Страх имеет фундаментальное значение для человека. Ведь страх — это, по сути, эмоционально окрашенный механизм информирования о возможной опасности для жизни, здоровья, благополучия, целостности.
В психологии довольно распространённой является версия о том, что изначально природа всех человеческих страхов связана со страхом смерти, который предпочтительнее назвать «страхом небытия». Такое наименование отражает, помимо витального стремления к самосохранению, ещё и свойство человеческого сознания: человек понимает, что когда-то его не будет, что он неотвратимо перестанет существовать.
Человек осознаёт и даже, в известном смысле, предвкушает прекращение своего бытия во всех его конкретных проявлениях: органическом, физическом, психическом, социальном. Поэтому можно сказать, что смерть в абстрактном представлении человека выступает как радикальное изменение (читай — полное разрушение) статуса своего Я.
По мере интеллектуального и общественного развития человека жизнь им всё больше понимается как жизнь в соответствии с определёнными социальными критериями. Так, страх смерти, как таковой встречающийся у детей, воплощается у подростков в страх «быть не тем», о ком хорошо говорят, кого любят, уважают. Конкретными проявлениями страха «быть не тем» становятся страхи опоздать, быть наказанным и т. п.
Для более подробного анализа социальных превращений «страха смерти» по ходу взросления человека может быть использована модель развития личности Эрика Эриксона. Этот психоаналитик выделил восемь возрастных стадий, на каждой из которых человек проходит через определённый социально обусловленный кризис.
Сопоставляя новообразования этих возрастных кризисов с понятием «страх смерти», мы можем увидеть, как в каждый из периодов человек совладает с ощущением и пониманием возможности своего небытия.
Младенчество (до 1 года):
Кризис доверия — недоверия
Младенцу нужны как кормление и уход, так и социальные контакты. Базовое недоверие к миру в данном возрасте возникает не только из-за нарушения витальных потребностей, но и вследствие недостатка общения, прежде всего, с матерью.
Однако на данной стадии «страх смерти» не может быть ещё осознан и, тем более, осмыслен в социальных категориях. Скорее, его социально примитивное проявление можно наблюдать в конкретных поведенческих реакциях младенца. Например, в частом, якобы беспричинном плаче. В целом же «страх небытия» здесь, скорее, может быть воплощён в виде некой тенденции неблагополучного дальнейшего социального развития ребёнка.
Раннее детство (1-3 года):
Кризис автономии — стыда
Социальный аспект жизнедеятельности ребёнка становится очевиден, поскольку ребёнок активно осваивает движение и речь. Кроме того, ребёнку на данном этапе предлагается усвоить самые простые нормы социального поведения. Здесь собственная активность ребёнка либо поощряется взрослыми, либо подавляется ими с помощью осуждения и формирования чувства стыда.
Чрезмерная зависимость от взрослого, ориентация только на соответствие его требованиям для ребёнка на данной стадии, является, пожалуй, первым конкретным социальным воплощением «страха смерти» — это страх «сделать не то, чего хочет тот, от кого зависит моя жизнь в этом мире».
Возраст игры (3-5 (6) лет):
Кризис инициативы — чувства вины
В возрасте 3-5 лет ребёнок впервые чётко осознаёт своё Я, и тогда возникают первые вопросы о смерти и первые страхи собственно смерти — своей и своих родителей. Учитывая тот факт, что в этом возрасте ребёнок переживает наиболее противоречивые чувства по отношению к родителям (с одной стороны, он их любит; с другой стороны, они выступают для него во многих вопросах препятствием), страх смерти родителей может служить почвой для развития чувства вины перед ними. Ведь у страха интересный механизм: я и не хочу, чтобы произошло то, чего я боюсь, но — одновременно — и представляю это как вполне реальное событие.
На этой стадии взрослым следует понимать, что фантазирование и вопросы детей на тему смерти и умирания связаны с попыткой разрешить проблему впервые сознаваемой перспективы небытия — своего и близких людей.
Невысказанный страх смерти матери, отца и других родственников может проявляться у ребёнка в виде появления его чрезмерной привязанности к ним: пятилетний ребёнок может вдруг начать сильно плакать при каждой разлуке с матерью или бабушкой, даже если ранее такое поведение ему не было свойственно.
Школьный возраст (6-12 лет):
Кризис компетентности — чувства неполноценности
Одновременно с семьёй важную роль в жизни подростка начинают играть и другие общественные институты, задающие критерии нормативного социального развития: в частности, уровень учебных достижений и нормы межличностного общения. Тревога развивается как выражение комплекса неполноценности, неуспешности в разных сферах. Страх является средством уберечь себя от разочарования, пренебрежительного отношения к себе. Рассматривая данный кризис в соотнесении с базисным «страхом смерти» или «небытия», отметим, что под небытием здесь следует понимать возможность оказаться вне социальной группы. В филогенезе это соответствует изгнанию из коллектива (племени), что равносильно смерти.
Юность (12-20 лет):
Кризис идентичности — спутанности ролей
В случае успешной психосоциальной идентификации, у молодого человека появляется ощущение того, кто он есть, к чему стремится. В частности, происходит процесс профессионального самоопределения. Отсутствие чёткого представления о будущей профессиональной деятельности провоцирует такие социальные формы «страха смерти», как страх низкооплачиваемой работы, страх бедности и неуспеха.
Также важно себя идентифицировать как члена определённой группы (отсюда стремление подростков быть причастными к разным субкультурам). Подросток, ощущающий себя человеком, интересы которого никто не разделяет, испытывает «страх небытия», воплощённый в чувстве социального одиночества, восприятии себя как «белой вороны». Здесь существует риск суицидального поведения. Как раз тот случай, когда смерть как таковая представляется более приемлемой альтернативой, чем «вечное» социальное небытие или отвержение.
Ранняя зрелость (20-26 (30) лет):
Кризис интимности — одиночества
На данном этапе социального развития символическое «бессмертие» личность обретает в отношениях любви и дружбы. В кризисе интимности-одиночества явно просматривается попытка преодолеть страх своего небытия.
Так, субъективное переживание одиночества, изоляции, потери друга или возлюбленного часто метафорически сравнивается со смертью. Довольно распространённой социальной формой «страха небытия» у незамужних женщин данного возраста является тревога по поводу своего семейного статуса.
Средняя зрелость (26 (30) — 65 лет):
Кризис генеративности — стагнации
Проблема собственного бытия выглядит как включённость в нечто большее, чем частная жизнь. Генеративность заключается в том, что человек осознаёт себя социально полезным. Во многом это достигается за счёт успешного приложения своего профессионального статуса.
Тот, у кого чувство сопричастности человечеству не выработалось, сосредоточивается на самом себе, переживая осознание собственной нереализованности. В этом возрасте, как считается, человека может посетить неудержимое желание «начать новую жизнь». Многие становятся религиозными.
Своеобразным разрешением «страха небытия» в этом возрасте может стать гиперболизированная надежда на счастливое будущее своих детей. Не ощущая себя человеком, реализовавшим свой потенциал, родитель вдруг начинает опасаться того, что его дети повторят его ошибку.
Поздняя зрелость (от 65 лет и старше):
Кризис интегративности — безысходности
Тот, кому прожитая жизнь представляется цепью упущенных возможностей и досадных промахов, осознаёт, что упущенного не вернуть. Такого человека охватывает отчаяние, которое состоит в невозможности даже «умереть», то есть невозможности видеть в смерти продолжение бытия.
На данной стадии ощущение цельности или интегративности позволяет видеть в смерти трансформацию в некоторую иную форму бытия: например, человек осознаёт свою причастность к некому культурному контексту, понимает, что в течение жизни он создал много полезных идей и смыслов.
Говоря предельно упрощённо, на данном жизненном этапе человек точно понимает, что последним его статусом станет эпитафия на надгробной плите его могилы. Если человек понимает, что он прожил жизнь так, что обществу, социальному окружению, ближайшим родственникам будет, в общем-то, нечего написать в этой эпитафии — это, по сути, означает посмертное социальное отвержение человека со всей его жизненной историей.
Таким образом, на данной стадии может возникнуть подлинно экзистенциальный «страх небытия», связанный с оценкой ценности своей прожитой жизни в широком социальном и культурном смысле.