книгоиздателя, который
осмелился публично огласить такого рода умствования»[29].

За
рассмотрением книги последовала дискуссия. Министр духовных дел и народного
просвещения, как высшее начальство цензуры, а следовательно, также виновный в
выходе книги, пытался защищать своих подчинённых. Он привёл объяснение цензора
о том, что тот разрешил книгу, но, позднее увидев, что к ней сделано много
прибавлений, билета на выпуск не дал. И если она вышла в свет, то в этом
виновен содержатель типографии. А.Н.Голицын внёс своё особое мнение в журнал
Комитета министров: «Так как пастор Госснер относится к католическому
исповеданию, поручить рассмотреть его поведение митрополиту католиков
Сестренцевичу, который и должен определить степень его виновности». Здесь впервые
проявилась разность мнений, боровшихся в разных инстанциях, позднее разбиравших
«Дело Попова». Адмирал А.С.Шишков предложил саму книгу И.Госснера рассмотреть
подробней, чтобы определить степень её худости.

То и
другое особое мнение были отражены в решении Комитета министров: 1) Госснеру
запретить публичные чтения и определить его под надзор полиции; 2) цензора
отстранить от должности и предать суду; 3) так как книга ещё не получила билета
цензуры на выпуск, генерал-губернатору поручалось исследовать, как и куда
разошлись печатные экземпляры; по материалам расследования привлечь к суду
владельца типографии; 4) митрополиту Серафиму совместно с митрополитом
Сестренцевичем исследовать данное произведение и решить, какому взысканию
должен быть подвергнут автор; 5) митрополиту Серафиму представить своё мнение о
цензуре книг на русском языке по предметам, до веры относящимся.

По
журналу Комитета министров 25 апреля 1824 года последовало два императорских
указа. Первый был адресован министру духовных дел и народного просвещения:
«Санкт-петербургский военный генерал-губернатор довёл до сведения Моего о
распространившейся в здешней столице на русском языке печатной книги под
заглавием: “О Евангелии от Матфея”, которая переведена с сочинения пастора
римско-католического исповедания Госснера, на немецком языке изданного, и
пропущена к напечатанию цензором статским советником Бируковым», — затем
цитировались речь генерал-губернатора и заключение Комитета министров, и далее
следовало: «Посему считая обратить должную строгость как на сочинителя, который
осмелился публично оглашать такого рода умствования, так равно и на цензора,
дозволившего напечатать оныя на русском языке, Я повелеваю вам истребовать от
сего последнего объяснения, по каким причинам мог он пропустить означенную
книгу и внести оное на рассмотрение Комитета министров. За сим, для отвращения
на будущее время, чтобы подобные сочинения и впредь не могли быть
перепечатываемы на русском языке, поручено вам снестись с преосвященным
митрополитом Серафимом, на каком основании признаёт он соответственнейшим
установить цензуру всех сочинений и переводов, издаваемых на русском языке, по
предметам, до веры относящимся, и мнение его, совокупно с собственным вашим
заключением, внести в Комитет министров на рассмотрение»[30].

Второй
указ был на имя министра внутренних дел, повторяющей первый указ в отношении
пастора И.Госснера: «Что принадлежит до пастора Госснера, то, поелику после
сделанных Комитетом министров замечаний и после обнаруженного им в сочинении
сем образа мыслей, не остаётся уже никакого сомнения в предосудительности
поступков его и в самой чистоте предписываемых им поучений, Я признаю необходимым
производившиеся доселе в занимаемой им квартире собрания для слушания его
проповедей воспретить, и самого его удалить из России; для сего вместе с сим
повелел Я управляющему Министерством внутренних дел выпроводить Госснера за
границу на том же основании, как выслан был из Одессы пастор И.Линдль и с
такими же пособиями, какие оказаны были в то время Линдлю»[31]. Вместе
с этими указами Комитету министров было объявлено, что прочие положения и
мнение А.С.Шишкова утверждаются. Вследствие этого рассмотрение книги И.Госснера
относительно её вредности по гражданской части было возложено Комитетом на
«Министра Внутренних Дел совокупно с Шишковым».

Почему
расследования «дела о вредной книге» было поручено Комитету министров?
Возбуждавшиеся в прежние годы дела о запрещении «Сионского вестника» и «Беседы
о бессмертии души над гробом младенца» решались внутри Соединённого
министерства. А.Н.Голицын представлял своё заключение царю, и в первом случае
Александр I распорядился передать «Сионский вестник» духовной цензуре, в другом
издание «Беседы…» было запрещено. На этот раз Александр I устранился от
участия в деле. Очевидно, что это решение было связано с предстоящим
расформированием Соединённого министерства. Под удар попадал министр, друг
царя, А.Н.Голицын. Решать вопросы такого уровня, кроме царя, могли только
Комитет министров и Государственный совет.

Указы
Александра I корректировали решение Комитета министров, существенно ужесточая
его. Ещё до официального рассмотрения «Дела И.Госснера» компетентными органами
и лицами автору книги выносился приговор. Его предписывалось выслать из России.
Издание в России «вредных» книг считалось уже доказанным, и А.Н.Голицыну
предписывалось консультироваться с митрополитом Серафимом по вопросам цензуры.
Александр I предполагал, что это удовлетворит оппозиционеров, и сделал всё,
чтобы затруднить и ограничить дальнейшее расследование «Дела Госснера».

Александр
I совершенно устранил от рассмотрения дела клир, хотя министры предлагали
привлечь митрополитов Серафима и Сестренцевича. В Комитете министров не звучали
ссылки на жалобы Серафима и Фотия. В ходе «Дела Госснера» лица, участвовавшие в
издании книги, неоднократно упоминали о том, что сочинения И.Госснера нельзя
оценивать с православных позиций, так как автор католик. При этом император
отменил решение Комитета министров привлечь к разбору «Евангелия от Матфея»
католического митрополита Сестренцевича. Таким образом религиозная составляющая
«Дела Госснера» отсекалась. Сам пастор был уже недоступен для следствия. Речь
могла идти лишь об ответственности отдельных чиновников и лиц, причастных к
изданию книги.

Вслед за этим
Александр I предпринял меры, чтобы урегулировать конфликт между митрополитом
Серафимом и А.Н.Голицыным. Вечером 22 апреля по повелению императора в дом
митрополита явился граф А.А.Аракчеев, с целью примирить Серафима с князем.
Фотий считал, что граф имел задание поддержать митрополита: «После слышал Фотий
от графа Аракчеева, что император велел ему потому быть на совете тайном сём,
дабы как старец Серафим не оказал какой-либо слабости духа и уступки в деле, и
стоял бы Серафим твёрдо, а что касается до царя, то он готов за всё приняться.
Ежели же митрополит не устоит в твёрдости своей, то дело царю начать гласно
будет без пользы»[32].
Примирение не состоялось. 25 апреля, в час дня, в доме А.А.Орловой-Чесменской
Фотий предаёт А.Н.Голицына анафеме за потворство вредным книгам. По чьему
указанию Фотий разорвал отношения с князем, видно из его автобиографии:
«Возвратился Фотий в объятия отца, архипастыря Серафима, внушавшего разорвать
союз с князем Голицыным, возвещает, что сотворил он с ним и со всеми»[33].

30
апреля 1824 А.А.Аракчеев передал императору «Записку одного католика». Её автор
писал: «Трудно в точности определить, к какому классу людей принадлежит пастор
Госснер. К злонамеренным или заблуждающимся. Он думает, что один на земном шаре
понимает смысл Евангелия. В его проповедях доброе и злое перемешано. Госснер не
признаёт официальных церковных властей и агитирует против них. Он призывает
народы слиться в единое братство наподобие республики. Как фанатик он опасен
для общественного спокойствия. Толкуя по-своему Евангелие, он искажает и указы
гражданских властей. Покровительство в столице еретику, отпавшему от Римской
церкви, даёт основание и другим сектантам собирать свои общества. Секта
Госснера опасна для государства»[34]. Иначе
говоря, по поводу И.Госснера католики были полностью солидарны с православными
клириками.

15-17 мая 1824 года
Александр I подписал указы, ознаменовавшие собой коренной поворот в его
религиозной политике. А.Н.Голицын увольнялся от всех должностей, сохранив за
собой лишь Главное управление почт. Соединённое министерство расформировывалось,
дела Св.Синода возвращены в тот вид, в котором находились до учреждения
министерства, Министерство народного просвещения с присоединёнными к нему
духовными делами иностранных исповеданий передавались под управление
А.С.Шишкова, митрополит Серафим назначался директором Российского библейского
общества. Таким образом, контроль над духовной сферой передавался в руки
деятелей православной оппозиции.

Очевидно, что,
издавая вышеперечисленные указы, Александр I выполнял требования православной
оппозиции. Все мероприятия, проведённые 15-17 мая, можно обнаружить в послании
Фотия царю 29 апреля 1824 года «План разорения России и способ оный план вдруг
уничтожить тихо и счастливо». Фотий предлагал царю: «1) Министерство духовных
дел уничтожить, а другие два отнять у настоящей особы. 2) Библейское общество
уничтожить под тем предлогом, что много уже напечатано Библий, и они теперь не
нужны. 3) Синоду быть по-прежнему, и духовенству надзирать при случаях за
просвещением, не бывает ли чего противного власти и вере. 4) Кошелева отдалить,
Госснера выгнать, Фесслера изгнать и методистов выслать, хотя главных»[35].
В оригинале послания к пункту № 2 имеется приписка «уничтожить Б.О. или
духовенству особенно в руки отдать оное, так как сословию для того избранному
от Бога»[36].

Что же заставило
Александра I удовлетворить требования консерваторов? До революции в
исторической литературе бытовало мнение о том, что у царя «утомление жизнью
было столь велико, что он более не имел сил бороться и уступил»[37].
После революции господствовало мнение о том, что в последние годы царствования
Александр I отказался от либеральных реформ и допустил к власти реакционеров.
Материалы политической жизни России 20-х годов XIX века, накопленные на сегодняшний
день, опровергают сложившийся в исторической литературе взгляд. В 1824-25 годах
Александр I был очень активен. Он готовился к войне с Турцией, искал новых
внешнеполитических союзников и проводил активные внутриполитические
мероприятия. Отставка А.Н.Голицына была вызвана теми же причинами, что и
отставка обер-прокурора А.А.Яковлева. На него жаловались православные клирики,
т.к. он не устраивал членов Св.Синода. После поручения дел духовного ведомства
А.А.Аракчееву Св.Синод был умиротворён. Другой причиной был провал религиозной
политики князя, вместо того, чтобы консолидировать российское общество,
А.Н.Голицын вызвал негодование представителей крупнейших конфессий.

Разгадка
«переворота» весны 1824 лежит в области внешней политики. Необходимость
решительных перемен в правительстве возникла в 1824 году в связи с
наметившимися изменениями в отношениях России и Рима. 8 августа 1824 года
скончался Пий VII. Это положило конец влиянию его фаворита, кардинала
Консальви, придерживавшегося антирусской ориентации. Консальви был непопулярен
среди высшего духовенства Ватикана, и, выбирая нового Папу, кардиналы старались
подобрать кандидатуру, во всём противоположную ненавистному фавориту. На престол
был избран кардинал Делла Джега, получивший имя Льва XII. Эти события дали
возможность Александру I надеяться на новый европейский союз, направленный
против Турции и Англии. Однако на пути сближения России с Римом оставалось
по-прежнему много препятствий, устранять которые император начал весной 1824
года. Мероприятия Александра I должны были, в первую очередь, поднять его
популярность в глазах католиков, а во вторую — консолидировать власть в руках
царя и умиротворить российское общество. А это было едва ли возможно без
изгнания неугодных, в равной степени православным и католикам, проповедников и
прекращения выпуска «мистической» литературы.

Расформирование
Соединённого министерства и отстранение от власти деятелей Библейского общества
отвечало содержанию папской буллы от 3 мая 1824 года, в которой осуждался
перевод Евангелия на народные языки. Аргументы Папы вполне соответствовали
взглядам русской православной оппозиции. Вот что писал Лев XII своим епископам:
«Небезызвестно вам, что Общество Библейское скитается смело по Вселенной,
презрев предания Св.Отцов, и в явную противность постановлению Тридентского
собора стремится совокупными силами к тому, чтобы перевести Священное Писание
на природные языки всех народов, или, лучше сказать, исказить Библию превратным
переводом»[38].
Далее Папа призывал католических клириков оградить паству от происков библейских
обществ.

В трудах немецких
исследователей приводились следующие причины удаления И.Госснера из России:
В.Бефманн-Холлвиг — недовольство Св.Синода книгой И.Госснера и его утверждением
о том, что у Богородицы были дети; Г.Далтон — интрига А.А.Аракчеева в борьбе за
власть; А.Херманн — требование Меттерниха, обвинение в том, что венчал
незаконный брак И.Линдля, как повод использована книга; К.Робер — требование
Меттерниха.

Немецкие
исследователи практически не рассматривали обвинений, предъявляемых И.Госснеру
консерваторами. В послании митрополита Серафима царю, доложенном
М.А.Милорадовичем Комитету министров, отмечалось, что учение И.И.Госснера
противоречит догматам христианства и направлено против государства и церкви.
М.Л.Магницкий обвинял И.Госснера и И.Линдля в том, что они являются союзниками
методистов. В своих посланиях императору Фотий обвинял И.Госснера в том, что он
агент тайного общества, ставившего своей задачей разрушение российской монархии
и церкви (в автобиографии Фотия к этому были добавлены обвинения в создании
секты, восстании в Баварии и поругании Богородицы). В отзывах на книгу
И.Госснера А.С.Шишков писал, что она направлена на «ниспровержение всякой
христианской веры, отвращение от священных писаний и позыв на восстание против
всех первосвященников и всех вельмож и царей». В послании «католика» Александру
I содержался самый полный набор обвинений: создал секту, фанатик, призывает к
созданию республики, агитирует против церкви, не признаёт государственных
постановлений. Со всеми этими документами консерваторов Александр I ознакомился
лично, причём часть из них была в его распоряжении до принятия решения о
высылке И.Госснера (послания М.Л.Магницкого, Серафима и Фотия). Принципиальное
согласие императора с этими высказываниями отразилось в его указе Комитету министров.

Немецкие
исследователи в своих выводах почему-то совершенно не принимали во внимание то,
что И.Госснер был обвинён в государственной измене, выразившейся в подготовке
переворота, а Комитет министров и император признали это обвинение справедливым.
В этом контексте очевидно, что немедленной высылкой из России Александр I
просто спас И.Госснеру жизнь. В предстоящем следствии по «Делу Госснера»,
длившемся до 1826 года, за неимением главного обвиняемого ответчиком стал
переводивший книгу И.Госснера В.М.Попов. Трудно не обратить внимания на слова
И.Госснера, сказанные в его последней проповеди: «Благодарите императора за то,
что он спас меня от моих врагов». Александр I мог остановить «Дело Госснера» на
любом этапе: отказаться слушать Серафима, смягчить или дезавуировать доклад
М.А.Милорадовича, не утвердить мнение Комитета министров, тем более что там
мнения разошлись. Но император поступил иначе. Он не только ужесточил меры,
предлагаемые Комитетом министров, но и передал книгу И.Госснера на рассмотрение
А.С.Шишкова (А.Н.Голицын предлагал передать её митрополиту католиков
Сестренцевичу). Взгляды А.С.Шишкова на иностранную литературу, а тем более
религиозного характера, были общеизвестны. Очевидно, что православные оппозиционеры
никак не могли повлиять на Александра I. Не случайно во всех жалобах
консерваторов кроме И.Госснера содержались и другие объекты критики.
Одновременно с жалобой Серафима на книгу И.Госснера было подано послание Фотия,
критиковавшее другую книгу «Воззвание к человекам о последовании внутреннему
влечению Духа Христова». Оппозиционеры предлагали Александру I альтернативу. В
этом случае и могли сыграть дополнительную роль жалобы католиков и ходатайство
Меттерниха.

Естественно,
И.Госснер не был агентом каких-либо тайных организаций, ставивших своей задачей
изменение государственного строя России. Однако обвинения в создании секты,
пропаганде против официальных церквей, подрыв основ монархического государства
были вполне применимы ко всему движению «пробуждённых». Они подпадали под параграфы
российского законодательства, направленные на защиту Русской православной
церкви (за такие вещи карали сожжением, отсечением головы, отсечением сустава,
прожиганием языка — подобные наказания при Александре I не применялись, но
предания суду никто не отменял)[39].
Спустя полгода близкие по взглядам к И.Госснеру священник Ф.Левицкий и есаул
Е.Н.Котельников были по приказу императора заключены в монастыри — первый на
три года, второй пожизненно.

Почему Александр I
не стал наказывать И.Госсера, а фактически спас его от преследований
консерваторов? Во-первых, император очень редко наказывал за
религиозно-политические взгляды. Очень серьёзные и отчасти оправданные
обвинения возводили на иезуитов, масонов, членов тайных обществ — будущих
декабристов. Александр I ограничился высылкой и запретами. Отправлен в ссылку
был лишь А.Ф.Лабзин, слишком горячо проявлявший своё негодование. Когда в 1819
годы было подавлено выступление русской православной оппозиции, направленное
против политического курса правительства, сосланы были лишь двое — Е.И.Станевич
и епископ Иннокентий (в последнем случае это была почётная ссылка).
Впоследствии никто из участников «Дела Госснера» так и не был наказан. Такова
была политика Александра I, И.Линдль и И.Госснер вовсе не являлись исключениями.

Во-вторых,
император вполне отдавал себе отчёт в мере вины И.Госснера. Пастор был вызван в
Россию по приказу Александра I именно для того, чтобы проводить подобные
взгляды (естественно, задача была не разрушение алтарей и престолов, а
наоборот, защита их от революционных идей). Главным фактором является то, что
этот «либеральный» курс потерпел крах. А.Н.Голицын не справился со своими
задачами и не смог умиротворить русское общество. Александр I в новых условиях
был вынужден делать ставку на оппозиционеров-консерваторов.

Совершенно
неубедительно звучат высказывания немецких исследователей на тему того, что на
слабовольного Александра I повлиял отчаянный консерватор Меттерних.
Действительно, оценка австрийского канцлера религиозной политики, в русле которой
в Россию были вызваны И.Линдль и И.Госснер, почти дословно совпадала с оценками
российских консерваторов. Но пойти на существенные перемены в политическом
курсе Александра I заставил не Меттерних и не русская православная оппозиция, а
сложнейшая политическая ситуация, складывавшаяся в то время в Европе.

Ориентироваться на
католическую церковь, пресечь движения сектантов и диссидентов Меттерних
призывал Александра I ещё до 1815 года. Но внял этим убеждениям российский
император лишь в конце 1823 — начале 1824 годов. Европейские революции,
активизация тайных обществ, раскол в рядах Священного Союза по поводу
Греческого восстания и, наконец, рост влияния ультрамонтанов заставили
Александра I скорректировать курс. Среди жертв этой корректировки оказались И.Линдль,
И.Госснер, А.Н.Голицын и его ближайшие сотрудники, а также Российское
библейское общество.

Заключение

ривлечение исследований
В.Бефманна-Холлвига, Г.Далтона, А.Хермана, Х.Лукаса, К.Робера позволило
существенно дополнить российские труды, посвящённые религиозной ситуации в
России первой четверти XIX века.

В конце XVIII —
начале XIX веков усилился процесс проникновения «передовых» религиозных идей из
Европы в Россию. Через столетие после того, как в Москве сожгли на костре
«бёммиста» К.Кульмана, произведения Я.Бёме стали настольными книгами русских
масонов. Европейский мистицизм понемногу проникал во все слои русского
общества. Дворянство и городские обыватели были вовлечены в масонские ложи, в
сельской местности действовали секты. Миссионеры — менониты, квакеры,
гернгутеры — активно проповедовали среди крестьян. Желая изменить ситуацию и
взять под контроль новое религиозное движение, Александр I учредил в России
Библейское общество.

Идеи европейского
религиозного возрождения оказывали влияние на императора и его ближайшее
окружение. Александр I мечтал о сближении или даже объединении христианских
церквей, верил в скорое Второе Пришествие, пророчества и предсказания. Он
встречался с известными мистиками И.Г.Юнгом-Штиллингом и В.Ю.Крюденер, посещал
общины гернгутеров и скопцов. Среди конкретных мероприятий новой религиозной
политики было учреждение Министерства духовных дел и народного просвещения.
Дела всех исповеданий империи велись теперь в одном департаменте, во главе
министерства встали члены Российского библейского общества. Новостью русской
религиозной жизни этого периода стала активная проповедническая деятельность. В
российских православной и католической церквях в начале XIX века проповеди читались
на латинском языке и часто заимствовались из специального сборника проповедей.
В ходе реформы Духовных училищ в С.-Петербург стали вызываться наиболее
талантливые молодые проповедники. Таким образом, в окружении императора
появился и Филарет (Дроздов), будущий митрополит московский. Заботились власти
и о проповедниках для католического духовенства.

В своих религиозных
реформах А.Н.Голицын вскоре натолкнулся на сопротивление духовенства
официальных церквей. Тогда его внимание привлекли деятели немецкого движения
«пробуждённых» И.Линдль и И.Госснер. Этих католических пасторов рекомендовали
Александру I И.Г.Юнг-Штиллинг и В.Ю.Крюденер. За вызовом в Россию И.Линдля и
И.Госснера стоял целый ряд разнообразных причин:

1)       талантливые
проповедники;

2)      их религиозное
направление отвечало взглядам императора и его окружения;

3)      их учения
предполагало уничтожение границ между различными направлениями христианства,
это был мощный рычаг давления на духовенство официальных церквей;

4)      оба проповедника
подвергались в Германии преследованию властей;

5)      И.Линдль занимался
организацией переселения своих сторонников на юг России, И.Госснер был
известным переводчиком и комментатором Библии;

6)      это делалось «в
пику» Римскому Престолу, отношения с которым в то время особенно обострились.

Несмотря на то, что
И.Линдль и И.Госснер служили в католических церквах, на их проповеди собирались
представители всех конфессий. Покровительство руководителей Соединённого
министерства привлекало чиновников этого ведомства к службам пасторов.
Проповеди И.Линдля и И.Госснера были яркими, они строили свою аргументацию на
Священном Писании, проводили параллели с современной жизнью и бичевали пороки
клира официальных церквей.

И.Линдль и
И.Госснер были далеко не самыми заметными деятелями европейского религиозного
возрождения. Главой баварского движения «пробуждённых» был М.Боос, его
наставником известный мистик И.Зайлер. Ни они, ни известный мистический
писатель И.Юнг-Штиллинг в Россию не приглашались. Крупный немецкий философ
К.Баадер был вызван в Россию в 1820 году, но права на въезд не получил и был
остановлен на границе. Всё это свидетельствует о том, что реформировать русскую
жизнь на основании новых европейских течений Александр I не собирался. Деятели
европейского религиозного возрождения нужны были императору для локальных
политических целей — давления на внутренних и внешних консерваторов,
просвещения общества. Для этого было достаточно и второстепенных фигур.
Императору были нужны не теоретики, а хорошие исполнители его воли.

Немецкие
проповедники призывали паству бороться с грехами, очиститься перед Вторым Пришествием,
соединиться с Богом. Их проповеди были очень популярны у жителей столицы.
Подобные идеи вполне отвечали желаниям властей, они гарантировали лояльность
подданных. И.Линдль и И.Госснер отбирали слушателей не только у своих коллег,
но и у масонских лож и сект. Важным моментом было то, что из-за критики
клириков И.Линдль и И.Госснер постоянно нуждались в поддержке правительства и
были управляемы. Контролировал проповедников лично А.Н.Голицын, посещавший их
церковные и домашние службы. Александр I использовал «пробуждённых» до тех пор,
пока это отвечало политическим интересам.

Нельзя согласиться
с утверждением немецких исследователей о том, что причиной высылки из России
И.Линдля и И.Госснера стало влияние канцлера Меттерниха на Александра I.
Высказывания Меттерниха почти дословно совпадали с позицией российских
консерваторов-оппозиционеров. Пойти навстречу пожеланиям консерваторов Александра
I заставила изменение политической ситуации в Европе. В данный момент поддержка
европейских религиозных диссидентов стала невыгодной. Новая ставка делалась на
европейских католиков и консерваторов.

И.Линдль не
скрывал, что находится в браке, но это было использовано властями как повод к
высылке лишь в конце 1823 года. Аргументом для удаления И.Госснера послужила книга
«Дух жизни и учения Иисуса Христа в Новом Завете», на которую подали жалобу
представители православного клира. Александр I поспешил удалить пасторов от негодовавших
на них противников за пределы России, снабдив деньгами не только на проезд, но
и на обустройство на родине. В течение нескольких лет немногочисленные
последователи И.Линдля и И.Госснера в России подвергались гонениям, но затем им
разрешили собрания.

Контакты
российского общества с европейским движением религиозного возрождения
осуществлялись в основном через масонов, иностранных миссионеров и при помощи
правительственных органов. Таким образом, невозможно было вовлечь в процесс
значительные массы населения. Пропагандой были охвачены в основном высшие слои
столичного общества. Окружение А.Н.Голицына полностью восприняло и копировало в
своей практике новое религиозное направление. Оставаясь в лоне Православной
церкви, эти люди, подобно европейским мистикам, пытались внедрять новые идеи.
Совершенно иначе обстояло дело в немногочисленных сектах, образовавшихся под
воздействием европейских миссионеров в народной среде. Духоборы, молокане,
секта есаула Котельникова восприняли и адаптировали европейский мистицизм, но,
в отличие от обществ высшего света, сектанты быстро разрывали отношения с
официальной церковью. Их объединения быстро выявлялись, локализовывались и, по
возможности, ликвидировались (если не получали правительственную поддержку).
Крайне низкий уровень образования сельского населения России затруднял
внедрение новых идей.

Несмотря на все старания
Библейского общества и Министерства духовных дел и народного просвещения,
европейское религиозное возрождение практически не затронуло православный клир.
То, что православное духовенство не восприняло идей европейского религиозного
возрождения, вовсе не значило, что они противоречили православной догматике.
Многие положения концепции «пробуждённых» были в постоянной практике и у
православных. За столетие до квиетистов и пиетистов мистические упражнения были
описаны в «Домострое». Каждому православному следовало шестьсот раз в день
повторять «Молитву Иисусову», «после первого года войдёт в него Сын божий —
Христос, после второго — войдёт в него Дух Святой, а после третьего — приникнет
к нему Отец, и, войдя в него, обитать в нём станет Святая Троица, поглотит
молитва сердце и сердце поглотит молитву…»[40].
Главным отличием православной практики было утверждение о том, что Спасение
души возможно лишь в рамках Православной церкви. «Пробуждённые» вверяли себя
«озарённому» пастырю. На православном Востоке и в России также существовал
институт духовного послушания (старчества), согласно которому пасомый передавал
свою судьбу полностью на усмотрение своего духовного отца. При этом «старцами»
были монахи с большим духовным опытом, сами прошедшие долгий путь послушания и
подтвердившие делами свою прозорливость. Утверждение «пробуждённых» о том, что
правильно воспринимать Библию может лишь человек, получивший «озарение от
Бога», соответствовало учению Православной церкви. Православные считали, что с
Божьей помощью воспринимать славянский текст Священного Писания должен даже не
знакомый с церковно-славянским языком. Только для того, чтобы получить подобное
озарение, надо было потратить много сил, сопровождая чтение Библии постом и
молитвой. У «пробуждённых» под «озарением» понималось случайное событие: вид
солнца, отражённого в серебряном кувшине (Бёме), гибель знакомого (Гийон),
присутствие при смерти благочестивой женщины (Боос). С позиций Православной
церкви «озарение», подобное практике «пробуждённых», считалось порочным и
идущим из источника, противоположного Богу. Подобные «озарённые» не могли
кем-либо руководить и брались на подозрение. При этом озарения Православная
церковь не отрицала. Ярким примером подобного явления может быть Св.Ксения
Петербуржская, до сих пор широко почитаемая в России. Озарение, носившее
характер юродства, было неприемлемо для европейцев.

Идеи европейского
религиозного возрождения смогли распространиться в России в первой четверти XIX
века только благодаря поддержке властей. По воле Александра I существенные
преимущества перед православными получили духоборы, были созданы идеальные условия
для работы в России Библейского общества, действовали в С.-Петербурге секта
скопцов Кондратия Селиванова и общество Татариновой, в Прибалтике и на юге России
общество Крюденер, широко издавалась европейская мистическая литература. Долгое
время защитой правительства пользовались И.Линдль и И.Госснер, вызванные в
Россию по распоряжению императора. Существенным моментом в деятельности
И.Линдля и И.Госснера являлось то, что они были католиками, и их деятельность
была направлена в основном на немцев — католиков и лютеран (к этим же церквам
принадлежали и последователи пасторов). Случаев смены своей веры православными
в результате действий И.Линдля и И.Госснера зафиксировано не было. Совершенно
по-иному обстояло дело с сектами, пользовавшимися поддержкой правительства.

И.Линдль и
И.Госснер были яркими представителями европейского религиозного возрождения. Их
религиозные взгляды последовательно изменялись от католицизма к протестантизму
(а в случае с И.Линдлем и дальше). Они были благочестивы, истово религиозны,
занимались благотворительностью и миссионерством. Всю свою жизнь они посвятили
служению избранным идеалам. Пасторы были яркими проповедниками и комментаторами
Евангелия. Их стараниями в движение «пробуждения» было вовлечено множество
людей. Их последователи в России в течение полувека сохраняли верность своим
учителям. Отправиться в Россию И.Линдля и И.Госснера заставило преследование
властей в Германских княжествах и желание нести Слово Божье.

Прозелетизм
И.Линдля и И.Госснера был принят в штыки клиром официальных церквей. Обвинения,
возводимые на пасторов, были совершенно не соразмерны их делам. Их обвиняли в
создании сект, совращении католиков, подготовке революции в России. Думается,
что митрополит Серафим и архимандрит Фотий были достаточно квалифицированны,
чтобы понять, чем является по отношению к официальным церквам движение
«пробуждённых». Угрозы православию оно не представляло, недаром митрополит Михаил
переводил проповеди И.Линдля и издавал их. Церкви угрожала религиозная политика
Александра I. Если бы ему удалось внедрить в России идеи европейского
религиозного возрождения, то в народной массе неизбежно произошёл бы раскол.
Последствием могла быть гражданская война. Оппозиционеры предупреждали о том,
что с верой в Церковь у народа исчезнет и верность престолу. Спустя полвека
схожую обработку народных масс (только на другой основе) начали народники, а
затем социалисты-революционеры. Спустя ещё полвека им удалось подготовить
деревню к революции. Существенным моментом революционных ситуаций в России
начала XX века было то, что часть духовенства встала в оппозицию к власти.
Среди них были будущие обновленцы, сторонники реформ и, напротив, те, кто
считал, что Церковь ущемлена властью обер-прокурора, и необходимо добиться у
самодержавия созыва Собора и избрания патриарха. Архимандрит Фотий очень верно
замечал, что мистикам не удалось найти проводников своих идей в среде
православного клира, и они вынуждены были прибегнуть к услугам И.Линдля и
И.Госснера. Можно согласиться с тем, что деятельность пасторов среди католиков
и лютеран была лишь экспериментом, опыт которого планировали внедрить и в
отношении православных.

Православные
оппозиционеры использовали И.Госснера как повод ударить по религиозной политике
правительства. Они критиковали не пастора, а самого Александра I и его друга
А.Н.Голицына. Естественно, обвинять императора и князя в ереси оппозиционеры не
могли. Отсюда и политические обвинения, предъявляемые И.Госснеру — причастность
к баварскому ордену иллюминатов, подготовка всемирной революции. И.Линдль и
И.Госснер хотели совершенно иного — очищения церкви и объединения христиан
перед Вторым Пришествием. Хочется несколько перефразировать слова А.В.Суворова:
«Что для немца хорошо, то для русского смерть».