Когда я в 90-м году прошлого века пришёл в церковь, идея послушания чудесному подвижнику, который сподобился «видеть Бога, как он есть», пленила моё сердце. Я зачитывался «Добротолюбием», Аввой Дорофеем, «Лествицей», «Невидимой бранью», «Откровенными рассказами странника» и тому подобными сочинениями. Видел себя исключительно в монашеской униформе. Раз в неделю (строго!) ездил на исповедь в Троице-Сергиеву лавру — к рыжебородому монаху, которого определил себе в «духовники». В общем, всё как у всех, кто пришёл в церковь в ту пору…
Первый холодный душ устроила мне старушка-алтарница — монахиня в миру. «Монастырь нынче — это колхоз. Нечего тебе там делать. Живи в чём живёшь. Тут твой монастырь, твой подвиг, твоя молитва». Я возражать не стал, но остался при своём. Мне по-прежнему грезился старец-боговидец: строгий, таинственный, властный…
И вот, однажды — в 93-м (или 94-м) году — мне свезло так свезло. Молодой монах в Лавре, узнав, что я — сочинец, сообщил радостную новость: оказывается у нас в селе Верхний Юрт (40 минут езды от центра города на ПАЗике) живёт самый настоящий старец. Высококачественный. Схиархимандрит Симеон (Нестеренко) — последний из насельников знаменитой Глинской пустыни. После её ликвидации при Хрущёве монахи разбрелись кто куда, многие нашли себе приют в Абхазии, в том числе мой старец. Когда началась война, духовные чада (две сочинские богомольные женщины) перевезли его в Верхний Юрт, в их доме он и жил, уже не вставал (ноги больные).
Шёл я к нему в диком волнении, чего только не нафантазировал, не намечтал по дороге. У меня было два «трудных вопроса»:
1. Благословение на иконопись.
2. Я влюбился и хотел жениться. Моя невеста — замужняя женщина с ребёнком. Брак этот лишал меня возможности стать священником, развести её с мужем было тоже непросто (хотя к тому времени они уже вместе не жили). Я до смерти боялся, что старец скажет «не благословляю», потому что где-то в глубине души знал, что всё равно женюсь, чего бы мне это не стоило, но признаться себе в этом боялся…
Вхожу. Вижу: на диване лежит… Санта Клаус:
Крупный такой старик в облаке совершенно белых волос. Лежит и… прикалывается. Первым делом начал меня знакомить с попугайчиками (клетки — на стене), с цветами на подоконнике… Не так я себе представлял встречу с боговидцем, совсем не так. Говорю: «Хочу иконы писать, но не решаюсь начать без благословения…» Старик аж подпрыгнул: «Рисовать умеешь? Круто! Меня в Гудаутах один знакомый парень нарисовал. По клеточкам. С фотографии. Ни фига не похож!..» Я своё гну: «Благословение…» Он: «Не, ну если рисуешь, это ж хорошо! Рисуй, деточка, рисуй…» Вот и всё «благословение».
Заикаюсь про женитьбу. Ничего не успел сказать — он остановил: «Ну чё ты дурака валяешь? Какое ещё “благословение”? Ты ж всё равно женишься, что б я тебе не сказал…» У меня отвалилась челюсть, а он продолжает: «…Ты не сомневайся! Женись. Вы друг другу сейчас нужны — вот и будьте вместе. У тебя потом и другие жёны будут. Скорби будут. Но Господь всё управит»… (Всё сбылось: мой нынешний брак — третий, скорбей хватало…)
Я ещё много раз потом к нему приходил. Привык к его хулиганским выходкам и «пустому» трёпу вместо глубокомысленных поучений. В числе прочего, он мне постоянно говорил, что в церкви я не останусь — вернусь в мир (я это пропускал мимо ушей, потому что без церкви себя не мыслил тогда). После беседы обычно шёл на кухню. Там его духовные чада наливали борщ. Наливали и шептали: «Ты ещё приходи. Не смотри, что батюшка себя просто держит. Знал бы ты, каков он на самом деле! Это — столп до Неба!»
Был один момент, который мне до сих пор не даёт покоя. Я как-то пришёл и очень торопился (сестра уезжала — я должен был ехать на вокзал её провожать). Побеседовали, я засобирался. Он: «Слушай! Мы тут затеяли сарай вагонкой обшивать. Всё обшили — одна стенка осталась. Ты ж ловкий парень — с молотком управишься. Иди — приколоти там доски. Потом возвращайся — ещё поговорим». Я немного помялся и рассказал про проводы сестры — мол, сейчас не могу, в другой раз… Он посмотрел на меня без юмора. Благословил… Больше я его не видел… То в Сочи никак выбраться не мог… Потом покинул церковную ограду (сбылось)… Идти к нему мне было… страшно — не хотел я про себя ничего знать, мало ли что услышишь от него. Меньше знаешь — крепче спишь… Да и годы шли — я, честно говоря, думал, что он давно уже отошёл ко Господу. И вот только сегодня (!) я узнал, что он, оказывается, дожил до 90 лет и скончался только в прошлом году.
Есть очень интересный материал про него — http://www.pravoslavie.ru/put/43940.htm, с фотографиями и воспоминаниями очевидцев. Вот очень характерный фрагмент:
«…Когда к нему приходили люди в надежде увидеть мудрого златоуста, он сразу прозревал их желание и говорил: “За умными беседами идите к академикам. А ко мне, пожалуйста, только с простыми вопросами”. Он не любил пустого смехотворства, сам же обладал хорошим чувством юмора и часто шутками и прибаутками скрывал свою прозорливость и уходил от бестактных вопросов. Он очень удачно отшучивался, когда нецерковные люди хотели поставить его в неловкое положение. Не любил он и чрезмерного проявления почитания.
Вот один из диалогов с назойливыми посетителями.
Ему умильно говорят:
— Батюшка, как нам с вами хорошо!
А он отвечает:
— А чего ж вы не скачете от радости?!
— Батюшка, родненький…
— Родненький, да голодненький.
— А вы поешьте.
— А у меня рот уснул.
— Надо кушать, а то ноги протяните.
— А я и так протянул. Меня на коляске возят.
Однажды пришла к батюшке девица и стала ему перечить. Он ей одно, а она другое. Батюшке надоело это дело, поглядел он на неё и говорит:
— У тебя золото есть?
— Есть.
— Покажи.
— Вот серёжки и колечко.
— И всё?
— Всё.
— Это мало. Вот когда у тебя будет мешок золота, тогда приходи, и поговорим. А до тех пор не появляйся…»
Читаю и живого его вижу. И тот эпизод со злосчастной вагонкой вспоминаю (стенка эта недоделанная у него, по-моему, ещё при моём первом появлении была… может, до сих пор недоделана). Сдаётся мне, это был тест, и я его не прошёл…
…
Не буду ничего говорить о всероссийских знаменитостях — о. Николае Гурьянове и архимандрите Кирилле (Павлове). Потому что сам с ними никогда не встречался. Отмечу лишь, что в 90-е годы они значили для церкви намного больше, чем патриарх. А нынче, например, про архимандрита Кирилла (Павлова) ничего неизвестно. Вроде бы, жив. Вроде, болен. И тишина… Мог ли я подумать в 90-е годы, что такое возможно?
…
К чему я всё это говорю? Вот, например, товарищ Шатов — многодетный поп, многопопечительный директор предприятия по небезвозмездному предоставлению благотворительных услуг населению. «Человек года-2010». Архиерей, за полгода допрыгавший до Смоленской кафедры. Любитель интервью и пресс-конференций. Охренительный, наверное, перец! Типа хиппи-игумена Рыбко — только пузо поменьше, а лоб побольше…
А теперь скажите: какой ещё «старец»??? Какой «духовник»??? Вы что все, с ума, что ли, посходили??? С какой луны вы свалились? С какого дуба рухнули?
Или вот это чудо в перьях — что, по-вашему, тоже «старец», что ли?
…Из рассказа отрока Мити, студента Ветеринарной академии:
— Собрались мы как-то к Власию в гости, ну, думаем, сейчас с дороги у него чайку попьём. Приезжаем, а у него на столе горшки с цветами стоят.
— У меня пост, — говорит отец Власий.
Действительно, был Великий пост. Так мы даже чайку не попили…
Монашеская молитва — тайна. Но известна молитва отца Власия:
«Господи Боже мой, удостой меня быть орудием мира твоего.
Чтобы я вносил любовь туда, где ненависть.
Чтобы я прощал, где обижают.
Чтобы я соединял, где есть ссора.
Чтобы я говорил правду, где давит сомнение.
Чтобы я возбуждал надежду, где давит отчаяние.
Чтобы я вносил свет во тьму.
Чтобы я возбуждал радость, где горе живёт.
Господи Боже мой, удостой,
Не чтобы меня утешали, но я утешал,
Не чтобы меня понимали, но чтобы я понимал,
Не чтобы меня любили, но чтобы я любил,
Ибо кто даёт, тот получает,
Кто забывает себя, тот обретает,
Кто прощает — тот простится.
Кто умирает — тот просыпается к новой жизни».
…Перед кельей старца люди снимают обувь и входят босиком. Там иная реальность. А по небесам в сапогах не ходят.
http://www.rg.ru/2003/11/29/vlasii.htmlhttp://www.rg.ru/2003/11/29/vlasii.html
На самом деле, одной этой «молитвы отца Власия» более чем достаточно, чтобы гнать этого ряженого клоуна ссаной тряпкой в шапито…
Может, сейчас уже и нет никаких «старцев». А может, есть «в египетской пустыне», как утверждает Смердяков. Не знаю. Но высасывать себе «старцев» из шатовых и прочих власиев — это самый простой способ сломать себе жизнь. Уж лучше шустрый афонский «геронта». Он хоть прикольный…
Мне легко об этом говорить, потому что я могу «примерить Шатова на себя». Того ещё «себя» — образца начала 90-х, пылкого неофита с крышей набекрень, искателя строгого духовного руководителя. Подвизался бы я тогда не на нормальном приходе (с нормальными попами «без тараканов»), а у нашего многодетного «старца» Шатова… Я, напомню, в то время уже во всю алтарничал, готовился в семинарию поступать, приход на меня имел виды, как на будущего попа. Невеста моя — замужняя, с ребёнком, на 5 лет меня старше, профессия — парикмахер (мужской мастер)… Ну и припёрся бы я к нашему «старцу» со своими «брачными играми» за благословением. Что бы было? Догадываетесь? Ну, я б, понятное дело, насрал бы на запрет — женился бы по-любому. И пулей вылетел бы за церковную ограду, так толком там ничего не поняв, не почувствовав, не «вкурив». Как бы это на моём будущем сказалось? Думаю, плохо… Но я алтарничал на нормальном приходе, и за благословением поехал в село Верхний Юрт. И получилось то, что получилось: настоятель повздыхал немного и венчал нас, свадьбу сыграли в храмовой трапезной (потом перебрались в ресторан), я провёл в церковной ограде 5 замечательных лет, отучился в Свято-Тихоновском, ушёл, когда началась проклятая реституция, и попы буквально осатанели от бесплатной земли и «строительного бизнеса» (хотя по сравнению с нынешними временами то были даже не цветочки, а бутончики)…
…
Теперь два слова о старчестве как идее. Суть её проста: смысл человеческой жизни — совлечь с себя ветхого человека, как засаленное пальто, и облечься во Христа, как в сияющие ризы. Ради этого ничего не жалко! Всё, что этому мешает, идёт нах. Если лучшие условия для такой метаморфозы — пещера, размером с собачью будку, там и буду жить. Если единственная возможность остановить поток лишних мыслей — повторять имя Иисусово, буду делать это 24 часа в сутки, а дальше — как Господь управит…
Это идеал. Если он постоянно перед глазами, понтоваться, гнуть пальцы, гордиться своими мнимыми добродетелями — как-то не с руки.
В общем, понятно, что старчество, как идея — ЭТО И ЕСТЬ ХРИСТИАНСТВО. Хотя некоторые предпочитают горние лыжи.