1. Драккары Великой Ночи

 

С

таринные русские легенды повествуют, как новгородские мудрецы (густомыслы), осознав мерзость запустения родного края, воззвали к свирепым морским королям — к варварским хранителям края Земли, за которым ежедневно умирало Солнце. «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет»; удивительно, но фраза эта была обращена к морским разбойникам. Знали ли они, что такое порядок? Очевидно, нет. Могли ли дать новгородцам то, чем сами не владели? Нет. Но Новгород отныне стал именоваться Великим Господином. Прозорливость мудрецов новгородских потрясает.

Любое мироздание попирает краеугольные камни. Основы всегда скрыты презрением, ибо что как не презрение может лучше гарантировать сохранность тайн? Страх презираем, но на нём построен общественный порядок. Страх мобилизует и сбивает в коллективы, формирует системы. Страхом перед грабительскими рейдами викингов жил Новгород. Его именем собирались налоги и казнились преступники. Но ничто не вечно, кроме первобытной Тьмы, зиявшей прежде Большого Взрыва. Любая система, едва появившись, крепнет, расцветает и через закат клонится к запустению. Тогда дом становится могилой, враг — спасителем, а преступник — законодателем. Необходима была перезакладка краеугольных камней. Мухаммед называл это «обновлением веры», Ницше — «переоценкой ценностей», братья Вачовски — «перезагрузкой». Чтобы Новгород жил и процветал, необходимо было пригласить тех, кем ещё недавно пугали детей, от кого строили высокие деревянные городские стены. И драккары пришли, а Новгород стал Великим.

С тех пор мир изменился, что, впрочем, неудивительно, ибо за всей изменчивостью мира лежит печать Тьмы. Древние лишь подмечали эту изменчивость, не способные постичь её. Лишь Столп Православия Афанасий заявил, что произошедшее из небытия не может устоять в бытии, ибо оно неизменно устремляется к своему первоначалу. Мир жаждет Тьмы, которая объемлет его извне и пронизывает сокровенные недра материи. Но Тьма желает иного. Чего именно, сказать сложно, ибо мудрость Тьмы превосходит человеческое разумение. Можно лишь отсеять недостоверные догадки древних мудрецов. Одни полагали, что Тьма жаждет поглотить Свет, а вся история есть борьба Света и Тьмы. Это явное заблуждение. Тьма не враг Свету, но его Мать.

Один из величайших Посвящённых древности, ученик великого Эхнатона Мозес, которого называли то Моисеем, то пророком Мусой, изрёк «И сказал Бог: да будет Свет. И стал Свет» (Быт. 1:2). Те, кто нарекают Бога Светом, пребывают в явном заблуждении. На самом деле они находятся в услужении Люцифера — Дьявола, Несущего Свет. Бог изрёк Свет из Тьмы, ибо сам был Тьмой. Современные астрономы утверждают, что это произошло свыше 13 миллиардов лет назад по человеческому исчислению. Тьма возжелала знать Себя, знать Свою мощь: для этого Ей нужен Свет, для этого Ей нужен мир. Уничтожить мир, вернее, позволить ему раствориться во Тьме — значило бы признать ограниченность и конечность Тьмы; значило бы сказать, что вся Её мощь измеряется пузырём диаметром в 13 миллиардов световых лет.

Но что может ограничить Тьму? Только Тьма, вернее, печати Тьмы: они заложены внутри Мира и препятствуют самопознанию Тьмы. Тьма изредка высылает в мир драккары, чтобы Мир был, а Тьма себя знала, ибо Мир — это зеркало Тьмы. Это зеркало постоянно шлифуется, развивается и прирастает новыми гранями. Посвящённые назвали этот процесс Мировым Древом, учёные — Космической Эволюцией. Сначала Тьма узнавала себя в элементарных частицах, потом в космических туманностях, затем вспыхивала в звёздах и отражалась в безжизненных океанах.

Человеческий язык бессилен перечислить все воплощения Тьмы. Последним из них стал интеллект человека — существа, которое впервые прикоснулось своей мыслью к Тьме. Человек первым из зверей перешёл грань, отделяющую Свет от Тьмы. Он с равным правом может именоваться существом Дня и существом Ночи. Будучи рождённым для Света, он стал достаточно взрослым, чтобы возлюбить бесконечное совершенство Тьмы и преклонить пред Нею свою главу. Свирепая кровожадная обезьяна — Царица зверей — должна была стать Дочерью Тьмы, адептом Великой Ночи. Должно было произойти великое Становление. Но здесь человека ждало Великое Испытание. Как настроить интеллект на Тьму? Как не опалить Её незримым сиянием свой мозг? Как сорвать печать Тьмы — знак и одновременно препятствие на пути к Ней? Пока Путь не завершён, вопросы не могут получить ответ, но они должны быть поставлены.

Путь ветвился и эволюционировал. Опасно говорить о судьбах всех путей. Слова могут взорвать сознание и исказить подлинный Путь, который мерцает множеством направлений. Путь лежит между слов. Это особенно хорошо осознали теологи. Удачная находка — слово «Бог» — сравнительно быстро потеряла адекватность. Тонны литературы, написанные по этому поводу, быстро превратились в макулатуру. Ученики были не выше учителей, а традиции рано или поздно пресекались, растворяясь во Тьме, не дойдя до цели. Лишь японская традиция мастеров Дзен позволила понять, что «Бог» — это не субстанция, а особый эффект сознания, достигаемый во время чайной церемонии или поединка на мечах.

Внедрением Дзен на Западе занимались хиппи, но их среда не явила миру подлинных мастеров. Хотя мир ко времени их появления был уже болен. Эта болезнь была страшнее войн, эпидемий и голода.

Хиппи таинственным образом соединили в себе разнообразные мистические Пути планеты: наркотическую духовность мексиканских индейцев и японскую философию Дзен, протестантские корни и революционный марксизм, африканское мироощущение и древнегреческий цинизм. Под хиппи следует понимать широкое интеллектуальное брожение в странах Запада конца 60-х гг. ХХ века, которое выразилось в субкультуре длинноволосой молодёжи, слушающей рок-музыку, курящей марихуану и ненавидящей войну. Сейчас этот образ может вызвать лишь презрительную усмешку, но волна хиппи породила или придала современных облик практически всем альтернативным субкультурам. Хиппи сгинули не без следа, наполнив своим предсмертным дыханием индустрию современной поп-культуры и международный терроризм. Их Драккар перевернулся, но остался неразгаданным. Бунтарство становится товарным знаком, превращаясь в стиль.

Хиппи сменили панки, которые выполняли разрушительную миссию очищения сознания от стереотипов современного общества. Однако отрицание лишь освобождает от пут, но не делает шага вперёд. Пост-панк разделился на движение скинхедов и движение готов. Помимо происхождения, оба пути объединяет образ сверхчеловека. Для скинхедов идеалом был арийский воин, для готов — вампир.

 

2. Готический Иисус

 

Оглашение

Ч

тобы спрятать истину, достаточно положить её на видное место. Чтобы её обрести, не обязательно ехать в Тибет — достаточно держать сознание открытым. Возьмём, к примеру, Иисуса Христа. Что мы знаем о нём? Практически всё. Но Иисус многолик. Для ортодоксальных христиан он Бог. Для Ницше — еврейский сверхчеловек, предводитель рабов. Для Булгакова — безумный бродячий проповедник Иешуа Га-Норци, чьё имя обросло легендами. Всё это верно, ибо ничто так не убивает истину, как однозначность. Истина — не трюизм.

Но даже всё сказанное не вмещает всех проекций Иисуса. Я хотел бы остановиться на тёмном лике Иисуса. С именем Иисуса воины готов и вандалов пили кровь своих поверженных врагов; с именем Иисуса горстка всадников-вампиров под предводительством Влада Дракулы разгромила в бухарестском лесу армию турецкого султана Мехмеда Фатиха; с именем Иисуса совершают свои таинственные обряды колдуны Вуду. Кем является Иисус для них?

Начнём с готов. Впервые в исторических летописях они появляются в 271 году, когда их облечённые в звериные шкуры и вооружённые пиками отряды уничтожают римские легионы на территории современной Румынии. Пришли готы с севера — из Скандинавии — и образовали своё первое государство на территории современной Украины. Особой воинственностью они не отличались и в 375-м были сметены нашествием орд гуннов. Готы принимают христианство и… становятся непобедимым народом кровожадных воинов, уничтоживших Римскую империю, а заодно и всю Античную цивилизацию. Первого готического епископа звали Вульфила — Сын Волка. Этим свирепым варварам Иисус представлялся отнюдь не кротким моралистом, но Восставшим из Ада, что сохранилось в английском оккультном имени Hell-Raiser. В 1987 году британским режиссёром Баркером был даже снят одноимённый фильм ужасов.

Славянское слово «воскрешение» неточно передаёт смысл евангельского слова Αναστασις. В греческом языке Αναστασις является полной противоположностью слову Καταστασις (устройство, порядок). Иисус мыслился не просто воскресшим, но восставшим или возвращающим Хаос. Подобно древнегерманскому Вотану, он во главе Дикой Охоты живых мертвецов штурмует врата Преисподней и выводит из Ада «ветхозаветных праведников». Образ нищего, который принял Иисус на Земле, не более чем военная хитрость, призванная усыпить бдительность Господа — князя мира сего.

Начиная с мистической поэзии царя Давида, Ад становится метафорическим обозначением суеты мира сего. Он описывается с помощью символов: цепь, мрак и огонь. Цепь — аллегория рабства; мрак — невежества; огонь — пламя негативных эмоций. Путь из Ада лежит через освобождение от иллюзий и осознание того, что ты уже там.

Уже первые (гностические) христиане заметили, что путь Иисуса напоминает путь Райского Змея, которого никогда не смешивали с дьяволом. В обоих случаях люди освобождаются из Ада мира через добровольное избрание пути смерти. Сначала это было яблоко, затем — крест. Сам Иисус учил своих учеников мудрости Змея: «будьте мудры как Змеи» (Мф. 10:16). Примечательно, что в старейшем переводе Библии Septuaginta рай лишён романтического ореола и обозначен словом Παραδεισος — буквально: «зверинец, зоопарк». Воинственных готов подкупало, что Иисус учил презирать смерть. Это не была проповедь самоубийства. Это было укрощение самого страшного адского пса мира сего — смерти. Именно за ним лежал путь к освобождению. Любой порядок держится на страхе. Убери страх — и порядок обращается в Ничто. Позже былинные русские богатыри на мистическом перекрёстке путей выбирали именно тот, где «убиту быть».

«Не бойтесь убивающих тело», говорил Христос (Лк. 12:4). Созерцая разложившийся труп Лазаря, он сравнил смерть со сном. Затем Иисус пробудил его, сделав из Лазаря первого зомби. Именно этот момент Евангелий особенно любят цитировать колдуны Вуду, сохранившие связь с христианством. Исповедующие подобного Иисуса оказались на положении сатанинских сект. Интересно заметить, что король Чёрной Мессы всегда изображался с рогами: о рогах как атрибуте Иисуса-Агнца ясно сказано в Апокалипсисе (Откр. 5:6). Но Иисус никогда не стремился к массовости своего движения. «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попирали его своими ногами» (Мф. 7:6). Этот элитаризм сохранился и у готических христиан. Среди испанских аристократов почётно быть «годо», т. е. возводить свой род к древним готам. Вандалы, захватив побережье Северной Африки, отгородились от местного населения мрачными замками, а после нашествия на их королевство бесчисленных армий византийского полководца Велизария они бесследно исчезли.

Саму суть богослужения Иисуса составляли каннибализм и вампиризм. «Если не будете есть плоти сына человеческого и пить крови его, то не будете иметь в себе жизни» (Ин. 6:53). Конечно, это самый мистический момент в учении Иисуса. Под сыном человеческим понимался любой человек, не только Иисус. Сравните фразу из Псалмов: «Бог с небес призрел на сынов человеческих, чтобы видеть, есть ли разумеющий» (Пс. 52:3). Однако не все считали каннибализм и вампиризм заповеданным таинством. Некоторые полагали, что Тайная Вечеря с питием крови была магическим обрядом с целью создания магического двойника, переданного затем властям для казни. Известно, что когда римский солдат попытался проткнуть висящее на кресте тело Иисуса копьём (колом?), то из раны потекла не кровь, а вода.

Тысячелетиями учёных волновал вопрос о поцелуе Иуды. Если Иисус был известным проповедником, то как солдаты могли не узнать его при аресте? Некоторые полагают, что Иуда был сообщником Иисуса и сознательно поцеловал магического двойника, чтобы рассеять сомнения опытных сыщиков. Фарисеи — эксперты по религиозным вопросам — сразу опознали Иисуса воплощением Вельзевула — короля демонов («князя бесовского»). Иисус дал к этому немало поводов. Известно, что он говорил во тьме и был фактическим владыкой демонов (Мф. 10:1,27). Свои богослужения он проводил не в храмах (синагогах), а на вершинах холмов, подобно тому, как позже сатанисты начали устраивать свои шабаши на Лысых Горах. По-видимому, не Чёрная Месса является искажением католической литургии, а как раз наоборот.

Древние христиане любили собираться в мрачных подземельях, носили чёрные одежды и недорогую бижутерию из символов смерти, а также пили кровь во время Таинства Евхаристии. Где-то в XIV веке Католическая Церковь даже прокляла учение Уиклифа, который предполагал, что во время Евхаристии христиане пьют красное вино, лишь символизирующее кровь. Но со временем лицемеры и вправду заменили вампиризм первых христиан на употребление алкогольных напитков типа кагора. Церковь ещё благословляла вампиров валашского князя Дракулы (1431-1477) на священную войну против мусульман, но позже вампиры стали гонимы. Как и в первые века христианства, они стали собираться в тайных местах, уже не в катакомбах, а на кладбищах и в подвалах замков.

Почему смерть стала благом, равно как позже она стала смыслом жизни викингов и самураев? Человек поднялся над суетностью первичных инстинктов и осознал свой путь. Принятие смерти — это, прежде всего, трезвый взгляд на жизнь. Перед лицом смертельной угрозы Иисус говорит: «Сын Человеческий идёт, как писано о нём» (Мф. 26:24). Осознание пути мистическим образом открывает неожиданные горизонты свободы. Иисус с лёгкостью нарушает заповеди Моисея, говоря: «Суббота для человека, а не человек для субботы». Он коренным образом меняет установку сознания, называя смерть вечной жизнью, а живых — мертвецами («пусть мертвецы погребают мертвецов»). Воскресение из мёртвых — не что иное, как стирание грани между жизнью и смертью — становление живым мертвецом. Он уже не может умереть. Зомби («сын воскресения») лишь переходит из активного состояния в неактивное. Принимающий смерть принимает вечность, принимает первозданную Тьму, породившую этот мир. Когда-то Тьма вновь возвратит великого короля вампиров — и начнётся Апокалипсис.

3. Эпистемология адского огня

 

З

ападное религиозное сознание активно оперирует понятием адского огня. Оно широко выражено в европейском искусстве. Достаточно вспомнить творчество итальянского поэта Данте или фламандского живописца Босха. Но нас не интересует возможная эстетическая идея, которая может стоять за образом адского огня. Мы не будем останавливаться на сугубо богословских или религиоведческих аспектах различения ада и геенны.

Как заявлено в названии главы, мы ставим чисто эпистемологическую проблему в духе Канта: как вообще возможно знание об адском огне?

При постановке вопроса сразу же возникает соблазн отмахнуться от поиска ответа: нет никакого адского огня — нет проблемы его познания. Однако с точки зрения феноменологии данный аргумент не работает. Мы имеем дело только с тем, на что направлено наше сознание, а адский огонь наличествует в культурном опыте Запада на протяжении многих столетий.

Кроме того, разработка поставленной проблемы позволяет лучше выявить пределы и возможности нашего познания. Изучая адский огонь, мы, по сути, изучаем себя.

При исследовании адского огня, прежде всего, необходимо отвергнуть концепции, перегруженные негативными коннотациями в отношении предмета нашего исследования. Я имею в виду антирелигиозные подходы, согласно которым любой мистический опыт является либо «превратным мировоззрением» (марксизм), либо «результатом сублимации либидо» (фрейдизм). Любая теоретическая система проверяется исходя из её собственных аксиом и предпосылок.

Термин «адский огонь» обладает разработанным значением исключительно в мистико-теологическом дискурсе. Поэтому мы должны допустить, что Священное Писание боговдохновенно, а святые и пророки не лгут.

В начале «Критики чистого разума» Кант пишет: «Без сомнения, всякое наше познание начинается с опыта». Западное ортодоксальное религиозное сознание различает два вида опыта: мирской и мистический.

1. Здешний мир дан экзистентно, в дорефлексивном cogito (представлении): это моя мысль, это моя рука, это мой дом, это моя работа, и так далее.

2. Божественное дано в откровении, которое символически указывает на присутствие инобытия в моём мире. «Явился Господь к Аврааму и сказал ему: Я есть твой Бог» (Быт. 17:1). В современной философии синонимом и функциональным аналогом библейского Бога выступает Другой (тот, для кого я становлюсь объектом). Бог является соседом, полагающим предел и границу собственному бытию. Бог предписывает правила поведения, отбирает и наделяет. Причём дары Бога в собственном смысле никогда не даются, ибо грешно гордиться божьими дарованиями. Между тем, Бог сообщает информацию, лежащую за пределами возможного опыта любого человеческого сознания. Моисей узнаёт о последовательности актов творения, а Иоанн Богослов — о свершении здешнего мира.

А как нам дан адский огонь? О нём мы узнаём из сакральных текстов. Информация, казалось бы, получена из достоверных источников. Не кто иной, как Богочеловек Иисус Христос в капернаумской проповеди говорит об огне неугасимом, «где червь их не умирает и огонь не угасает»[1]. Откуда Ему ведомо об адском огне?

Все исследователи сходятся в том, что адского огня нет в объективной реальности, т. е. вне и независимо от нашего сознания. С. С. Аверинцев в статье «Ад»[2] замечает, что «состояние пребывающего в аду описывается не извне (как зрелище), но изнутри». На адский огонь нельзя взглянуть со стороны как на пламя свечи. Древний александрийский богослов Ориген в трактате «О Началах»[3] на основании толкования Библии приходит к выводу, что «материей и пищей для этого огня служат наши грехи». Но Иисус-то был безгрешен, а без греха опыт адского огня невозможен.

Ссылка на древнееврейского пророка Исаию (Ис. 66:24), в книге которого впервые встречается образ адского огня, также не проясняет суть дела. Образ был открыт в божественном откровении, но Бог не может иметь опыт грешника, который горит в аду. Бог — безгрешен.

Широко распространённым (хотя и не бесспорным) является мнение, согласно которому адского огня не существует и в субъективной реальности. Адский огонь не дан в мирском опыте. С богословских позиций опыт адского огня будут иметь только грешники, и только в загробном состоянии (после Страшного Суда). Если отстраниться от крайних постмодернистских воззрений, то любой возможный исследователь ещё жив и ещё не осуждён, следовательно, он не может иметь личного опыта адского огня. Неясен также механизм транслирования подобного опыта от Другого, ибо обитатели адского огня пребывают не в настоящем, а в будущем. Возникают серьёзные сомнения в возможности передачи и адекватной интерпретации подобной информации сквозь время. Бог не может выступать посредником или информационным каналом для трансляции опыта адского огня, ибо тогда Он сообщал бы греховное несобственное знание. Обитатели адского огня также не могут быть отправителями подобного message, ибо в этом случае им пришлось бы приписать попечение о людях (что является прерогативой Бога и ангелов) и занятие, отличное от мучений.

Многие факты святоотеческой литературы позволяют сделать вывод, что речь идёт об экстраполяции собственного мирского опыта и попытке создания на этой основе интеллектуальных конструкций.

Так, Афанасий Великий пишет в «Толковании на Псалмы»[4]: «Когда вспоминался мне мой грех, сгорал огнём». В данном случае, аналогом или прообразом адского огня выступает жгучее чувство стыда. Стыд, писал Сартр в «Бытии и Ничто», возможен только под взглядом Другого, от которого я раздваиваюсь, становлюсь объектом для себя. По сути, стыд является интуицией Другого[5]. Является ли он в данном случае интуицией Бога? В богословском дискурсе первой интуицией Бога является Страх Господень. Иоанн Кассиан Римлянин[6] определяет последний как «отвращение к мирским вещам», т. е. предметам собственного мышления, самым стабильным из которых является собственная персона (например, в случае смирения). Всё может быть мерзким только по отношению к чему-либо иному, трансцендентному, т. е. Богу. Поэтому нет принципиальной разницы между экзистенциальным стыдом перед Другим и Страхом Господним.

Для Исаака Сирина[7] аналогом или прообразом адского огня служит жгучее чувство ревности. В «18-м слове» он сообщает: «Говорю же, что мучимые в геенне поражаются бичом любви! Как горько и жестоко это мучение любви!.. Любовь есть порождение ведения истины, которое даётся всем вообще. Но любовь силою своей действует двояко: она мучит грешников, как и здесь случается терпеть друг от друга, и веселит соблюдших долг свой». В самом деле, в опыте ревности мы постигаем трансцендентность Другого по отношению к нашему миру, мы постигаем его принципиальную несводимость к вещам. Можно сказать, что в ревности Другой нам дан как Другой. Логично предположить, что запредельность Бога может вызвать аналогичное чувство.

В обоих случаях речь идёт не о каком-то опыте Бога, а о негативном опыте присутствия (в евангельском смысле Παρουςια, т. е. пришествия) трансцендентного.

Таким образом, адский огонь представляет собой бурную реакцию соприкосновения божественного и здешнего. Он дан не в откровении, а именно в неадекватной реакции на него. Когда приходит Бог, почва начинает гореть под ногами. Религия как комплекс практик, направленных на снятие различия между здешним и потусторонним, ориентирует на купальское перепрыгивание адского огня в сторону выжженной от грехов почвы. Поэтому все великие подвижники от Шакьямуни до Иоанна Лествичника предпочитали игнорировать разницу между адом и миром (сансарой), ибо в подвиге и то и другое оказывается за спиной. Попытка же инстинктивного отшатывания от Бога приводит к неугасимому горению адского огня, когда грешник бесконечно привязан к миру, а Бог вечно присутствует и вечно судит (ибо любое Его действие вневременно). Это приводит нас к выводу о необходимости пересмотра локализации адского огня. Его следует искать отнюдь не в преисподней или «нижнем» мире, а в «среднем» мире, на линии демаркации запредельного и здешнего.

 

4. Трансцендентальная ярость гностицизма

«Г

нозис — это ситуация плюрализма откровений»[8], — пишет в своей монографии по гностицизму петербургский исследователь Роман Светлов. Мы погружены в аналогичную ситуацию, когда различные культурные традиции взаимопроникают друг в друга, образуя непредсказуемый синтез глобальной цивилизации. Пребывание гностицизма в истории лишь подогревает наш интерес, ибо мы можем видеть этот феномен в полноте реализации его возможностей. Однако учёные до сих пор не могут прийти к единому мнению относительно природы гностицизма. Представляет ли она собой «особую сторону нашей психики»[9] или историческое религиозно-философское направление?

Долгое время, до обнаружения библиотеки Наг-Хаммади, гностицизм воспринимался исключительно как раннехристианская ересь, поскольку первым «историческим» гностиком считается Симон Маг[10] — христианин, соперничавший с апостолом Петром. Однако ряд исследователей, включая В. В. Болотова и Л. П. Карсавина, замечают, что гностицизм древнее христианства[11]. Для таких гностических сект как мандеи и офиты фигура Иисуса Христа оказывается неактуальной, что выдвигается как аргумент их дохристианского существования. Первые почитают Иоанна Крестителя — учителя Иисуса Христа, а вторые сосредоточены на деконструкции первых книг Ветхого Завета. Кроме того, Светлов замечает, что гнозисное сознание на уровне «концептуально-идеологических клише» было свойственно даже ортодоксальным христианам вроде Климента Александрийского, а также откровенно языческим философам вроде Плотина. Поэтому гностицизм следует рассматривать в качестве «универсального посредника между языческой религиозной метафизикой и христианским богословием»[12].

Однако гностицизм нельзя сводить к банальному посредничеству эпох, поскольку он породил всплеск смыслообразования, кристаллизацией которого явилось современное сознание западного человека. Фаустовский человек Шпенглера с его характерной «тягой к бесконечности»[13] гностичен, поскольку гностична сама идея трансцендентного Божества, описанная гностиками Бардесаном и Сатурнином[14]. Наиболее известный представитель гностицизма Валентин вводят связанное с трансценденцией понятие духовностикак «божественной искры» в человеке, надстраивающейся над классической античной дихотомией душа-тело[15]. По степени присутствия духовности люди, согласно гностикам, делятся на три расы: пневматики, психики и хилики. Первые предназначены к обретению совершенного состояния, вторые лишь способны к нему, а третьи — «как бессловесные животные, водимые природой, рождённые на уловление и истребление» (2 Пет. 2:12).

Гностицизм — это не только ситуация плюрализма откровений, но и определённая ярость. Метафора ярости весьма адекватна для описания гностицизма. Ярость двойственна. С одной стороны, это песенная «благородная ярость» советских патриотов, крайне негативно реагирующих на вторжение немецких войск. С другой стороны, ярость — это основное свойство Солнца: «ярить» растения весной, заставлять их расти, цвести и в целом пробуждаться от зимней спячки. Гностицизм характеризуется «критическим настроем по отношению к привычным источникам знания»[16], а также крайне отрицательным отношение к космогенезису[17].

Иудейский бог Яхве, которого гностики предпочитают именовать Иалдабаофом, равно как и платоновский Демиург, оказываются отрицательными персонажами. Поэтому гностицизм чужд обеим традициям. Некоторые исследователи склонны видеть в гностицизме инфильтрацию иранского дуализма, однако большинство учёных отвергают эту параллель, говоря о монодуализме гностицизма, о драматическом родстве двух начал. Иалдабаоф — не вражеский солдат, а, скорее, главарь незаконного вооружённого формирования падших Архонтов, расторгший предвечную гармонию («сизигию») Плеромы ради создания мира сего. У гностика Симона Мага и Василида вина за появление космоса возложена на Софию-Ахамот, однако она грешит неосознанно, вследствие драматической неполноты своей сущности.

Равным образом гностицизм обнаруживает разительное различие и с индо-буддийскими учениями. Для гностиков сансара — не благородная истина и не вуаль божества, а отвратительная ложь злокозненного Иалдабаофа. Гностицизм производит инверсию классического порядка ценностей и морализирует бытие. Подобный пафос онтологически возвышает человека до статуса судьи Вселенной и объективирует космос.

Гностическая ярость носит трансцендентальный характер, поскольку она не детерминируется эмпирическими обстоятельствами травматической встречи с реальностью, но, напротив, обуславливает такую встречу. Особенно это явно на примере революционеров, чья революция детерминирована неприятием мира. Западные идеи революции, реформации и прогресса укоренены в гностическом сознании, своеобразным медиатором которого в Средневековье являлись как официальное христианство, так и средневековые ереси. Онтологической альтернативой гностицизму Светлов считает эпикуреизм, основанный на погоне за удовольствиями и конформном принципе «живи незаметно»[18].

Логически первой формой гностицизма стала секта офитов (от греческого слова ophis — змей), которые критически прочитали Ветхий Завет с позиций эллинистической образованности. Главным благом является знание (гнозис), однако Бог Ветхого Завета держит людей в неведении и запрещает вкушать плод с дерева познания, тем самым он насилует человеческую природу, «стремящуюся к знанию». Из этого офиты делали вывод, что Бог Ветхого Завета не является настоящим богом. Любопытно, что сама структура греческого перевода Ветхого Завета формирует особый опыт прочтения. Так, дерево познания переводится не словом δενδρα (живое растение), а словом ξυλον (мёртвая древесина). Сад Эдем звучит как παραδεισοσ, второе значение которого — «зверинец». Таким образом, Бог держит людей в зверинце и мешает читать с деревяшек познания. Подлинным спасителем людей оказывается именно Змей (οφις). Гностики видят в нём инкарнацию Небесной Евы[19] — существо, жертвующее свою жизнь жестокому Господу ради освобождения человеческого рода.

Гностик Маркион, составивший первый канон новозаветных текстов, впервые противопоставил жестокого и ревнивого Бога Ветхого Завета Небесному Отцу Христа. Бог Ветхого Завета — это евангельский Сатана, «космокреатор» Иалдабаоф, заключивший первых людей в зверинце Эдема. Сатана по причине своей лукавой природы скрывает, что он всего лишь один из эонов или сыновей Софии, некогда составлявшей брачную пару с Небесным Отцом, поэтому он лживо выдаёт себя за единственного Бога. Однако то, что он запрещает есть плод с дерева познания, позволяет понять, что Бог Ветхого Завета не есть Бог истины, а всего лишь онтологический узурпатор.

Схожая драма разыгрывается и в Евангелиях, где Иалдабаоф выступает как князь (архонт) мира сего, соблазняющий Иисуса Христа царствами земными. Миссию Змея по освобождению человечества продолжает Иисус — не сын Бога Земного, но сын Бога Небесного. Он учит мудрости Змея (Мф. 10:16).

Несмотря на полемические выпады, христианство так и не размежевалось с гностицизмом. На дискурсивном уровне осталось неприятие мирского, или «космического». Признав Евангелия, христианство не смогло отказаться от идеи демонического «князя мира сего» и того, что Царство Иисуса Христа, напротив, «не от мира сего». Сама идея единосущия, составляющая основу ортодоксального христианского богословия, оказалась заимствованной из учения Валентина[20].

 

[1] Евангелие от Марка 9:33-50.

[2] Аверинцев С. С. Ад //Мифы народов мира. Энциклопедия в двух томах. М., 1991. т. 1. С. 36-39.

[3] Ориген. О Началах. Самара, 1993. Книга вторая, глава десятая («О Воскресении и суде, об адском огне и наказаниях»). С. 149.

[4] Афанасий Великий. Толкование на Псалмы / Творения. М., 1994. т. 4. С. 135.

[5] Сартр Ж.-П. Бытие и Ничто. М., 2000. Часть третья, глава 1 («Существование Другого):4: «Стыд есть открытие Другого». С. 295.

[6] Иоанн Кассиан Римлянин. О правилах монахов /Писания. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1993. Глава 39. С. 46.

[7] Исаак Сирин. Слова Подвижнические. М., 1998. С. 76.

[8] Светлов Р. В. Гнозис и экзегетика. СПб.: РХГИ, 1998. 45 с.

[9] Там же. 44 с.

[10] Там же. 52 с.

[11] Карсавин Л. П. Святые отцы и учители церкви. М.:МГУ, 1994. 22 с.

[12] Светлов Р. В. Гнозис и экзегетика. 41 с.

[13] Шпенглер О. Закат Европы. М.: Мысль, 1993. 542 с.

[14] Светлов Р. В. Гнозис и экзегетика. 65 с.

[15] Там же. 48-49 с.

[16] Там же. 44 с.

[17] Там же. 71 с.

[18] Там же. 40 с.

[19] Там же. 96 с.

[20] Там же. 109 с.