Илья «Масселл» Маслов

Сокровенная мудрость язычества

Аннотация:

Мировоззрение наших предков.

Посвящается Той, чьи глаза смотрят на меня с ночного неба…

То, что кажется возвышенным и истинным глупцу, смешно для мудреца,

а над тем, что чтит мудрый, насмехаются глупцы.

Древний афоризм

В наше время не прекращаются попытки создать некую систему знаний, которая позволила бы объединить в единую картину мира знания всех наук, накопленные за века, и таким образом найти самые общие закономерности, на которых держится вселенная. Это не удаётся, зачастую — потому, что у истоков единой философии пытаются встать люди, чьи умы отягощены теми или иными догматами, социальными мифами, и при столкновении мифа с реальностью человек чаще всего выбирает именно миф. Альтернативой такому «синтезированному» мировоззрению являются религии, которые объявляют, что мир держится благодаря Богу-творцу, пребывающему вне своего творения. Такой подход несовершенен потому, что «религии спасения» всегда отнимали у своих последователей Тайну и очарование этой Тайны. Есть Книга, в которой всё написано, — и эта Книга и её Бог заслоняют собой бесконечные космические дали: действительно, зачем искать, когда уже всё найдено? Впрочем, не буду отнимать у любителей поругаться с верующими лёгкий хлеб и перейду к теме своей работы.

Итак, ни современная материалистическая философия, ни «религии спасения» не дают непротиворечивого ответа на вопрос о мироустройстве. Но, на мой взгляд, человек и не способен охватить своим умом всю Вселенную, всё, что дано ему постигнуть — это базовые закономерности, действующие и в межзвёздных безднах, и в социуме, и в ядре каждого атома. Человек не способен обрести совершенное Знание, но способен обрести комплекс знаний относительных, благодаря которым он сможет жить и самосовершенствоваться, заняв своё место под Солнцем. Для этого же следует искать не единичный ответ на вопрос о мироустройстве, но Путь. Об этом говорит нам наше исконное Северное, Славяно-русское язычество, Родная Вера, и она же является тем Путём, который ведёт нас к мудрости и развитию, физическому и духовному. Лучшим доказательством правильности этого утверждения я считаю то, что языческие образы и идеи в душах даже самых оскотинившихся русских людей живут и по сей день, не давая им совсем потерять человеческий облик, а также то, что языческое наследие любой историк без труда отыщет во всяком великом свершении русского народа на протяжении веков, будь то освоение Евразии, победа в Великой отечественной войне или открытие Космической эры.

Что же такое язычество? Это естественное, природное знание о мире и самом себе, путь к самостоятельному постижению всех своих возможностей и к самостоятельному же определению своего места в мире. В отличие от «религий спасения», язычество не имеет «автора», его ценности и идеи не посланы Богом и не донесены до людей тем или иным «пророком», хотя были попытки привнести в нашу исконную веру и эти элементы. Впрочем, ещё древние арии, в период своих грандиозных завоеваний научившиеся верить в себя, а не в «божью помощь», считали, что древнейший пласт Вед, их языческого знания, неизменно существовал во все эпохи, и ни Боги, ни люди, но лишь само Мироздание породило их. Лишь когда арии начали смешиваться с иными народами, а Веды стали передаваться мудрецами не устно, но письменно, в них были привнесены идеи о тщете земного существования и благе крайнего аскетизма…

Вообще, славяно-русское язычество является одним из древнейших пластов общеиндоевропейской (общеарийской) культурной общности. Находясь в постоянной вражде с кочевниками Степи и западноевропейскими захватчиками, наши предки стремились тщательно сберечь каждую крупицу мудрости прадедов. Их мировоззрение было таким же светлым и радостным, наполненным поэтическим доверием и любовью к Природе, каким когда-то было мировоззрение далёких предков всех европейских народов — кроманьонцев неолита и энеолита, первыми из людей создавших в Европе таинственную працивилизацию. Византийские историки свидетельствуют, что славянам был чужд распространённый среди эллинов и германцев дух Предопределения, покорности воле Судьбы или трагического бунта против этой Судьбы (как писал один из раннесредневековых хронистов Империи, «Судьбы они не знают»). Поэтому введение христианства в Восточной Европе было куда более кровавым, чем у тех же франков или вандалов, ведь последним просто был предложен верховный хозяин мира, управляющий прежде безликой судьбой, а с его воцарением нужда в старых богах отпала. При христианизированной власти перед наследниками русской языческой традиции ещё более остро встал вопрос о сохранении наследия предков, и они стали хранить его так же, как их далёкие арийские предшественники — устно. По этой причине у нас нет пока ничего наподобие «Русских Вед» или «Русских Нибелунгов», но зато живая Русская Традиция, её основные принципы, её практики, более того — её система обучения, дожили до наших дней. Ветер истории оборвал всё наносное, пришлое, оставив то незамутнённое, что было изначально. Прислушайтесь к миру вокруг и к себе: в ритм с пульсом Вселенной в вас бьётся сердце язычника, и что более важно — русского человека. То, что я изложу ниже, на генетическом уровне известно вам не хуже, а может быть — даже лучше меня…

Некогда я, после долгих сомнений, так и не решился пойти по пути ученичества, потому что не чувствовал в себе сил для этого. Но если рядом с вами не найдётся учителя, который поможет что-то понять, вы лишь сможете непосредственно воспринять образы окружающего мира, как когда-то их воспринимали первые из языческих мудрецов. Главное, удержаться между двумя безднами — бездной слепой веры и бездной бездумного отрицания.

Славяно-русское языческое мировоззрение никогда не помещало Творца вне сотворённого им мира, более того — оно не делило Вселенную на мир посюсторонний и мир потусторонний. Был лишь целостный Мiр, Вселенная, Космос, в котором сферы славянской мифологии — Явь, Навь, Правь — были лишь непосредственно связанными с человеком сферами из неисчислимого множества аналогичных, но человека не касающихся. Мiр не имел границ, и Мир творил сам себя и сам себя устраивал. Могущественную, одновременно безликую и многоликую Силу, давшую начало всему, что есть, русское язычество именует Родом — это не «Бог» монотеистических религий, но То, что некогда стало всеми нами и всем мирозданием. Поэтому Мiр — это единое целое, все законы его, все явления и события проистекают из него самого, в нём рождаются и в нём прекращаются. Язычество не знает того Пантократора (Вседержителя), который диктует свою волю нам извне. Для язычника ВСЁ В ЭТОМ МИРЕ (в том числе — он сам) определяет судьбу этого МИРА. Нет судьбы, нет предопределения — оно заканчивается на наших врождённых качествах, а уж как мы их применим — наше дело. Мы не только сами ответственны за свою судьбу перед самими собой (ведь нет более мудрого и более строгого судьи!), мы ответственны перед собой за весь этот мир, потому что именно в нём мы живём и являемся его частью.

Отсюда и проистекает языческое представление о том, что Природа — живая. Как бы ни отличались от нас камень, дерево, река, мы с ними возникли из единого источника, они тоже воспринимают окружающий мир, чувствуют его, взаимодействуют с ним, не говоря уже о наших ближайших братьях — животных. Если мы сохраним с ними доверительные дружеские отношения, то в трудный час они придут нам на помощь, считали древние. Можно посмеяться над этим, но разве не благодаря самому существованию, например, деревьев мы можем жить и дышать? Для самых маленьких славяне увековечили своё представление об этом в сказке «Гуси-лебеди», где, на первый взгляд, неодушевлённые предметы не забывают Добра и в ответ на него сами творят Добро. Чуждые этим представлениям материалистическая наука и монотеистические религии и привели человечество к тому экологическому кошмару, который мы наблюдаем сегодня.

Язычник, постигая эту закономерность, привыкает ценить только Дела, только нечто Совершённое, Созданное, а не один только замысел. Может быть, отголосок этого древнего мировоззрения звучал в словах Христа: «По делам их узнаете их». Как дереву, дающему нам кислород, взамен нужны не красивые слова об экологии, а практическая забота о зелёных массивах, так и языческим Богам были нужны не молитвы, не ритуалы (почему славянские молитвы и ритуалы принципиально отличаются от церковных — у наших предков речь шла либо просто о веселье, радостном прославлении бытия вместе со всей природой, или о чистой магии, а поклонением там и не пахло), но поступки. У древних ариев достойный человек должен был «думать хорошо, говорить хорошо, поступать хорошо». В отличие от древнего Рода, частью которого он сам является, язычник воспринимал Богов, силы Природы, как личности, как реальные живые существа, живущие по тем же принципам, что и люди, животные, растения, хотя и много более могущественные: Перунов гром гремит так, как не под силу крикнуть никакому человеку, Стрибогов ветер сокрушает многовековые дубы, Светлое Солнышко пробуждает, казалось бы, безжизненные снежные пустоши к новой жизни… Древние видели, что Боги поступают именно «хорошо», и даже то, что кажется злом одному человеку или группе людей (смерть, пожар, война), на самом деле имеет свой возвышенный и положительный смысл. Поэтому язычник мыслит себя «соавтором» Богов в совершении Добра, более того — он стремится стать таким «соавтором», чтобы в огромном вселенском Добре, под которым он понимал само наше Бытие, была хотя бы частичка его собственного вклада. То, что сейчас некоторые люди отчётливо ощущают боль загубленной Природы и способны до слёз сопереживать ей, есть лишь тень той Сопричастности Мирозданию, какую ощущали наши предки.

Следует также отметить, что под Добром язычник понимает не какую-то отвлечённую категорию, но прежде всего — Счастье. По-настоящему счастлив именно тот, кто «думает хорошо, говорит хорошо, поступает хорошо»: раб, извращенец, властолюбивый и жестокий деспот, насильник, убийца, грабитель никогда не становится счастливым, потому что он чужд мировой Симфонии, он способен только утопить своё страдание в страдании чужом и в собственном пьяном разгуле. В конечном итоге, именно для них восточные мудрецы придумали Единого Бога, потому что «если Бога нет, то всё позволено». Счастье, свобода язычника именно в том, что ему «всё позволено», что перед ним не стоит никаких преград для самосовершенствования — а для «пасынков Природы» «всё позволено» заключается в пьянстве, разврате и преступлениях. Не были счастливы ни Нерон, ни Калигула, ни де Сад, ни Алистер Кроули…

Род Земной для язычника — отражение и подобие Рода, породившего Вселенную, недаром ещё на санскрите звучал гениальный афоризм «высшее подобно низшему». Как Вселенная делится на звёздные скопления, галактики, планетарные системы и, наконец, на отдельные звёзды и планеты, так и Человечество делится на расы, народы, роды-кланы, семьи и, наконец, на каждого из нас с вами. Каждый из нас равно сопричастен и величайшим достижениям человеческого гения, перешагнувшим через языковые и культурные барьеры, и славной истории своего народа, и более «домашней», но и в чём-то более дорогой нам истории нашей семьи, ведь в конечном итоге всё это — наша собственная история, и будь она иной, иными были бы и мы с вами. Можно на словах отказаться от своих корней, можно отказаться от родства со всем человечеством (как можно объявить себя «человеком без нации», принадлежащим только человечеству), но это останется только на словах и в конце концов приведёт только к внутреннему разладу с самим собой. Язычник воспринимает себя целостно, он не отбрасывает ни одной грани своей личности как ненужной или, хуже того, «греховной», он не отказывается от прошлого. Родовое, национальное, расовое, общечеловеческое гармонично складываются в нём в единое целое, дополняя его индивидуальную личность опытом многих поколений, лучшими образцами человеческих подвигов. То, что я — русский, является такой же характеристикой по отношению к людям других наций, как то, что я дышу кислородом по отношению к каким-нибудь фантастическим инопланетянам, дышащим, скажем, аммиаком. Я не лучше и не хуже их только из-за своего происхождения, но в то же время происхождение, культура, биология (если мы говорим о расовой принадлежности) отличает меня от них. Ведь и само слово «язычество» («народная вера»), обозначающее у русских философию, охватывающую всё мироздание, произошло в то же время от слова «язык», в старину обозначавшего «народ».

Род Земной простирается не только по горизонтали, но и по вертикали. Если семья перетекает в род-клан, а он — в нацию, в расу и во всё человечество, то членами Рода Земного являются не только те, кто живёт рядом с нами в настоящий момент, но и души наших Предков, наши Боги и природные духи-хранители. Род земной неразрывно связан с РОДной Землёю, с РОДиной, и для определения этой связи существует особое понятие — хемосфера (иногда пишут «гемосфера»), единство всего, связанного общностью происхождения, буквально на атомарном уровне. Мы — это не только «то, что мы едим», это ещё и «то, где мы живём», «то, откуда пришли наши предки», «то, с чем мы связаны по праву рождения». Поэтому понятие Родины для язычника священно, он знает, что народ без Родины — то же самое, что бездомный попрошайка или бандит с большой дороги. Именно образ Родины-Матери вдохновлял наших богатырей на бессмертные подвиги, и не случайно именно Родина-Мать стала символом Мамаева Кургана под Сталинградом. Язычник не может предать Родину в её самом буквальном, земном понимании, потому что он тем самым предаст часть самого себя, связывающую его с этой землёй. Не случайно все истинно народные восстания против государства в нашей стране никогда не были восстаниями за отсоединение, против Русской Идеи, против исключительного права нашего народа на всю эту землю. В этих восстаниях принимали участие и те люди иного происхождения, которые были готовы вместе с русскими защищать право на счастье для своих народов в России…

Здесь мы подходим к идее перевоплощения, реинкарнации, одной из базовых идей отечественного язычества. Ведь и в самом деле — если ты живёшь в этом мире только один раз, зачем заботиться о будущем, которое наступит после твоей смерти? Современная физика вкупе с физиологией ещё очень робко подходит к проблеме энергии и информации, хранимых нашим телом, изучая процессы на клеточных мембранах. В научном языке нет особого названия для той сущности, хранящей наши воспоминания, наш взгляд на мир, которая остаётся после смерти нашего физического тела, и которая способна воплотиться вновь в человеческий зародыш, если только «устройство», природа этого зародыша близка природе прежнего тела. Славяне же называли эту сущность душой и знали, что в первую очередь человек возрождается в новорождённых своей семьи, а затем уже — в детях других семей, составляющих его народ. Гораздо реже фиксируется возрождение умерших в телах детей иной нации или даже расы. Не воплощаются заново только те, кто оскотинился при жизни до такой степени, что их душа утратила всякую связь с родным народом, и подходящего для них физического тела в дальнейшем просто не нашлось. Индусы, потомки индоариев, считали, что нечестивые воплощаются после смерти в животных, но стоит ли оскорблять такими подозрениями существа, никогда, в отличие от нас, не нарушающие законы собственного Бытия? Ни одна свинья, ни один шакал или стервятник, именуемые «нечистыми», не делали того, что может натворить какой-нибудь не в меру агрессивный педераст!

Такое представление о реинкарнации объясняет и то, почему язычник больше всего ценит именно Действие, Деяние, Делание. Всё очень просто: в тот мир, который мы оставим после окончания нынешней жизни, мы придём в начале жизни следующей. Если человек вёл неправильный образ жизни, если он развратничал с представителями иных рас, если он не заботился о своих потомках, то вновь он родится в теле этих самых потомков: в нищете, одарённый врождёнными заболеваниями, мучимый внутренними противоречиями между разнородными расовыми комбинациями архетипов. Иные приходят в наш мир только для того, чтобы умереть сразу после рождения — до того они довели свою семью. Рано или поздно порочные роды вымирают, и с ними умирают души тех, кто не желал творить Добра прежде всего самим себе, если только они не находят в себе сил преодолеть внутренний разлад, задуматься о причинах своей неполноценности и пойти долгим путём самосовершенствования. Впрочем, наши предки не слишком верили в сознательность дегенератов от рождения и не слишком с ними миндальничали, а германцы, римляне и эллины поступали куда более решительно.

То же можно сказать и о борьбе не с «внутренним», а с внешним врагом. Язычник знал и знает, что если он не будет сражаться за свободу своего народа и не завоюет её ценой своей жизни, то он не только окончит свои дни в рабстве, но и снова в этом рабстве родится, если только враги и вовсе не уничтожат его народ, и новое рождение не перестанет быть возможным. С точки зрения Природы, это вполне логично — ведь проигравший оказался в чём-то слабее победителя и должен уступить ему место под Солнцем. В любом случае, человека за нарушение законов Природы, Бытия, карает не какой-то «Бог», и даже не сама Природа, но непосредственно сам этот человек, расплачиваясь своими страданиями за подлость и малодушие прошлого. Вновь мы возвращаемся к принципу «деяния». Если в исламе, например, в Рай попадает человек, который всю жизнь грешил, но перед смертью «уверовал» (пусть даже номинально!), если в христианстве величайшие деспоты и преступники очищали себя схимой на смертном одре, то для язычника всё это не имеет ни малейшего значения без «деяния». «Думать хорошо» и «говорить хорошо» бессмысленно, если при этом ты не поступаешь хорошо, непосредственно изменяя мир вокруг себя. Мало просто говорить «правильные вещи» в надежде, что другие прислушаются к ним — нужно жить так, как ты считаешь нужным, нужно творить Добро, а не говорить о нём, и в конце концов за это Добро, за Свободу, за право совершенствовать себя нужно умирать, если потребуется. Даже если язычник утрачивал возможность воплотиться вновь (если, например, в борьбе за свободу погибал целый народ, как некогда пикты в борьбе с кельтами), свою жизнь он доживал до конца так, как он того желал, как только и может желать Свободный Человек — в весёлом исступлении праведного боя, в благородной твёрдости под вражескими пытками, в последнем прыжке с утёса или башни, чтобы не сдаваться… Язычник живёт так, как и умирает — в заботе о нашем мире, о Добре и Красоте, а не в чаянии посмертного воздаяния, потому что Человеку унизительно жить ради «дядиной награды» в виде Рая. Когда славяно-россы услышали от греческих проповедников, что все язычники после смерти попадают в Ад, они сразу же решили, что должны по окончании жизни отправиться именно туда — где ещё быть их душам, как не рядом с душами пращуров, пусть даже и в вечном огне?

Сама смерть не является для русского язычника Деянием, он не боится её, он даже не придаёт ей того решающего значения, какое играет она в религиях, пришедших с Востока. Смерть для него — лишь эпизод, отмечающий, словно вехами, изменение бытия, в какой-то степени радостное — ибо сулит встречу с Богами, с Пращурами, но не более радостное, чем многие земные события. Язычник не бежит от смерти и не ищет её: он просто не думает о ней, погружённый в творение Добра, в жизнь ради самой жизни и самосовершенствования. Здесь — коренное отличие русского героического эпоса от эпоса германского, эллинского или позднейших рыцарских романов, отличие отечественного Витязя от рыцаря Запада или восточного воина Джихада (двух последних стало ныне модно называть словом «кшатрий», пришедшим из санскрита, хотя исторические кшатрии-то были самыми что ни на есть языческими витязями, чтившими Индру-змееборца, да иначе и быть не могло — ведь они были теми же ариями, братьями наших далёких предков). Пожалуй, стоит сказать об этом подробнее, ведь иногда язычеству стремятся придать какой-то пацифический ореол.

Напомню, что для язычника мир был един, и всё, что в этом мире от него требовалось, было Деянием, причём не абы каким, а именно необходимым в данный момент. Глупо писать роман, когда вокруг пылает пожар, глупо пахать поле, когда по нему несётся вражеская конница, но и глупо попусту махать мечом, в ослеплении считая себя представителем «высшей расы», если ты не навёл дома такой порядок, который мог бы подтвердить твои расовые притязания. Поэтому славяно-россы никогда не отделяли один род достойных поступков от другого по «качеству», и землепашец, князь, витязь, волхв, охотник, ремесленник были каждый по-своему достойными представителями своего народа. В глазах язычника нет разделения даже на Великий и Малый Джихад, как в исламе, потому что борьбу с собственным несовершенством и борьбу с врагами своего народа объединяет то, что они есть способы творения Добра, увеличения этого Добра в мире, и идут, в конечном счёте, в интересах в первую очередь самого человека, а не сначала Бога, а потом уже смертного. Соответственно, и участие в том или ином Деянии не нуждается в дополнительных атрибутах — Деяние ценно само по себе. Там, где рыцарь, воин-гази, мамелюк и любой другой «кшатрий» собирается на битву именно как на театрализованный подвиг, нацепив на шлем цветастые перья или иные побрякушки, украсившись гербами и дорогими одеждами поверх доспеха и т.д., едва не напудрив свой героический носик, языческий витязь-славянин (и исторический кшатрий — теперь уже без всяких кавычек) был чужд подобной картинности, рисовке. Для «кшатрия» подвиг терял всякую цену, если он не давал возможности попасть в Рай, для Кшатрия же с большой буквы, для русского витязя, подвиг был самоценен — либо язычник совершает подвиг, жертвуя во имя своих идеалов жизнью, либо он предаёт самого себя, не говоря уже о перспективе родиться в новой жизни рабом. Язычник не был фанатиком, для которого существует только Приказ, только «Так хочет Бог!» — напротив, он был самым что ни на есть прагматиком, живущим ради самого себя, ради того, что кажется ему прекрасным и родным, и потому он даже не обращал внимания на смерть в тот самый момент, когда она вставала на его пути к осуществлению этих самых идеалов. Будучи окружёнными, русские воины в старину вполне прагматично обращались к Перуну с краткой и искренней просьбой о помощи, столь же прагматично надевали свежие белые рубахи, а то и вовсе раздевались догола (чтобы прийти к Богам так, как пришли некогда от Богов), брали свои тяжёлые мечи и топоры и с боевым кличем налетали на врага. Они были на стороне Добра и потому должны были сражаться насмерть с иноземными захватчиками, с грабителями и поработителями, чтобы сделать этот мир хоть немного чище и светлее. Сама Смерть отступала перед ними — бывало так, что отступали и враги, самые что ни на есть «кшатрии». Они нутром чувствовали, что этих воинов и этот народ им не победить, что за этими синеглазыми и светловолосыми людьми, сначала — приветливыми и гостеприимными, а потом разгневанными и бесстрашными, стоит самая высшая Правда… Примерно так же чувствовали себя гитлеровцы, когда в обречённом Севастополе русские моряки, раздетые по пояс, с криками «Полундра!» раз за разом переходили в штыковые атаки, с гранатами бросались под танки и заставляли немцев отступать. Это Язычество, пронесённое через века чужебесия. Это такое же Язычество, которое звучит в словах русского богатыря из древней былины «Богатырское Слово»: «Не извадились мы сторожем стеречи, только мы извадились в чистом поле ездити, побивати полки татарские!». Добро должно быть деятельным — язычник не имеет права ждать, когда Зло придёт за ним, он должен найти его сам и покарать, потому что до тех пор, пока Зло, Неправда бесчинствует где-то, оно вредит самому человеку, ведь все мы — плоть от плоти Мироздания, единое целое с ним.

Монотеистические доктрины всегда вызывали отторжение у русского человека, потому что он воспринимал их непосредственно через образы их носителей. Тем, кто сейчас ищет свой духовный идеал за рубежом, в католическом крестоносном рыцарстве или исламских «борцах за веру», я хочу напомнить вот что. Нет и не было никаких иных рыцарей, кроме тех извергов, тех закованных в железо псов, которые вырезали целые народы только за иную веру и непокорность папе, тех, которые, как и их наследники-конкистадоры, грабили великие культурные города и обращали в товар величайшие произведения чужого искусства, тех «крыжавенников», которых загоняли под лёд русские мужики, поднятые на священный бой Александром Невским и Довмонтом Псковским, и которых поджаривали в их собственной броне литовские язычники в своих заповедных рощах. Нет и не было никаких иных мусульман, кроме тех, которые именем Аллаха уничтожали, стирали уникальные культурные различия покорённых народов, превращая их в некую однородную арабо-берберо-тюркскую массу, которые топили бани книгами Аристотеля и Гермеса Трисмегиста из Александрийской библиотеки, которые заставляли Авиценну и Бируни, Хафиза и Низами ублажать тело и душу царственных ничтожеств, которые убивали суфиев и зороастрийцев, и которые всегда были и будут биты наследниками языческой мудрости Белой Европы — бронированной ли конницей Карла Мартелла, богатырями ли Дмитрия Донского, гренадерами Суворова и Ермолова или их нынешними потомками. Обладатели «единственно верной истины» убивают и насилуют в этом мире, они и сами становятся рабами своего бога, и других заставляют ими быть. Но на смешении и тупом фанатизме Империи долго не стоят: и католические, и мусульманские Империи давно пали. А вот наша огромная Россия — стоит, и стоять будет, пока ещё жив её языческий дух! Наши герои — Святослав Храбрый, Владимир Мономах, Александр Невский, Дмитрий Донской, Александр Суворов, Михаил Кутузов, Алексей Брусилов, победоносные маршалы и генералы Великой Отечественной, а с ними — все наши предки, — дороги нам именно тем, что, в отличие от Ричардов Львиное Сердце, от Саладинов и Тамерланов, Наполеонов и Гитлеров, стремились не совершать «подвиги», а творить Добро, и именно потому их Подвиг бессмертен, как они сами бессмертны в нас, в то время как Ричарды, Тамерланы и Гитлеры стремились именно «прославиться», зарекомендовать себя великими полководцами и «гонителями народов», и потому все их подвиги в конечном итоге привели их к жизненному и историческому краху, а всё Добро, которое они совершили в стремлении к славе, обернулось для их народов, а значит — и для них самих в новой жизни, величайшим злом. Какой Бог пустит в Вальхаллу или в Рай подлеца, развязавшего ради собственной славы войнищу, которая привела его страну и его нацию в ничтожество?..

Неизменной составной частью Рода и Родины была для наших предков и их Родная Вера. Особого обозначения для неё не было — в конце концов, никакой альтернативы ей быть не могло. И к ней славяно-россы относились с простым, искренним почтением, без всякого рабского трепета, без валяния во прахе и слепого фанатизма, так характерных для монотеистов. Некоторые истории о встречах русских воинов и христианских миссионеров напоминают простонародные анекдоты «о барине-дураке и хитроване-мужике». Греки обещали русским дорогие подарки, если только те примут крещение… и те принимали. А потом забирали подарки и покидали обрадованных попов, даже не думая сменить свою исконную Правду на какой-то чужеземный бред о «смирении» и «непротивлении». Иные «крестились» так по нескольку раз, и ничего зазорного в этом не видели! Зато когда враг пытался силой уничтожить на Руси нашу Родную Веру, искоренить Правду, русские стояли насмерть. Бесстрашно боролись против крестителей Господин Великий Новгород, вообще русский Север, Псков, Муром, через столетие после крещения Руси люди её поднимались на восстание против попов и богатеев по первому слову уцелевших волхвов, бросали вызов устроенной на византийский лад власти язычники Угоняй и Богумил, «безбожный вор» Стенька Разин. А через тысячу лет так же мужественно за «мужицкую правду» боролись те, кто не желал «ни ЧК, ни Колчака» — партизаны Сибири, матросы Кронштадта, соратники Антонова и Махно… Следует помнить, что в нашей стране и православие, и коммунизм в конце концов прогнулись под отечественное язычество, впитав его основные идеи и только так утвердившись среди народных масс!

Здесь, наверное, стоит ещё кратко разобрать образ Гитлера, потому что в нём переплелись и хорошие, и дурные поступки, с языческой точки зрения. Удержись он в стороне от безумной гордости, от веры в то, что каждый его поступок продиктован знанием Высшей Истины, он стал бы для Германии тем, чем был для Франции Ришелье. Но война справедливая, война против исторических недругов его страны во имя богатой и сильной Германии, во имя прекращения всяких войн в Европе, переросла в кровавую вакханалию, вызванную не исторической необходимостью, но личными амбициями Адольфа Гитлера. Ради собственной славы и желания устрашить весь мир своим военным гением он напал на русский народ и потерпел поражение. На Западе Гитлер был Цезарем, покоряющим галлов: его победы были стремительными, а потери минимальными. На Востоке Гитлер продолжил дело крестоносцев — и потому ответом на его нашествие был такой взрыв языческой воинственности, какого не было, пожалуй, со времён монголо-татарского нашествия, и результатом стало великое кровопролитие и великая победа. Виной тому во многом опять же германско-католическая вера в предопределение и языческое мужество простых русских людей. Маршалы Гитлера шли на Восток, думая о Наполеоне, сам он чувствовал себя Зигфридом из оперы Вагнера — в то время как Сталин даже не думал о том, что он может повторить судьбу своего любимого Ивана Грозного и проиграть войну с Гитлером так, как проиграл московский царь Ливонскую войну, иначе бы сухорукому кавказцу не удалось поднять на смертный бой весь народ. «Легко быть великим с таким народом, как русские!» — сказал великий тиран Черчиллю в доверительной беседе.

Потому Гитлер — не наш герой, как не наши герои все прочие «кшатрии» в кавычках. Наши герои — это мы сами, потому что язычникам ведомо: нет смерти для творящего Добро. Мы, язычники, судим о человеке не по тому, приверженцем какой религии он себя считает, а по его делам, и все русские герои, преданные нашей, исконной Правде, есть наши герои — чего никогда не скажут о язычниках монотеисты, ведь для них любой верующий раб выше перунова витязя Святослава! Язычник может быть очень жестоким, а может и проявить милосердие, дав врагу шанс измениться, понять свои заблуждения и стать совершеннее, но все эти поступки сами по себе не имеют смысла — смысл же обретают они лишь в контексте Деяния, направленного на улучшение, на изменение мира вокруг.

Социальное устройство славяно-русского языческого общества было основано на «системе троиц», системе священных троек. На языке индоариев этот принцип, относимый также и к богам, назывался «тримурти» или «тримутри». Социум разбивался на три категории (плюс одна, составленная из тех, кто в «нормальные» категории не попал), а те, в свою очередь — ещё на три типа труда, в соответствии с делением на труд производительный, труд ратный и труд разума — впрочем, внутри этих трёх видов труда люди могли и могут менять вид занятий в зависимости от сиюминутной необходимости. Сразу скажу, что предки деление производили достаточно условно, но вполне понятно.

Низшая категория, на санскрите именовавшаяся «чандалы», а у нас — «убогие» (это слово означает вовсе не «близкие к богу», а «лишённые божественной мудрости», подобно тому, как «упырь» — «лишённый огненного погребения»), и в соответствии со своими наклонностями они делились на побирушек и бродяг-пролетариев («производительный труд»), на разбойников, грабителей, наёмных убийц и просто наёмников («труд ратный»), и на мошенников всех мастей («труд разума»). Легко заметить, что в категорию «убогих» попадают люди с самым разным положением в обществе — ведь оценивается не капитал или власть, а именно склонность к определённому занятию, способности и готовность к самосовершенствованию. У убогих такая готовность чаще всего на нуле (хотя как раньше, так и сейчас находятся «благородные разбойники» или нищие мыслители), а связи с Родом Земным фактически нет, она ими не осознаётся. Чернь всегда безродна, даже если она стоит во главе государства. Более благородные люди воспринимали низшую категорию примерно как воспринимают нечистую силу и даже называли её не прямым именем, а прилагательным — «убогие».

Следующая категория — «вайшьи», или «огнищане» (в языческие времена это слово обозначало людей, живущих на огнище — в большой усадьбе — и кормящихся своим трудом). Это все производители материальных ценностей, видящие смысл своей жизни в труде и использовании результатов этого труда с выгодой для себя. Сюда входили крестьяне, профессиональные ремесленники, охотники и пастухи («производительный труд»), городская стража и прочие люди незнатного происхождения, которые посвятили себя защите родного поселения, охране торговых путей, а во время войн составляли костяк народного ополчения («труд ратный»), и купцы («труд разума»). Как и две следующие категории, вайшьи были полноправными членами общества, имели органы самоуправления («вече»), а вопроса о том, кто главнее — вайшьи, кшатрии или брахманы, — в древности даже не стояло. Главнее ли рука головы или наоборот?

За огнищанами шли «витязи», или «кшатрии» (исторические, разумеется, а не литературные). Это были уже не только и не столько производители материальных ценностей (хотя в мирное время большинство из них занималось вполне производительным делом), сколько защитники своего рода и те, чьё прямое предназначение — совершать Деяния, ведущие к изменению мира к лучшему. В отличие от взявшихся за оружие огнищан, витязи были защитниками не только своей малой Родины — города или усадьбы, но и всей Родины Великой. Но они должны были защищать свой род не только с оружием в руках и не только от иноземных захватчиков, но и вообще от всякой угрозы, в том числе от угрозы смут, беспорядков, внутренних распрей. Кшатрии делились на боярскую «администрацию», знатных и разносторонне образованных управителей и наместников («производительный труд»), профессиональных воинов, «кметей» или дружинников («труд ратный») и князей разной степени могущества, влияния и богатства («труд разума»). Видно, что воин и наместник стояли на одной ступени с князем («раджой» в Индии), и поэтому ещё в раннем средневековье правитель позиционировал себя лишь как «первый среди равных». Воины были уже не просто способны к самосовершенствованию, они каждым своим поступком утверждали Правду своего рода, но всё же были пока слишком погружены в повседневную суету и страсти, чтобы постигнуть Путь совершенствования целиком. Лишь в мгновения, когда смерть заглядывала витязю в лицо, в неравном бою, где «человеческое, слишком человеческое» приносилось в жертву Правде, Добру, воин приближался к Богам, обретая Знание…

И наконец — «волхвы», или «брахманы». Они были не только хранителями Знания, магами или мыслителями — в первую очередь они были воинами Правды, которые творили Добро не по наитию, не потому, что «так принято» или «так завещал отец», что характерно для витязей, но сознательно, постигая причины и следствия каждого поступка. Именно они «думают хорошо, говорят хорошо, поступают хорошо», потому что не только сердцем, но и разумом ощущают необходимость того или иного Деяния. В старину они делились на звездочётов, целителей, мистиков и прочие «научно-религиозные» категории («производительный труд»), на посвящённых Богам воинов (волкодлаки Руси, кельтские фанатики, сражавшиеся обнажёнными, германское «войско Вотана» и др. — понятное дело, «труд ратный») и на Мыслителей с большой буквы, философов, постигавших тайны Вселенной и дававших советы самым могущественным правителям Древности («труд разума»). Если представители всех иных общественных групп могли позволить себе ошибки и позднее исправить их, то волхвы права на ошибку не имели: слишком многое зависело от них, чтобы они позволили страстям или слабости восторжествовать над своим рассудком и своей волей. Поэтому те доморощенные волхвы, которые сейчас объявляют себя наследниками древней Традиции даже без встречи с истинными наследниками этой Традиции, без долгих лет ученичества, не просто показывают свою гордыню или глупость — они просто вредят сами себе, потому что тот, кто вместо Деяния тешит своё самолюбие, неизбежно ослабевает, навлекая тем самым на себя многие несчастья.

Должно быть, вы заметили, что я ни разу не употребил слов «касты» или «варны», которыми принято называть различные категории внутри социума. Поясню, почему: касты — это явление периода кризиса языческого общества, периода имущественного расслоения, когда деление в обществе стало производиться в первую очередь на основе богатства и возникла классовая вражда. Первоначально ведические мудрецы создали кастовую систему, чтобы сберечь, передавая из поколения в поколение, то немногое, что осталось от «золотого века» — идиллической эпохи арийского единства. Однако привело это лишь к тому, что богатые стали презирать неимущих, а чандалы, играя на классовых противоречиях, постепенно захватили всю власть в свои руки. Печальный, но закономерный итог, хорошо понятный и знакомый, к сожалению, нам, русским людям.

Более мудрой системой организации общества является система «сословий», когда человек в зависимости от своих способностей может изменить род деятельности, к которой его готовили с детства, или напротив — изгнан с почётной должности из-за некомпетентности. Нечто подобное и существовало перед формированием кастовой системы в баснословные теперь уже времена, а потом на миг возродилось в эпоху Империализма — в век наибольшего могущества белой Европы.

На протяжении всей статьи я много раз употребил слово «самосовершенствование», и пришла пора, наконец, пояснить, что под этим словом понимается в язычестве. Чтобы это было проще сделать, я для начала расскажу о том, как волхвы воспитывали тех, кто считал себя готовым для сознательного выбора Пути.

Вообще, волхвы были в древности общепризнанной элитой благодаря своим знаниям, поэтому люди могли или мечтать о рождении в семье волхвов в следующей жизни (этого следовало добиваться Деяниями), или уже в этой жизни податься в ученики к волхвам. Причины для этого могли быть самые разные, и потому весь период ученичества (построенный также на «тримурти» и фактически копирующий Великое Делание алхимиков — nigredo, rubedo и albedo) не только давал знания и умения, но и отсеивал тех, кому эти знания и умения могут пойти лишь во вред.

Первый период был (и по сей день остаётся!) для претендентов на Знание весьма неожиданным. Они должны максимально дистанцироваться от общества, продолжая жить в нём (!), научиться смотреть на людей вокруг как бы со стороны и перестать испытывать страх «быть не как все». Никто, кроме самого ученика, не должен был судить, удалось ли ему это. Когда же ученик чувствовал, что добился своей цели, он должен был снова прийти к учителю. Часто у окружающих, даже не подозревающих об «ученичестве», такие люди считались сумасшедшими, и это должно было воспитать в ученике волхва ещё одно ценное качество — умение на пути к цели не обращать внимания на тех, кто не понимает сути их Деяния.

Второй период — это собственно ученичество, но совсем не такое, как в большинстве тех же магических систем. Ученик должен, опять же, сам научиться видеть и постигать мир вокруг, самостоятельно искать ответы на все возникающие вопросы, думать, анализировать, схватывать на лету и доступно излагать свои мысли. Когда он приходил к учителю, тот ничего ему не объяснял, но лишь задавал вопросы «Как ты считаешь, откуда появился наш мир?», «Что такое душа?», «Какова цель нашей жизни?» и прочие такого характера. Ученик должен был дать свой ответ на такие вопросы, и если ответ был противоречивым и неполным, учитель наводящими вопросами и комментариями показывал ученику несовершенство его представления о мире, и лишь после того, как ученик сам устранял все противоречия в своём представлении о том или ином явлении, волхв переходил к иным вопросам. Таким образом, картина мира не просто систематизировалась — ученик учился думать самостоятельно, а также — безжалостно отказываться от любого утверждения, если оно перестаёт соответствовать действительности. Позднее в Индии была создана система Упанишад, где учитель давал ученику ответ сразу на все предусмотренные ученичеством вопросы, но такая методика не приучала человека к самостоятельному мышлению, почему многие направления индуизма и свелись просто к обрядной деятельности без понимания сути происходящего.

Когда же учитель понимал, что ученик выработал истинно языческий взгляд на Вселенную, он просто говорил ему: «Ступай в мир!» — и, на первый взгляд, ученичество на этом и заканчивалось. Однако на самом деле это был самый главный этап ученичества: только тот, кто осознаёт разумом и чувствует сердцем необходимость Деяния, совершения Добра, преодолевает третий этап и завершает ученичество. Суть же третьего этапа проста: человек ищет своё место под Солнцем. Запретов нет никаких, как их и не может быть у язычника: всё позволено. Человек, обуреваемый страстями, обречён сломаться, не в силах быть Ответственным, потому что он неизбежно выберет путь, ведущий к гибели, а сопьётся ли он, сойдёт с ума от разврата или будет убит добрыми людьми при попытке присвоить чужое — уже не столь важно. Если кто-то стал учеником волхва ради власти, ради того, чтобы обладать богатством и женщинами, ради того, чтобы реализовать свои нечистые комплексы (гомосексуалист, педофил…), он обречён уничтожить сам себя. Стремящийся же к совершенству на третьем этапе ученичества научится самому главному в этой жизни — самому отвечать за свои поступки, самому решать — совершать ли то или иное Деяние или нет. Какое-то время они будут удовлетворять вполне естественные для человека жажду славы, власти, любви, в конце концов, но постепенно они поймут тщету всех этих страстей, и страсти утратят свою власть над завершившими третий этап ученичества. Перед ними откроется Путь, и они поймут, что и как на этом Пути следует делать, более того — они поймут, что ждёт их в конце этого пути. Главными целями их жизни станут постижение мира и творчество, изменение этого мира в соответствии со своими знаниями о Бытии. В Индии таких людей называли «раджанья», «царственные». Впрочем, те, кто ломается на пути к этому состоянию истинной свободы, не всегда заслуживают презрения — иногда они просто не готовы завершить ученичество. Таков индийский Бали, великий аскет, ставший царём трёх миров… и от вседозволенности превратившийся в страшного демона. Бог Вишну лишает Бали власти над миром земным и небесным, но из уважения к его прежней мудрости (!) оставляет ему власть в нижнем мире — патале — и разрешает раз в год посещать потерянное царство. Так Бали возвращается на Путь и становится добрым покровителем индийского штата Керала.

Впрочем, есть и те люди-самородки, которые без всяких наставников, самостоятельно приходят к истинно языческому взгляду на мир, к пониманию сути Деятельного Добра (ср. «хинаяну» и «махаяну» в буддизме). Сегодня среди них главное место занимает А. Добровольский — Доброслав, человек, который поднялся до такого понимания тайн мироздания, до такого чистого общения со всем живым, что каждая его работа есть не просто изложение мыслей — но возвышенная поэзия, созданная великим мыслителем и неукротимым, страстным язычником-патриотом. Как мудра, как вселенски охватывающа его мысль о том, что человеку, творящему Добро, уже не нужна никакая магия — сама Природа приходит ему на помощь в малом, чтобы не отвлекать от Великого! Всё же бездушные маги и экстрасенсы, по сути, лишь великими усилиями воруют у Природы то, что могли бы получить в подарок, если бы стали чуть более совершенными.

Какова же цель всего этого Самосовершенствования?

Во-первых, самая очевидная цель — это освобождение от того, что мешает нам быть самими собой и реализовывать свои замыслы. Многое мешает этому — самое банальное незнание законов мироздания, неумение разглядеть за пляской страстей и сиюминутных желаний Главное, бессилие в той или иной ситуации. Путь Язычника, внутри себя делящийся на множество индивидуальных путей, ведёт нас к преодолению этого самого несовершенства, чтобы мы могли осознать Единство внутреннего и внешнего, понять, что лишь активно вмешиваясь в происходящее вокруг, в любой ситуации следуя своей Правде, «думая хорошо, говоря хорошо, поступая хорошо», мы сделаем этот мир тем местом, в котором сможем быть счастливы. Главная заповедь язычника — это «Да расцветёт повсюду Жизнь!», а значит — то Добро, которое мы творим во имя этой Жизни (именно Жизни, а не прозябания), неизбежно возвращается к нам, а то Зло, которому мы однажды не воспрепятствовали, неизбежно затронет нас самих. Повторю — никакой Бог не будет вас наказывать, к вам просто вернётся всё, что вы делаете на Земле, и никто лучше вас самих не поймёт, какое Деяние в той или иной ситуации является Добром, а какое — Злом.

Во-вторых, каждый из нас стремится к Счастью, хотя для каждого оно и индивидуально. Даже те, кто утверждает, что жертвуют своим счастьем во имя других, либо испытывают счастье, совершая это Деяние, либо надеются на загробную награду за земные страдания, так что бескорыстных людей нет и не было! Язычество помогает нам обрести Счастье во всех его проявлениях: счастье победы в борьбе за свои идеалы, счастье познания, счастье творчества и самое великое — счастье Любви, но не какой-то бесплотной христианской, а самой что ни на есть огненной страсти, во имя которой убивают и во имя которой умирают; потому что только Любовь окончательно помогает нам преодолеть границу между Внутренним и Внешним, в то же время сохраняя свою индивидуальность. А когда человек счастлив — что ещё ему нужно? Не случайно все монотеистические религии, все разрушительные, порабощающие идеологии торжествовали только тогда, когда народы уклонялись со светлого языческого Пути, забывали за своими суетными стремлениями о том, какая это радость — безыскусно, искренне славить Бытие, ощущать сопричастность себя всему мирозданию!

И в-третьих, Путь язычника бесконечен, как и сама Вселенная. Славяне называли себя Даждьбожьими внуками — это начало новой «тримурти», на которой «раджанья» — это уже не внуки, а дети, те из них, кто продолжит совершенствоваться, становятся и Богами, покровителями своего народа, уже не нуждающимися в плотской оболочке. Лишь иногда, как говорят легенды, сходят они вновь на землю в облики великих героев — когда количество Зла в мире угрожает самому существованию планеты.

Что дальше? Как известно, некоторые суфии и индийские мыслители считали, что следующим этапом развития Личности является уже не уровень Бога, а уровень Рода. Тот, кто некогда начинал свой путь в теле человека, ошибался и падал, как и всякий ребёнок, учащийся ходить, теперь сам становится целым мiром, и одновременно — тем законом Деяния, Действенного Добра, который есть в любом из миров. «Я есть Истина!» — воскликнул, постигнув это, великий суфий аль-Халладж. Напрасно неграмотные стражники очередного азиатского деспота пытали и унижали мудреца за эту «хулу на Аллаха» — он не отрёкся, потому что для Постигшего и в самом деле Смерть больше не имеет ни малейшего значения! А сколько таких мучеников, наших отечественных волхвов, за подобные слова было обезглавлено, четвертовано, сожжено живьём? Сколько светлых ведьм-берегинь обесчещено и брошено в пламя? Сколько погибло витязей, не сумевших поднять меча против своих же, русских, отринувших заветы Предков?.. А потом мученики и бунтари вновь родились в своей родной стране, чтобы всему вопреки следовать древней славянской Правде. Язычникам ведомо это. Мы вернулись — чтобы творить Добро.

Я написал эту статью совсем не для того, чтобы кого-то звать «в язычество». Чтобы постигнуть сокровенный Путь Деяния, нужно прежде всего смотреть внутрь себя и на мир вокруг, а не искать мудрости в словах кого-то одного. В языческой философии нет и не может быть догматов или «священного писания», не стремлюсь их создавать и я: это одна из причин, почему не стал я в этой работе касаться темы славянских магических практик или каждодневных житейских правил нашего исконного мировоззрения. Моей задачей было показать основные принципы русского, языческого подхода к осмыслению Мiра, показать, где начинается тот бесконечный путь Деятельного Добра, который ведёт нас к совершенствованию. Если вы заинтересовались простым и ясным мировоззрением наших далёких предков, если вы ощутили кровное родство с русскими героями далёкого прошлого, гордость за их подвиги, если догмы, которые прежде казались вам нерушимыми истинами, показались вам не такими уж и прочными, то я достиг своей цели. Смотрите и постигайте…

Постигайте и мыслите…

Пока народ верует в себя, у него — свой бог. В своём боге народ чтит условия, благодаря которым он на высоте, в нём он чтит свои доблести… Когда народ гибнет, когда он чувствует, что его вера в будущее иссякает, надежда обрести свободу окончательно гаснет, когда покорность представляется ему полезным делом, а добродетель побеждённого — первым условием сохранения жизни, тогда обязан перемениться и бог…

Фридрих Ницше