Сергей Кожевников

Nornatrú

Я не верю в рок, который обрушивается

на человека, чтобы он ни делал;

но я верю в рок, который обрушивается

на человека, если он бездействует.

Виктор Франкл

У Вильгельма Грёнбека есть такая фраза: «Мы начинаем догадываться, что должны заново выучить значение всех слов». Принимая эту догадку как руководство к действию, задал себе вопрос. Что такое жизнь? Что такое человек?

За сотни лет исканий человеческий разум, в том числе и спящий, который рождает известно кого, создал массу различных определений феномена, называемого жизнью. Классическое для советских школьников энгельсовское гласит, что «жизнь есть способ существования белковых тел, существенным моментом которого является постоянный обмен веществ с окружающей их внешней природой, причём с прекращением этого обмена веществ прекращается и жизнь, что приводит к разложению белка». Французский врач, физиолог и анатом Мари Франсуа Ксавье Биша, являющийся, к тому же, и одним из отцов-основателей современной танатологии, то есть науки о смерти, определял жизнь как «совокупность отправлений, противящихся смерти». С точки зрения второго начала термодинамики, жизнь является процессом или системой, вектор развития которой противоположен по направлению остальным «неживым» объектам вселенной и направлен на уменьшение собственной энтропии. А вот Кшиштов Занусси определил, что «жизнь — смертельная болезнь, передающаяся половым путём».

Сложно, иронично, непонятно. Непонятно, что заставляет белковые тела, уменьшающие собственную энтропию, предавать и любить, сгорать в газовых камерах Аушвица или выживать в Бухенвальде, проводить соревнования по художественной гимнастике, поеданию гамбургеров или по скорости убийства «сербосеком» в концентрационном лагере Ясеновац? Что заставляет человека идти именно этой, а не другой дорогой? Что делает его живым?

Человечество знало явление, начавшееся 8 июня 793 года с нападения на аббатство Линдисфарн в Нортумбрии и завершившееся 25 сентября 1066 года, когда в битве у Стамфорд-Бридж в Восточном Йоркшире английская стрела пронзила горло норвежского короля Харальда III Сигурдссона Сурового. Явление, накрывшее собою территории от Швеции до Америки, от Гренландии до Ташкента. Явление, о котором английские монахи писали A furore Normannorum libera nos Domine (От жестокости норманнов избави нас, Господи), а великий исландский скальд Эгиль Скаллагримссон прославлял его в своих висах:

Был как прибой

булатный бой

и с круч мечей

журчал ручей.

Гремел кругом

кровавый гром,

но твой шелом

шёл напролом.

Викинги. Что было жизнью для них?

История сохранила рукопись, датируемую второй половиной XIII века, условно называемую «Старшей Эддой» и представляющую собой сборник песней о богах и героях. Среди прочих есть в ней и так называемое «Прорицание вёльвы» (Völuspá), повествующее «о прошлом всех сущих, о древнем…».

В контексте этого рассказа нас интересуют стихи 17 и 18. Следует сказать, что «Прорицание вёльвы» переводилось на русский язык минимум 4 раза, в русских переводах есть некоторые художественно-смысловые отличия, поэтому для лучшего представления картины я приведу их все:

1). А.И.Корсун (классическое издание 1963 года):

17

И трое пришло

из этого рода

асов благих

и могучих к морю,

бессильных увидели

на берегу

Аска и Эмблу,

судьбы не имевших.

18

Они не дышали,

в них не было духа,

румянца на лицах,

тепла и голоса;

дал Один дыханье,

а Хёнир — дух,

а Лодур — тепло

и лицам румянец.

2). С.А.Свириденко (издание 1917 г.):

17

Однажды три аса благих и могучих

Шли вместе по берегу моря домой.

На прибрежье нашли они чаявших жребия —

Бессильно лежавших там Аскра и Эмблу.

18

Души и дыханья у них ещё не было,

Теплоты, и движенья, и жизненных красок.

Гöнир душу им дал, дал им Один дыхание,

Дал Лодурр тепло и цветущие краски.

3). В.Г.Тихомиров (издание 1989 г.):

17

Как-то раз вышли

три аса к морю,

благие, могучие

шагали по свету,

нашли на отмели

двух неживущих,

Аска и Эмблу,

Судьбы не обретших, —

18

Души не имели,

ума не имели,

ни крови движенья,

ни цвета живого:

душу дал Один,

разум дал Хёнир,

кровь же дал Лодур

и цвет живого…

4). Е.М.Мелетинский:

17

Пока трое не прибыли из этого рода

мощные добрые асы из дома,

нашли на бреге бессильных вовсе

Аска и Эмблю, судьбы не имевших.

18

Без духа, без гласа, без вздоха, без красок,

без доброго лика, лучшего облика;

дал дыхание Один, дал Хёнир голос,

дал краски Лодур и лучший облик.

Проявлением нежизни первых людей Аска и Эмблы являются отсутствие духа, дыхания, «цвета живого»… Но это следствие. А причина? В том, получается, что «два неживущих» судьбы не имели. И нежизнь определяло именно отсутствие судьбы.

На древнеисландском — языке «Эдды» — фраза о нежизненности, об отсутствии судьбы звучит более кратко и ёмко:

Ask ok Emblu

örlöglausa.

Что такое örlöglausa? В древнеисландско-английском словаре Richard Cleasby — Gudbrand Vigfusson имеется следующее определение: örlög-lauss — «weirdless», «one whose life is still a blank». Отсутствие örlög — судьбы; «незаполненная, чистая, пустая жизнь».

Повторю, что именно состояние, назову его так, örlöglausa, незаполненного листа жизни, делает человека «неживущим», как бы интенсивно ни происходил в его теле обмен веществ с окружающей средой. И обратим внимание на ещё одно важное обстоятельство. Асы благие (боги) наделили Аска и Эмблу разумом, кровью, дыханием и духом, цвет телу придали правильный, но самое главное, örlög, который и fate — судьба, участь, рок, и doom — судьба, приговор, и даже, и в первую очередь, the primal law — первобытный, первозданный, изначальный, главный и основной закон, не дали. Почему? Потому что, оказывается, örlög не в руках богов-асов, он над ними, как, впрочем, над всеми и всем — миром, асами, ванами, великанами, альвами, людьми. И особым образом творят его… Кто? Вновь спросим об этом ту, что помнит «девять миров и девять корней и древо предела, ещё не проросшее».

Völuspá

19

Ясень я знаю

по имени Иггдрасиль,

древо, омытое

влагою мутной;

росы с него

на долы нисходят;

над источником Урд

зеленеет он вечно.

20

Мудрые девы

оттуда возникли,

три из ключа

под древом высоким;

Урд имя первой,

вторая Верданди, —

резали руны, —

Скульд имя третьей;

судьбы судили,

жизнь выбирали

детям людей,

жребий готовят.

Видим мы трёх дев. Норны Урд (Прошлое, Судьба), Верданди (Настоящее, Становление) и Скульд (Будущее, Долг), сидя у источника Урд под мировым древом Иггдрасиль (именно на нём висел принёсший себя себе же в жертву Один, прежде чем «руны вознёс в вышину»), совершая некие действия, которые на русском звучат как «резали руны», «резали жребья», «кору они режут», а на языке первоисточника — skáru á skíði — получают совершенно определённый результат: «судьбы судили, жизнь выбирали, детям людей жребий готовят». На древнеисландском это выглядит так:

Urð hétu eina,

aðra Verðandi,

— skáru á skíði, —

Skuld ina þriðju.

Þær lög lögðu,

þær líf kuru

alda börnum,

örlög seggja.

Ключевыми, на мой взгляд, фразами здесь являются líf kuru — «жизнь выбирали», и örlög seggja — «судьбу, участь, закон сказывать». Необходимо также разобраться и со значением фразы skáru á skíði, которая переводится на русский, повторю, как «резали руны», «резали жребья», «кору резали».

В соответствии с версией Völuspá, изложенной в Hauksbook manuscript, выражение «skáru á skíði» обозначает действие вырезания, вытравливания, гравирования, т.е. нанесение информации с нарушением структуры носителя информации, на деревянных щепках, плашках результатов прорицания, предсказания. Таким образом, выбор на жизнь осуществляется и закрепляется в процессе «сказывания» участи, судьбы, закона для жизни, и «сказывание»-«seggja», в свою очередь, сопровождается «врезанием» этой информации в дерево. А так как норны сидят у источника судьбы под древом судьбы, то и врезают-гравируют они судьбы всего и вся в Иггдрасиль, который, в свою очередь, символизирует собой ни больше, ни меньше — Вселенную.

Кстати сказать, образ трёх дев, определяющих судьбу человека, да и не только, совершенно не уникален для скандинавов и является неким общеиндоевропейским сюжетом. На память сразу приходят греческие Мойры — Клото («Пряха»), прядущая нить жизни и поющая о настоящем, Лахесис («Судьба»), определяющая длину жизни человека и поющая о прошедшем, и Атропос («Неотвратимая»), символизирующая неумолимую, неотвратимую смерть, молча перерезающая нить. Мало отличаются от мойр и римские Парки — Нона, Децима и Морта.

Ну что ж, вот и вырисовывается следующая картина. Главным фактором, определяющим нежизненность, является понятие örlöglausa, отсутствие судьбы, жизненного закона. Норны, выбирая на жизнь человека, дают ему его örlög — его судьбу, его изначальный закон, врезая его в древо Иггдрасиль, Вселенную, которая, пронизываясь и переплетаясь нитями судеб людей и богов (как говорится ещё в одной эддической песне, «Речах Регина» — þrymr um öll lönd örlögsímu, — лежат по всем странам нити судьбы), обустраивается и упорядочивается. Общее для личного, личное для общего, такая, знаете ли, ризома жизней-судеб.

Второй крайне важный вопрос — для чего всё это? Для чего становится человек живым, когда норны выбирают его на жизнь и врезают его örlög во Вселенную?

Одного человека звали Эгиль сын Грима Лысого. Он был викингом, поэтом, заговорщиком и колдуном. Он искусно владел мечом по имени Гадюка, которым убил не одного человека:

С восьмерыми дрался,

С дюжиною дважды.

Все убиты мною

Волку на добычу.

Бились мы упорно.

На удар ударом

Отвечал клинок мой,

Для щитов опасный, —

и словом, которым выкупил в Йорке, ни больше, ни меньше, свою жизнь у конунга Эйрика Кровавая Секира, сочинив за ночь драпу под совершенно недвусмысленным названием «Выкуп головы».

Славу воспою

смелому в бою,

песней напою

Англию твою.

В честь твою течёт

Игга чистый мёд.

Жадный слуха рот

речи да вопьёт.

Голову я

Не прочь получить:

Пусть безобразна,

Но мне дорога.

Эйрик достойный

Мне отдал её, —

Кто получал

Подарок богаче!

В другой раз, будучи изгнанным из Норвегии, он вырезал на конском черепе проклятие конунгу Норвегии, тому же Эйрику Кровавая Секира, и его жене, состоящее из двух строф по 72 руны в каждой, вложив в него такую мощь, что оно практически немедленно сбылось:

Да изгонят гада

На годы строги боги,

У меня отнявша

Нудой ношу судна!

Грозный вы на гнусного

Гнев на святотатца

Рушьте, Трор и края ас,

Фрейр и Ньёрд, скорее!

Так случилось, что судьба положила на его плечи самый тяжёлый, наверное, груз в жизни — гроб с телом сына. Жизнь закончена?

«Эгиль узнал о случившемся в тот же день и сразу поехал разыскивать тело сына. Он нашёл его на берегу. Эгиль поднял его, положил перед собой и так поехал на мыс Дигранес к могильному холму Скаллагрима. Он велел раскопать холм и положил Бадвара рядом со Скаллагримом. После этого холм был опять засыпан, но не раньше, чем день склонился к вечеру. Потом Эгиль уехал домой, в Борг. И когда он вернулся, то пошёл сразу в каморку, где он обычно спал. Он лёг и задвинул засов. Никто не смел заговорить с ним. Ещё рассказывают, что когда Бадвара хоронили, Эгиль был одет так: чулки плотно облегали его ноги, на нём была красная матерчатая одежда, узкая в верхней части и зашнурованная сбоку. И люди рассказывают, что он так глубоко вздохнул, что одежда на нём лопнула и чулки тоже. Эгиль не отпер двери своей каморки и на другой день и не принимал ни еды, ни питья. Так пролежал он весь день и следующую ночь. Никто не смел заговорить с ним. А на третье утро, когда рассвело, Асгерд велела одному человеку сесть на коня — тот помчался во весь опор на запад, в Хьярдархольт, — рассказать обо всём, что случилось, Торгерд. Было после полудня, когда он приехал туда. Посланный сказал также, что Асгерд просит её как можно скорее приехать в Борг. Торгерд велела сразу же седлать коня, и с ней поехали двое человек. Они скакали весь вечер и всю ночь, пока не прибыли в Борг. Торгерд сразу вошла в дом. Асгерд поздоровалась с ней и спросила, ужинала ли она. Торгерд громко ответила:

— Я не ужинала и не буду ужинать, пока не попаду к Фрее. Я намерена последовать примеру моего отца, я не хочу пережить его и брата.

Она подошла к спальной каморке и крикнула:

— Отец, отопри! Я хочу, чтоб мы оба отправились одним путём.

Эгиль отодвинул засов. Тогда Торгерд вошла и задвинула засов снова. Она легла на другое ложе, которое там было. Тогда Эгиль сказал:

— Это хорошо, дочь, что ты хочешь последовать за отцом. Большую любовь выказала ты мне. Что за смысл жить мне дольше с таким горем?

Они молчали некоторое время. Потом Эгиль спросил:

— Что это, дочка? Ты что-то жуёшь?

— Я жую водоросль, — сказала она, — потому что, думаю, мне станет хуже от неё. Иначе, боюсь, я проживу слишком долго.

— А разве она вредна? — спросил Эгиль.

— Да, очень, — отвечала она. — Хочешь попробовать?

— Что ж! — сказал Эгиль.

Спустя некоторое время она крикнула, чтобы ей принесли пить. Ей принесли воды. Тогда Эгиль сказал:

— Это всегда так. Когда поешь водоросли, хочется пить без конца.

— Хочешь попить, отец? — спрашивает Торгерд. Он взял рог с питьём и сделал большой глоток.

Торгерд сказала:

— Нас обманули, это молоко.

Тогда Эгиль впился зубами в рог, откусил кусок и бросил рог на землю. А Торгерд сказала:

— Что ж нам теперь делать? Наш замысел расстроился. Я всё же хотела бы, отец, продлить нашу жизнь, чтобы ты мог сочинить поминальную песнь Бадвару. А я бы вырезала её рунами на дереве. А потом давай умрём, если нам покажется, что так надо. Твой сын Торстейн вряд ли сочинит поминальную песнь Бадвару, а ведь не подобает оставлять его без посмертной почести, потому что я думаю, что из нас двоих ни один не будет сидеть на его тризне.

Эгиль сказал, что и в самом деле едва ли можно надеяться на то, что Торстейн сумеет сочинить песнь Бадвару, даже если попытается.

— Так что я попробую сам, — добавил он.

У Эгиля был ещё один сын, Гуннар, и он тоже недавно умер. Вот начало песни:

Тягостно мне

Неволить язык —

Песню слагать.

Одина мёд

Мне не даётся.

Трудно слова

Из горла исторгнуть.

Чем далее сочинял, тем более креп Эгиль, и когда песнь была окончена, он исполнил её Асгерд, Торгерд и своим домочадцам. Он встал со своего ложа и сел на почётное сиденье. Эту песнь он назвал «Утрата сыновей» (Sonatorrek).

Сыну замену,

если сам

не породишь,

где ж найдёшь?

Кто бы ни стал

на место брата,

тот всё едино

не брат родимый.

Мне не любо

бывать на людях,

не мило даже

их тихомирье.

Чадо наше

ввысь умчалось,

в чертог воздушный

к душам родным.

Враг мой — владыка

влаги пьяной,

сей соложёной

болотной жижи.

Клеть раздумья

не вздымаю

и не в силах

носить высоко.

С тех пор как жар

хвори жадной

сына свирепо

со свету сжил.

Ведаю, правда,

бежал весь век

он, безупречный,

речи хульной.

Правда, в обитель

богов он был

дланями взят

друга людей.

Ясный, мною

взращённый ясень,

саженец нежный

моей жены.

Да, жизнь была бы закончена, если бы не мудрость Торгерд, дочери Эгиля. Она вернула отца к жизни, показав ему цель в будущем — написать поминальную песнь о сыне, тем самым заставив Эгиля вновь искать смысл жизни.

Без цели в будущем, которое даёт жизни смысл, жизни нет. Как писал Виктор Франкл: «Человеку вообще свойственно ориентироваться на будущее, существовать в его свете, как бы sub specie aeternitatis (с точки зрения вечности)».

Тут ещё, по моему мнению, важен тот момент, что не только ты смотришь на вечность в ожидании славы, почестей и богатства, но и вечность смотрит на тебя. С оценкой. Кто ты, что ты, что мог и что смог ты. И оценка происходит ежечасно и ежедневно, на протяжении всей жизни. Снова процитирую Виктора Франкла: «Жизнь представляет собой цепь вопросов, отвечать на которые человек должен своей ответственностью, своими решениями, своим выбором того, как отвечать на эти вопросы». И каждый вопрос этот требует одного ответа. Правильного. Для достойного результата.

В «Старшей Эдде» есть песнь, называемая «Речи Высокого» (Hávamál), в которой совершенно недвусмысленно говорится о том, что истинно важно, как достойный результат, как итог человеческой жизни. О том, что никогда не умирает:

76

Гибнут стада,

родня умирает,

и смертен ты сам;

но смерти не ведает

громкая слава

деяний достойных.

77

Гибнут стада,

родня умирает,

и смертен ты сам;

но знаю одно,

что вечно бессмертно:

умершего слава.

(Перевод А.И.Корсуна)

76

Сгинет богатство, умрут твои родичи,

Сам ты умрёшь в свой черёд;

Может одно лишь бессмертным быть в мире —

Слава великих заслуг.

77

Сгинет богатство, умрут твои родичи,

Сам ты умрёшь в свой черёд;

Только одно будет жить бесконечно —

Память о славных делах.

(Перевод С.А.Свириденко)

Умирают стада, умирают друзья,

Умирает и сам человек.

Не умирает, не ведает смерти одна лишь

Добрая слава людей.

Умирают стада, умирают друзья,

Умирает и сам человек.

Я знаю одно, что не ведает смерти: —

Приговор над любым, кто мертвец.

(Перевод К.Д.Бальмонта, 1907 год)

Подлинную, истинную ценность представляет совсем не богатство, не «будь успешен», где успех опять-таки равен богатству, а «память о славных делах», «добрая слава людей» — dómr um dauðan hvern. Слава как суд, приговор, заключение — judgement.

Ощущение жизни, проходящей sub specie aeternitatis, для обретения «доброй славы», с мыслью, что на тебя сейчас кто-то смотрит — друг или любимая женщина, живой или мёртвый, Бог, наконец, совершенно неважно какой — Один или Исус, Аллах или Будда, позволяет вернуть жизни смысл, без которого, по выражению Эйнштейна, «человек не только несчастлив, но и вряд ли жизнеспособен», выйти за пределы своего только физического существования, подняться над жизнью как «способом существования белковых тел». Обретение смысла в жизни процесс однозначно активный, смысл ни в коем разе нельзя дать и получить, его можно только найти, самому и только для себя. Поиск смысла — это обнаружение «возможности на фоне действительности. И эта возможность всегда единственна. Однако лишь возможность является преходящей. Если она уже осуществлена, если смысл реализован, то это уже раз и навсегда», — писал Виктор Франкл. Выбор совершён, дело сделано, «судьба вскормлена». И только сам человек отвечает за результат.

Даже если ошибаешься, даже если, на первый взгляд, ситуация жизни не предоставляет ни свободы, ни выбора, всё равно выбирай. Выбирай хотя бы своё отношение к ситуации, пытайся найти и в этом смысл жизни. Сам. В условиях «неизвестности и риска», «до последнего мгновения, до последнего вздоха не зная, действительно ли осуществил смысл своей жизни или лишь поверил в то, что смысл осуществлён». Но сам. Как герой «Саги о Боси», отказавшийся обучиться колдовству, «не желая, чтобы в его саге было написано, что он достиг чего-то благодаря колдовству вместо того, чтобы полагаться на собственное мужество». Как человек самостоятельный, с честью и достоинством исполнивший свой закон, свой örlög, который дали тебе, выбрав на жизнь, норны Урд, Верданди и Скульд. Человек, нашедший свой смысл в своей жизни. И когда наступит последний для тебя суд, твой спокойный взгляд ответит: «Я был свободен для выбора. Выбора сохранить свою mannhelgi — человеческую святость».

P.S.

Что такое Nornatrú

Человек — это особое существо, которому

свойственна постоянная свобода принятия решения,

невзирая на любые жизненные обстоятельства.

Эта свобода включает в себя возможность

быть как нечеловеком, так и святым.

Адольф Портман

Однажды Халльфред Оттарссон Трудный Скальд (Hallfreðr vandræðaskáld Óttarsson), во времена службы своей норвежскому конунгу-миссионеру Олаву Трюгвассону, пришедшейся на период борьбы между «древней верой» — forneskja, и христианством, приверженцем которого был конунг Олав, призвал своих слушателей отказаться от старой веры предков, охарактеризованной им как fornhaldin sköp nornа.

Sá’s með Sygna ræsi

siðr, at blót eru kviðjuð;

verðum flest at forðask

fornhaldin sköp norna;

láta allir ýtar

Óðins ætt fyr róða;

verðk ok neyddr frá Njarðar

niðjum Krist at biðja.

«Судьба, управляемая норнами». Или, ближе к контексту, смыслу — «освящённое временем творение норн». Норны творят, как мы видели уже, örlög. Судьбу как закон, а закон как судьбу. Закон этот создан не людьми и даже не богами, он первозданный, он освящён временем, он изначален и, следовательно, бесконечен. Греки говорили о законах: «Что имеет начало, то имеет и конец». Здесь же обратный процесс. Что не имеет начала, то не имеет и конца. Unendlich — бесконечное. Халльфреду Трудному Скальду, поэту и воину, испившему мёда Одина, удалось, как мне видится, передать самое суть древней веры — следование örlög — судьбе и закону, который превращает человека из неживущего в живого, который даёт ему свободу и обязанность выбирать ответы на вопросы, поставленные жизнью. Который даёт человеку независимость и ответственность — право и долг самостоятельно решать свою судьбу. Жить с честью и достоинством. Жить, находя смысл своей жизни в лабиринте возможностей и нужд. Находя его в деле, любви и даже страданиях. Страданиях, которые, и только которые, делают его ещё выше, заставляя совершать самый сложный выбор. Выбор своего отношения к тому, что нельзя, не в силах изменить. И закон этот, возвышаясь над всем и принадлежа каждому, объединяет всех, людей и богов, будучи врезан в одно древо Вселенной. Но он же и оставляет право и долг уникальности, будучи у каждого свой, а за другого ведь не проживёшь, не так ли?

Nornatrú — это вера в örlög, судьбу-закон. Это религия, которая, прежде всего, образ жизни, а не знания и обряды. Которая стоит на трёх китах, называемых Свобода, Равенство и Братство.

Где Свобода — это свобода, объединяющая свободу «от» и свободу «для». Свобода, дающая права для исполнения обязанностей. Свобода «стать личностью», стать собой. Свобода выбирать.

Где Равенство — это не равенство «с», а равенство «перед». Равенство перед законом справедливости, когда «каждый занимается тем, что ему свойственно, владеет тем, что ему надлежит и реализует себя в соответствии с собственной природой». Равенство перед судом — dómr um dauðan hvern. Судом памяти о славных делах. Или бесславных. Как у чемпиона концентрационного лагеря Ясеновац по скорости убийства «сербосеком» Петара Брзицы, человека, убившего за одну ночь 1360 таких же людей, которые были «виноваты» лишь в том, что были сербами.

Где Братство — это переплетение судеб всех и каждого, örlög-rhizome. Где «я есть, потому что мы есть», как говорила Лейма Роберта Гбови.

Nornatrú — это вера в человека, который, в конечном счёте, сам решает за себя, который вынесет любое «как», если есть «зачем». В человека, ищущего смысл.

P.P.S. Посвящается великому скальду Халльфреду «Трудному Скальду» Оттарссону, искренне сделавшему свой выбор. И великому врачу Виктору Франклу, учившему говорить жизни — «Да».

15 января 2014 г.