Виктор Сингин

Естественная дикость

Мудрость из подворотни

1

Увлечение западной культуры поисками новых форм привело к полному возобладанию формы над содержанием, которое всегда первично. Сегодня мы имеем дело с мудрецами, которые лишь мудро выглядят. И если дьявол — это обезьяна бога, то Далай-лама в своей дурацкой шапочке — это обезьяна мудреца. Эстетическая составляющая духовного воспитания более неприемлема и должна быть полностью отвергнута.

Красота спасёт мир, только если она добра, то есть находится в состоянии смирения. Люди смотрят на что угодно, в том числе и на красоту, а смотреть нужно только на намерение, говорил Дон Хуан. Главная героиня романа Джона Фаулза «Коллекционер», фанатично преданная делу красоты красавица, гибнет, потому что «Истина черна. Бог — импотент. Он не может любить нас».

Чрезмерное увлечение формами нашло своё отражение и в среде интеллектуалов. Псевдоинтеллектуальное плетение учёных словес есть не что иное, как создание формы, часто без содержания. Время интеллектуалов прошло, они не смогли спасти мир и построить город-сад. Разочарование в интеллектуалах компенсируется фигурой Дурака, который, в отличие от больших умников, всегда в плюсе.

Но лично мне Дурак не очень интересен, потому что он добрый, а значит, близок к гуманистам, которые привели нас в мир форм без содержания. В дзен-буддизме мудрец, который ведёт себя как дурак и при этом ещё и агрессивен — это норма, но дзен в наше время — это форма и поэтому неприемлем. Следует сжечь все Золотые храмы.

Дмитрий Энтео, готовый буквально убивать за покушение на православные бессодержательные формы — это что-то новенькое и поэтому интересное. Православие становится злым, «чёрные иконы» Евгении Мальцевой освятил православный священник. Ницше называл себя Дионисом распятым ещё за сто лет до избиения пидарасов православными активистами.

Казалось бы, что может быть страшнее сатанизма, который уверенно поднимает голову в последние десятилетия. Лучшие умы с надеждой смотрят на сатану, но я не верю в сатанистов, для меня они всё ещё слишком эстеты. Однажды поздно вечером я встречу мудреца в тёмной подворотне, он будет выглядеть как типичный гопник, и, подойдя ко мне вразвалочку, он изречёт единственную мудрость: «Дай закурить».

2

Невиданный подъём православия связан с концом эпохи гуманизма, обесцениванием всех гуманистических ценностей и совершенно естественным поиском новой духовности. Но сегодняшнее православие не порывает с гуманизмом. Напротив, сегодняшнее православие логично вытекает из гуманизма. Православие сегодня — это переходная стадия, новая форма гуманизма с налётом христианской мистики.

И вот люди, которые ничего не поняли в учении Христа, идут в крестный ход. И я не исключаю того, что они читали евангелие, но я уверен, что они ничего там не поняли. Учение в православии безбожно профанируется в гуманистическое русло. Ни один поп тебе не скажет, что убийство не является грехом, ну разве что убийство на войне, ради защиты родины. Но это лишь очередная профанация, потому что «царствие моё не от мира сего».

Есть такое мнение, что если государство не занимается культурой, то ею должна заниматься церковь, «вся русская культура вышла из монастырей». Я христианский писатель, но у меня ни на секунду не возникает мысль, что у меня с церковью могут быть какие-то общие дела. Потому что я утверждаю, что убийство, самоубийство, воровство, любое преступление не является грехом, грехом является только гордыня.

Люди, которые чувствуют, что с православием что-то не так, ищут духовности на стороне. Часто они даже объяснить толком не могут, что именно их отталкивает от православия. Говорят, что православие стало бизнесом, но это всё несущественно — не так страшен православный бизнес, как его малюют. Куда хуже православный гуманизм.

И вот эти люди находят, например, язычество. Но когда я читаю языческие тексты, я понимаю, что здесь, несмотря на то, что всё хорошо и грамотно написано, чего-то не хватает, чего-то самого главного. Нарядившись в соответствующие одежды и научившись проговаривать прописные истины про пустоту и недеяние, язычники ничем принципиально не отличаются от православных. Всё это, по меткому замечанию одного неглупого человека, просто очередной постмодернистский карнавал.

Когда люди начинают уклоняться от боя, возникают организации, проповедующие ритуалы и показательные выступления, и чем больше становится таких «заведений», тем дальше их члены уходят от реального боя, говорил Брюс Ли. Путь воина — это путь войны, а война — это вся жизнь. Для воина каждое действие — это битва, говорил Дон Хуан. Именно реального боя избегают как православные, так и язычники. С точки зрения воина лучше стирать носки, но делать это так, как будто тебе это дело сам бог поручил, чем проводить какие-то ритуалы.

И вот учение Дона Хуана, казалось бы, максимально приближено к реальному жизненному бою. Учитель Дона Хуана — Дон Хулиан — практиковал магические ритуалы, но Дон Хуан это осуждал. Но слабой стороной учения Дона Хуана является отсутствие границ между бытовыми битвами и реальным боем, сопряжённым с риском для жизни. В результате любая домохозяйка может назвать себя воином, но чего стоят твои практики, если ты не выпадаешь из системы?

Агхори выпадают из системы, юродивые, какие они были в допетровские времена, выпадали из системы, но как такому юродивому жить? Духовность духовностью, а кушать хочется каждый день, да и не нравятся мне атомарные духовные учения, которые могут привести меня в нирвану, но не могут накормить. Ждать, что бог тебя накормит, конечно, здорово, да вот беда — бог-то умер. Идти работать на обычную, слишком человеческую работу? Ну дак тут и до православного гуманизма недалеко. Выход из всех этих затруднений я вижу в воровстве ради юродства.

В учении Дона Хуана есть такая установка как «стать охотником». В древности, говорил Дон Хуан, охотники были величайшими людьми на Земле. Оно и понятно, охотник выживет в любых условиях. Установка «стать охотником» является одной из основных в учении Дона Хуана. Охотник живёт в диких условиях и не стремится их окультурить. В условиях современных городских джунглей фигура охотника замещается фигурой вора. Вор юродивый реализует свою естественную дикость в условиях современной цивилизации.

3

По большому счёту, я не интересуюсь ничем, кроме юродства во всех его проявлениях: пьянство, ****ство, нищенство, воровство, маргинальное искусство, безумие, бродяжничество. Неосознанно я всегда так жил. Когда мне было двадцать лет, одна моя знакомая сказала мне, что все мои друзья воры и проститутки, и она была совершенно права. Одного она не знала: среди моих друзей были настоящие убийцы. Но это было профанное юродство.

Однажды я тяжело заболел, и мне пришлось радикально изменить свою жизнь. Это спасло меня не только от болезни, но и от жизни. Перемены заключались, в первую очередь, в полном отказе от сигарет, алкоголя и вредной еды. Строгая диета привела к переменам в образе мыслей, и в результате мой здоровый образ жизни распространился и на сферу нравственности.

Одновременно с этим я увлёкся духовными учениями. Начинал, как и многие, с Кастанеды. Потом меня ненадолго кидануло в сатанизм, потому что Кастанеда был для меня недостаточно маргинален. Всё самое интересное, всё что касается древних видящих, старательно замалчивалось Доном Хуаном. От сатанизма я быстро отошёл, потому что это что-то совсем несерьёзное. И вместе с тем я разобрался с христианством, которое похлеще любого сатанизма.

Совершенно логично было бы, если бы я, переболев тяжёлой болезнью, радикально изменив свой образ жизни и мышления, всерьёз заинтересовавшись христианством, стал бы воцерковляться. Но я не стал ломать себя ради православной системы, я не стал изменять своей природе, я сломал систему под себя, не искажая при этом учения. И как только станет возможным, я вернусь к своему привычному образу жизни, но на новых основаниях.

Читающие мои тексты могут обвинить меня в недостаточной учёности. Я пишу романы, но не считаю себя интеллигентом и рядом с интеллигентом срать не сяду. Я пишу не для тех, кто ищет отвлечённых философских истин или медитативных состояний на краю нирваны. И уж тем более не для тех, кто мечтает о крепкой многодетной семье, хорошей работе и жизни в благополучном государстве. Я пишу для тех, кто хочет научиться воровать, для тех, кто хочет научиться выходить за рамки слишком человеческого состояния, что всегда преступно, для тех, кто хочет стать настоящим, не профанным вором юродивым.

Политическое юродство

Как возродить традиционные ценности в мире, в котором не осталось ничего традиционного? Существует три точки, три центра силы, на которых держится традиционное общество: это государство, это церковь, и это культура. И в то же время это всё одно, система, устремлённая в небо, к богу: церковь неотделима от государства, а культура выходит из монастырей.

То есть, чем бы мы ни собрались заниматься — политикой ли, искусством ли, — мы начинаем с похода в храм. Но современная Православная церковь настолько погрязла в гуманизме, что в ней самой сложно отыскать точку опоры, некий рычаг, при помощи которого можно запустить традиционные процессы в обществе. Выход из всех этих проблем я вижу в реабилитации юродства.

И тогда мы можем смело заниматься политикой, не участвуя в демократических выборах, потому что консерватор не демократ. А просто гнать демократов в шею вместе с гражданским обществом, игнорируя законность, потому что наш закон выше, «наши нравы продиктованы великим принципом насилия».

И тогда мы можем заниматься искусством. Но не писать картины и книги, а радостно, безо всякой злобы, бить постмодернистов, да и вообще всех подряд, пока сдачи не дадут. Добиться ответной адекватной реакции, добиться пробуждения человека — в этом состоит задача искусства. А какой реакции может добиться современное искусство? Оно только зевоту нагоняет.

Тогда можно заниматься экономикой. Философ Александр Дугин считает, что Китай выбрал очень интересную модель экономики: как только либеральные процессы в экономике начинают угрожать национальным интересам, вся демократия тут же сворачивается. Но намного раньше Китая Чингисхан выбрал ещё более интересную модель экономики — он крышевал Китай.

Тогда можно будет заниматься даже религией, но не размахивая кадилом, а размахивая дубинкой над головой недалёкого попа. Юродство — это лучший способ заинтересовать религией и властью наиболее интеллектуальную, наиболее творческую молодёжь, которая сейчас ищет себя в маргинальных духовных учениях или находится в состоянии «внутренней эмиграции».

Принятие закона о защите прав верующих — это хорошо. Это значит, что у нас не только церковь с государством, но и государство с церковью, государство как инструмент насилия. У православия вырастают зубы, вот к чему я веду. Но это ещё не те зубы. Церковь хочет действовать законными методами, находиться в правовом поле, а должна бы беззаконными, то есть юродивыми.

Когда я говорю о юродстве, я постоянно акцентирую на совершении преступлений, потому что законность — это религия гуманистов. Находясь в конфронтации к современному богооставленному миру, юродивый делает всё наоборот: они добры — мы злы, они мир — мы война, они жизнь — мы смерть, они белое — мы чёрное, они гуманисты — мы христиане.

Запрет на ношение хиджаба тоже хорошо. Потому что государство у нас хоть и светское, как постоянно подчёркивает президент, да только свет то у нас православный. То есть исповедовать ты можешь всё что угодно, и тебя никто не тронет, если ты не лезешь в политику. Свет — это политическая область.

Принятие юродства — это момент истины для Русской Православной Церкви. Момент, по важности превосходящий строительство Храма Христа Спасителя. И если церковь признает юродство — мы победим, а если нет — мы победим и церковь. Умный человек в наше время в церковь не пойдёт, а стараниями «людей в коврах» и благоглупостных баб церковь не устоит.

До сих пор просто не было идеи, на основании которой можно было бы что-то делать с церковью. Удар юродством по церкви — это то, что в восточных единоборствах называется «удар из пустоты», вне концепций, вне смыслов. Юродство церкви не враждебно, и поэтому бороться с ним будет крайне затруднительно. Если юродивый приходит к жирному попу и кидает говном в его новенький джип, что ты тут поделаешь? Юродство — это совесть клерикалов.

Ситуация в России сейчас напоминает ситуацию столетней давности: полная никчёмность власти с одной стороны и небольшая группа пассионариев, носителей актуальных дионисийских идей с другой. И эта небольшая группа носителей может в одночасье изменить всё, потому что там, где всё сгнило, только пни — и всё развалится.

Но где находится та точка, то «тонкое место», по которому нужно пнуть, чтобы всё современное русское общество не знало, куда ему прятаться? За что они все так держатся? На что надеются? Чего они все хотят? Они хотят, чтобы всё было разумно. Разум — это бог гуманистов. Таким образом, акт немотивированного чистого безумия становится актом философским, творческим и политическим.

Необходимо ввести культуру безумия. Современному человеку жить очень скучно, новые айпады уже никого не радуют. Люди чувствуют, что в их жизни чего-то не хватает, возможно — чего-то самого главного, но что это — объяснить не могут. Они говорят о деньгах, свободах, законности, но это всё не то. Бывает, у человека всё есть, а он вдруг уходит в запой или ещё чего похуже.

Только идиот в наше время скажет, что наличие денег делает человека лучше, чем те, кто без денег. То есть сами успешные в финансовом отношении люди не считают деньги чем-то значительным и стремятся узнать что-то большее, хотят окультуриться и одухотвориться. Конечно, как правило, это стремление носит досуговый характер с йогой в хорошем фитнес-центре или китайским чаепитием в соответствующей обстановке, но, как бы там ни было, быть тупо богатым уже не модно.

Некоторые с тоской посматривают назад в СССР, потому что советский строй содержал в себе элемент безумия, он заключался в героическом самопожертвовании ради дела коммунизма. Советское безумие всех объединяло, потому что безумие разрушает границы. Почему людей так сближает алкоголь? Потому что алкогольное опьянение — это простая форма безумия. Опьянённый человек счастлив, потому что он един с миром и людьми. Безумие создаёт народы, а разум их разрушает.

В романе Достоевского «Братья Карамазовы» есть эпизод, в котором Фёдор Карамазов удивляется тому, что Иван тоже его сын, как будто впервые об этом слышит. Так происходит потому, что в личности Фёдора, Алёши и Мити есть элемент юродства, а в Иване его нет. И Достоевский, конечно, осуждает и Фёдора, и Митю, и Алёша далеко не святой, а просто наивный юнец, но всё-таки основное зло идёт от гуманиста Ивана, это он научил Смердякова вседозволенности.

Но советское безумие было профанное. Необходимо заразить общество настоящим юродивым безумием, ради строительства Рая на Земле или на Небе, да и не важно, где, ведь для безумца везде Рай. Давайте безумно любить или безумно сражаться за правое дело, не важно, что — важно само безумие. Давайте мыслить безумно!

Тогда наступит тотальный хаос, который будет к тому же всем по душе, и тогда власть покажет свою полную несостоятельность, потому что можно привлечь человека к ответственности, если он нарушает закон. Но его нельзя привлечь, если он бросает семью и высокооплачиваемую работу и уезжает на Северный полюс медитировать на тюленей.

Истосковавшийся русский народ жаждет безумия, и его ему нужно дать. Пусть всё повалится, пусть всю страну утянет в безумный водоворот. Безумное общество станет неуправляемым, и тогда во власти будут востребованы совершенно новые люди, специалисты по управлению хаосом, а кто лучше всех понимает хаос, если не агенты хаоса, те самые, которые его и запустили.

Консервативный художник как Радикальный субъект

Бог создал мир, потому что он не мог его не создать. Бог — это Всё, а значит бог — это и Ничто. Всё включает в себя Ничто. Мир — это саморазрушающаяся система, устремлённая в абсолютное Ничто. В точке финального абсолютного Ничто мир становится богом, потому что Всё — это отсутствие форм, Всё — это Ничто. В точке Всё-Ничто бог встречается с самим собой.

Бог — это любовь, и эта любовь полна, то есть включает в себя и ненависть. Из ненависти совершается насилие, которое ведёт к разрушению. Мир создан насилием. Сейчас этого уже вообще никто не понимает. Современные христиане — это гуманисты, а значит, и не христиане вовсе.

Художник наиболее близок к богу и поэтому способен создавать совершенные формы, формы больше чем жизнь, которые он извлекает из хаоса божественной любви. Но современный художник не имеет к богу никакого отношения, а значит, не имеет никакого отношения к искусству, красоте, истине, потому что современный художник — гуманист.

В современном мире невозможно появление традиционного искусства, потому что искусство как явление давно экспроприировано гуманизмом. То есть что бы вы ни создали консервативного в искусстве — вы всё равно современный художник. Общество зрелища способно освоить любые рубежи, и если вы нарисуете икону, о ней не будут говорить как об окне в божественный мир, а будут обсуждать манеру, в которой она нарисована.

Единственный способ создать нечто консервативное в искусстве в рамках современного мира — это акт чистого немотивированного насилия. Современный консервативный художник просто выходит на улицу с ручным пулемётом наперевес и поливает свинцовым дождём всё, что находится на расстоянии выстрела.

Путь войны

Согласно Гераклиту, «война есть отец всех вещей». Человек идёт к знанию как на войну, говорил Дон Хуан. Конец Света не за горами, потому что мужское героическое начало покинуло мир. «Мы поколение мужчин, воспитанных женщинами». Когда карамельный мальчик в узких джинсах говорит мне, что он идёт по пути воина, я понимаю, что он идиот. Мальчик — вегетарианец, борец за права животных и бизнесмен. Он очень собой доволен, а я им нет.

Мой мальчик искренне ненавидит православие, потому что в церкви всё неискренне, там цветут обрядность и благоглупость. Он оставляет всю эту религиозную чушь малограмотным тёткам и бородатым мужикам. Он практикует духовные практики: медитирует, пьёт китайский чай и вообще ведёт здоровый образ жизни. Он добивается в жизни успеха. Как я уже говорил раньше, он бизнесмен.

Но давайте называть вещи своими именами. Давайте заострять, а не увиливать. Воин — это тот, кто воюет, то есть рискует жизнью. Древние видящие прыгали в водопады, чтобы познать истину. Про бойцовские клубы я вообще молчу. «Ясное мышление требует мужества, а не интеллекта». Мужик, который на войне не бывал — как не рожавшая баба, идиотом живёт, говорил Андрей Платонов. Мальчики, уходя на войну и возвращаясь с неё, становятся мужчинами, говорит Максим Шевченко.

Согласно Шопенгауэру, смысл жизни заключается в том, чтобы познать свою волю во всём её ужасе, и поэтому иной преступник умирает на эшафоте легче, чем не преступный человек в своей постели в окружении любящих родственников. Дон Хуан учил Карлоса пути воина, всегда с опаской вспоминая о древних видящих, он не любил о них говорить, но путь воина — это путь войны, и тут без вариантов.

Юродивая империя

Вромане «Братья Карамазовы» Достоевский устами своих героев размышляет о том, как построить идеальное государство. Первое, что становится очевидным для всех — это устройство идеального государства как государства-церкви.

Но тогда возникает непреодолимая проблема: осуждаемый церковно-светским судом преступник отлучается не только от общества, но и от церкви, а значит и от Христа. И такое положение гораздо страшнее, чем если преступник осуждаем светским судом, но остаётся в лоне церкви, которая, понимая его грех, сочувствует ему, принимает участие в его судьбе и надеется на его раскаяние и перерождение.

В итоге приходят к тому, что идеальное государство-церковь будет построено, лишь когда преступников не станет вовсе, но не с гуманистических, естественно, позиций, не с позиций жертвы, а потому что грешников в идеальном государстве-церкви не должно быть.

Но мне не понятно, каким образом идеальное государство может существовать без преступников? И речь даже не о том, что такое государство никогда не будет построено, оно очень даже может быть построено. Речь о том, что такое государство не будет идеальным. Наличие преступников в идеальном государстве не просто допустимо — оно необходимо, потому что там, где есть плюс, должен быть и минус, а там, где есть закон — должно быть и беззаконие.

Все проблемы снимаются в сфере юродства. Совершая преступление, юродивый никогда не нарушает закон, потому что он сам закон. Всё, что делает юродивый, законно, и всё, что делают по отношению к нему, законно. Пребывая по ту сторону Добра и Зла, юродивый является сам себе и богом, и миром, и преступником, и палачом. Он строит свою юродивую империю из самого себя, из своего внутреннего «делай что хочешь, таков закон».

По Достоевскому, если кто совершил преступление — это, бесспорно, означает грех, и в Православии оно так же. В сфере юродства совершение преступления совсем не значит, что преступник совершил грех, мы этого не знаем, это только бог знает, вполне может быть, что преступник безгрешнее всех судей, вместе взятых, и в таком случае единственный грех его состоит в том, что он попался, то есть оказался в роли жертвы.

А единственный способ искупить этот грех — покаяться, винить в своём промахе себя, а не других. Именно наличие жертвы делает преступление преступлением. То есть именно наличие жертвы мешает построению идеального государства. Жертва преступления — вот кто настоящий преступник. Жалость к себе — вот настоящий грех.

Культура ожидания

Вода больше похожа на бога, чем земля, потому что вода не имеет формы, но принимает форму того, с чем соприкасается. «Водяной» человек всегда ближе к богу, чем «земляной». Ничего собой не представлять, «плыть по течению» — это путь воина.

Я больше не верю в бога. Бог умер, я «тот, кто называет смерть бога его молчанием». Смерть бога становится шансом для человеческого ничтожества. Теперь любая сволочь имеет право высказываться, но «горе тому, кто несёт в себе пустыню».

Я больше не верю в бога, но я верю в то, что когда-нибудь пройдёт какой-нибудь огромный дождь и смоет человеческое ничтожество в какой-нибудь огромный океан. Я больше не верю в бога, теперь я верю в дождь.