Стефан Дзиклевич

Пробуждение Великих Древних¹

В ночь на вторник 24 января 1995 года, когда луна убывала и находилась в своей последней четверти, я произвёл Призывание Великих Древних. Оно базировалось на моих исследованиях и размышлениях, полученных в ходе работы над мантрами Великих Древних, которая, в свою очередь, была навеяна исследованиями слова «Тутулу», произведёнными Кеннетом Грантом в его книге «Внешние Врата». Фундаментом моей работы стали два священных текста, которые, несмотря на явное различие в своих основах и целях, служат для передачи одинаково глубокой и созидательной магической энергии. Я ссылался на «Зов Ктулху» Говарда Лавкрафта и Liber VII Алистера Кроули, Книгу Лазурита, в седьмой главе которой находится мантра-ключ «Olalam! Imal! Tutulu!».

Перед призывом я успешно придумал подходящую форма янтры (сигилы Призывания), которая была выведена из букв, составляющих мантру, при помощи метода Остина Османа Спеара. Несмотря на то, что данный метод весьма прост, очень важно, чтобы символ вступал в ощутимый резонанс с мантрой или заклинанием, дабы оные были эффективным носителем магической энергии. Для данной сигилы могут показаться уместными и некоторые другие формы. На самом деле, в случае сложного заклинания (например, того, что представлено здесь), в котором каждое слово само по себе является концентрирующим фокусом магической энергии, может быть полезным визуализировать сигилу как последовательный ряд образов, дабы достигнуть наиболее полного и желаемого символического выражения. Это станет более очевидным в ходе описания Призывания, однако, дабы иметь некоторые предварительные сведения о том, что всё это означает, этого базиса будет вполне достаточно.

Цель мантры — пробудить Великих Древних, причём Ктулху, или Тутулу, является архетипом и первоначальной точкой фокусировки. Сигила Тутулу первая, следовательно, она является начальным компонентом комплексного символа — Сигилы Пробуждения.

На ней щупальца Ктулху, изображённые в виде двойных башен Тутулу, сомкнуты; они ждут втекания магической энергии, которая приведёт их в состояние активности и снимет засов, запечатывающий глубинные пилоны, позволяя звёздным отпрыскам пробудится в их могильнике — Р’льехе. В комбинации с другими элементами Мантры Освобождения полная сигила становится олицетворением и празднованием этого события.

Я производил Призывание, сидя за столом, накрытым тёмно-зелёной материей. Я был повёрнут лицом на северо-запад, но фактическая пространственная ориентация не имеет особого значения в этом простом ритуале, не требующем ни призываний Основных Четвертей, ни изображения какого-либо Круга. В центре стола на небольшом овальном коврике стояла зелёно-голубая свеча; по правую сторону от неё находилась небольшая латунная курильница с «тёмным мускусом»; по левую сторону находилась небольшая, сделанная из зелёной смолы статуэтка Ктулху. Перед всем вышеперечисленным находилось Сигила Пробуждения, выполненная чёрными чернилами на белом листе формата А4. По левую руку находились тексты, которые могли понадобиться при призывании, а по правую — стакан и бутылка красного вина, необходимого для стимулирования чувств и освежения.

В 23:30 я начал ритуал зажжением свечи и воскурением благовоний. Далее я взял «Воззвания к Ктулху» и прочитал отчёт Старого Кастро, касающийся мифов о Великих Древних, о том, как Они пришли на Землю с дальних звёзд, об Их сумеречном существовании — мёртвых и спящих — в Их городе — Р’льехе, о том, как оный ушёл под воды, и о тайном культе, сохранявшем память о Них. Я читал текст тихо, но чётко. Я был уже знаком со словами и читал их с явным чувством теплоты и понимания. Я приглушил электрический свет, сфокусировал взгляд на пламени свечи и начал повторять заклинание Ктулху: «Ph’nglui mglw’nafh Cthulhu R’lyeh wgah’nagl fhtagn». Я повторял мантру до тех пор, пока она не стала чёткой и плавной в своих модуляциях, пока полностью не вошла в резонанс со всем моим существом.

Я продолжал чтение некоторое время, затем, когда во рту у меня пересохло, сделал паузу, дабы отпить вина. Затем я взял Liber VII и, уложив её в небольшой кружок света на столе, стал читать седьмую главу, и снова моё чтение было тихим и чётким, с присущей призыванию страстностью. Я наслаждался лирической красотой её стихов и полностью прочувствовал всё то чувственное богатство, характеризующее отношения между Адептом и его Священным Ангелом-Хранителем. И хотя Кроули не был знаком с лавкрафтианской перспективой подхода к его тексту, я нашёл, что он очень хорошо сочетался с моей целью. Разумеется, есть хорошо известный шестой стих, в котором говорится о могущественном склепе, и который содержит Мантру Освобождения, но были и другие стихи, которые совпали с моей целью. Из них наиболее примечательными были:

20. Ты шевельнулся во сне, о древняя скорбь годов! Ты вознёс главу для удара, и всё растворилось в Бездне Сиянья.

29. Явится символ, подобный огромному, чёрному, мрачному морю смерти, а в сердцевине своей — зареву тьмы, что прострёт лучи своей ночи на всёмирозданье.

В результате чтения я совершил непроизвольное обращение к Великим Древним, моля Их как Могучих Прародителей и прося озарить моё сознание знанием Их Путей. Затем, после небольшой паузы, я приступил к чтению Мантры Освобождения: «Olalam! Imal! Tutulu!».

Манера её исполнения была медленной и торжественной, безжалостной в своём упорстве. Как я скоро осознал, это была своего рода панихида по мёртвому Ктулху. Сконцентрировавшись на мантре, я глядел прямо на пламя свечи, а затем постепенно перевёл фокус моего взгляда на Сигилу Пробуждения. На её основе я визуализировал Цитадель Р’льеха, выходящую из Вод Пучины, с возвышающимися Двойными Башнями Великого Ктулху: высокими и нерушимыми, создающими пилон для Его появления в бодрствующем Мире Творения. Происходящее внутри пилона есть Полуночное Солнце, к которому поднимается Клубящийся Крест Хаоса — талисман Открывающего Пути, в то время как сила Великих Древних поднимается к небу, верхушки башен вспыхивают пламенем, и всё растворяется в сиянии света, всепоглощающего экстаза освобождения.

Продолжая чтение мантры, я сконцентрировался на сигиле, закрыл глаза и визуализировал оную выгравированной на тёмной двери, ведущей к могиле Ктулху. Я изменил моё пение на то, что описано в «Зове Ктулху», и заклинал тьму в могиле ночи, призывая Великих Древних к свету. Когда я продолжил чтение мантры, она была более настойчива, в более быстром и радостном ритме, так что напоминала песнопения вуду. Это не было моим осознанным решением, но было ясно, что эта мантра стала торжественной песнью пробуждения Великого Ктулху. Пока я продолжал своё монотонное пение, окружённый лишь светом и запахом благовоний, все мои ощущения были сконцентрированы внутри этой маленькой зоны, окутанные тьмою ночи. Я осознал присутствие Великих Древних и понял, что призывание достигло своей цели. Это был только предварительный ритуал, однако я почувствовал, что выбор этих мантр и сигил был полностью оправдан. Я осушил ещё один стакан вина и приступил к написанию некоторых заметок, касающихся ритуала; было где-то около 00:45. Я ещё раз вернулся к рассказу Лавкрафта, дабы прочитать описание ужасного Р’льеха — города мёртвых — и проанализировать его представления. Основной упор в этом описании сделан на цитадели Великих Древних как на месте, полностью чуждом и противном человеческому восприятию, но неотвратимым; он вынужден использовать иллюзии, корни которых лежат внутри культурной матрицы человеческой психики, чтобы достигнуть своей цели. Так, Лавкрафт ссылается на «космическое величие этого влажного Вавилона древних демонов», используя сексуально апокалипсические образы «тайны, Вавилона великого, матери блудницам и мерзостям земным», изображённых в семнадцатой главе Откровений. Но есть куда более тонкие аллюзии, нежели эти — другие образы, искусно вырезанные замки́ которых не устоят перед ключами моего призывания.

Я сопоставил «верхушку чудовищной, увенчанной монолитом цитадели, выступавшей над поверхностью воды», с зелёно-голубой свечой, возвышающейся над моим алтарём; мерцания её одинокого, могильно холодного огонька изображает тёмные тени снов, постепенно входящих в бодрствующее состояние. «Монолит, начинённый потаённым ужасом», является не чем иным, как погребальной стелой Верховного Жреца Ктулху, возносящей свои циклопические углы к небу. Она покрыта таинственными узорами, среди которых я узнаю Сигилу Пробуждения. Лавкрафт описывает эту сцену следующим образом: «Даже солнце на небе выглядело искаженным в миазмах, источаемых этой погруженной в море громадой…». Эта череда образов напомнила мне отрывок из старинного угаритского текста, известного как Сказание об Акхате (Tale of Aqhat): «Воздвигнуть камень священный для Прародителей, для Усопших диск солнечный достать, и Дух Его призвать, подобно испарениям из недр, и святилище Его беречь от нечестивых рук»².

Для Лавкрафта восстание Р’льеха было катастрофическим событием невероятно чудовищных пропорций, которые он описал в «Безумии из моря». Противопоставить этому могу тот факт, что, исходя из результатов моего призывания, пробуждение Великих Древних — очень сильный трансформационный опыт, не проявление безумия, а апофеоз Скрытого Света.