Интервью с И.А. Масловым

Интервью с И.А.Масловым

Первый вопрос — представься, как считаешь нужным.

Илья Маслов (И.М.): Илья Маслов.

О себе немножко.

И.М.: Живу в Новгороде. Сейчас студент 4 курса медицинского института при Новгородском университете Ярослава Мудрого. Основные интересы, помимо будущей профессии — русский национализм, русская история, эзотерика. Посильно, уже долгое время, оказываю поддержку русскому национальному движению. Сам заинтересован в возрождении наших исконных традиций и возрождении нашего национального духа, формировании русского единства.

Вот ты упомянул про возрождение русских традиций. Потому такой вопрос следующий: в своих произведениях ты часто упоминаешь так называемую Северную традицию. Можно о ней в нескольких словах — что есть Северная традиция, и как её понимать в рамках русских традиционных ценностей?

И.М.: По своей сути, Северная традиция сформировалась в очень далёкие времена, в так называемый неолит. К сожалению, о более ранних временах нам археология не даёт никаких сведений — ну, почти никаких, — а больше о временах неолита, в том числе на Севере, когда были пещерные святилища, когда наши предки в те времена были уже сравнительно развитыми, у них были сложные культы, сложные религиозные представления, какая-никакая культура. Об этих временах можно говорить уверенно. Уже в те времена на Севере были гораздо более сложные условия для жизни по сравнению с более южными регионами, поэтому здесь сложилась очень интересная система ценностей, которая в корне отличалась от тех, что легли в основу так называемых ближневосточных цивилизаций, которые якобы, как сейчас считается, легли в основу нашей современной цивилизации.

И авраамических религий.

И.М.: Да, и авраамических религий. Вообще, Северная традиция предполагает бесконечное развитие человека как личности. Сам по себе человек в Северной традиции (как отражено в скандинавских мифах, в славянских, вообще в большинстве индоевропейских мифологий) — это своеобразная ступень от здешнего, земного существования (такого полуживотного или вообще животного, если посмотреть на наших человекообразных современников) к божественному. Известно из классических мифологий, что очень многие герои, которые рождались на Земле, совершали подвиги среди людей, были их правителями, знаменитыми мудрецами, как, например, в Египте — Тот, в древней Элладе — Геракл, у германцев — Вотан, Один. После смерти они постепенно становились богами. Т. е. это не какие-то боги, которые снизошли на землю (как стали считать позднее, что это аватара кого-то), а именно люди, которые при жизни достигали совершенства, благодаря которому и после смерти их существование не прервалось, а продолжилось даже не на уровне человеческой души (когда человек умирает и перерождается в новом облике среди людей, своих потомков), они стали чем-то принципиально новым. Они сравнились с богами, со своего рода стихийными силами. Кроме того, сейчас это очень проблематично и не во всех индоевропейских традициях восстанавливается (например, славянскую очень трудно восстановить, потому что осталось мало источников), но в Северной традиции, как принято считать, не было именно идеи остановки, что цель человека — это стать богом. Вот, например, в каббале цель человека — это именно слиться с богом. Слиться, утратить свою личность — это его высшая цель.

А здесь конечной цели нет?

И.М.: Конечной цели нет. В славянской традиции известно, мы здесь люди, славяне, Даждьбожьи внуки, т. е. своего рода дети, внуки богов, которые, постепенно развиваясь, могут сравниться как с сыновьями Даждьбога — богами младшего поколения, так и с самим Даждьбогом — богом старшего поколения. Если продолжить эту мысль, то можно, совершенствуясь, перерасти и уровень бога — как мы себе представляем этого политеистического бога, — и выйти на уровень Рода. А Род — это, буквально, сверхличность, это сущность, которая не сотворила наш мира, а именно сама легла в его первооснову. На самом деле это очень сложные метафизические термины, но можно сказать, что человеческая личность (т. е. уже не человеческая, а сверхчеловеческая, уровня богов), совершенствуясь, отпочковывается от здешнего мира и формирует что-то принципиально новое, своё.

Свой мир.

И.М.: Свой мир, именно. Причём как бы не творит, в чём отличие от монотеистического демиурга.

Не снаружи находится, а внутри него…

И.М.: Да, в северной магии принципиально иное отношение к взаимодействию с богами. В южных традициях — у негров, у средиземноморских народов, у семитов — рабские отношения с богами. Я семь лет служил своему господину — значит, этим я служу своему господину, который на небе. Соответственно, поскольку я исполняю волю своего господина на небе, я могу того же требовать от тех, кто стоит ниже меня. Там были те, кто не может ни от кого ничего требовать — рабы, но их уже никто особо не спрашивал. Их вообще никто ни о чём не спрашивал, нигде. Вообще, у нас, на Севере, было именно не «господин-раб», а братские отношения с богами, родственные. Их почитали как старших родственников и одновременно — как какое-то подобие самих себя, потому что мы все части единого Рода. Причём самостоятельные, а не как каббала учит, что мы все отпочковались от единого бога вопреки его воле. Даже не вопреки воле, но конечная наша цель — это обратно туда залезть. Среди индоевропейцев другая идея — о том, что мы здесь играем не менее важную роль, чем боги, просто другую. Всё, что имеется, играет какую-то роль. Другое дело, что если имеется педераст или враг какой-то — его нужно ликвидировать, в этом его роль.

Если я правильно понимаю, Северная традиция, русская традиция отличается коренным образом как от Восточной, так и от Западной. Существует ли Западная традиция, чисто Западная?

И.М.: Вообще о первоосновах традиции мы можем судить, прежде всего, уже по средневековым источникам — по религиозным мифам мистических орденов. Потому что даже от времён античности до нас дошло мало что аутентичного. Если обращаться к этим первоисточникам, то в их представлении запад (как, кстати говоря, и восток) — это что-то вторичное по отношению к северу и югу. Первоначально существовало два полюса — лёд и пламя, север и юг. Силы, которые присутствовали в этих полюсах — в мифологии тех же скандинавов это огонь Муспельхейма и холод Нифльхейма, в приложении к истории — северяне, которые с севера переселялись на юг, гонимые холодом, и чернокожие южане, которые переселялись в каменном веке на север, гонимые засухой и катаклизмами. Они сталкивались между собой, они породили те современные и уже умершие традиции, которые отличаются от чисто южной и чисто северной. Западная — это так называемая традиция Атлантиды. По мифам тех же тамплиеров, по мифам розенкрейцеров, Атлантида — это континент, который первоначально был колонизирован первой чёрной расой. Но позднее там, после многих мифологических событий, чёрное население Атлантиды пришло в упадок, и она была заселена выходцами с севера. После чего там возникла смесь: господствовала символика северная, но белые завоеватели восприняли в какой-то степени культуру, которая существовала до них. Получилась такая своеобразная смесь, которая и легла в основу Западной, европейской, вообще отличной от Северной…

Получается, что запад — это смешенное, замутнённое знание севера. Северная традиция, разбавленная южной кровью.

И.М.: Да, к сожалению, да. И причём, заметь, исторически получилось так, что смешение получалось несколько раз. Конечно, Атлантида и прочие мифологические земли — это миф, сказка. Но сказка — не в смысле ложь, а именно что-то такое замутнённое, прошедшее через все тысячи мнений. Исторически мы знаем, что западная Европа повторяла судьбу Атлантиды, т. е. её заселяли сперва негроиды, вытесняя из неё коренное, доледниковое белое население. Потом коренное белое население возвращалось, формировалась особая средиземноморская раса. Потом эта средиземноморская раса была вытеснена новой волной с севера — частично вытеснена, частично покорена. Эта средиземноморская раса легла в основу так называемых плебеев, нидингов, т. е. неполноправных членов классических северных обществ. Безусловно, западная Европа в своей классической культурной традиции представляет собой сильно смешенную культуру. Например, у германцев очень сильная идея судьбы, фатализм. Чисто Северу это не характерно. Если брать, например, ранние ведические источники, сохранившиеся в Индии, там этого фатализма нет. Или, например, в ранней Элладе. Там тоже нет фатализма. Там персонаж спорит с богами. Не только спорит — например, Зигфрид тоже пытается изменить свою судьбу, или поздне-эллинский Эдип. Но у них ничего не получается. А в ранних ведах герои противостоят воли богов. Не только в ведах, а вообще. Например, есть такой расхожий миф, как старый злой царь узнал, что его внук свергнет его, приказал этого внука убить, а внук чудом выживает и через много-много лет возвращается, чтобы утвердить справедливость. Это именно древний сюжет, который не имеет ничего общего с фатализмом. Здесь, конечно, можно спорить, что фатализм в отношении того, что внук всё равно пришёл. Но всё равно фатализм Запада не характерен для классических индоевропейцев.

Можно ещё один вопрос? Наиболее чистая Северная традиция — где она присутствует? Ты сказал «веды», там частичная. Сейчас на Индию посмотришь — там от Севера очень далеко, там скорее дравидская раса уже. У нас сейчас из письменных источников мало чего осталось. Как внутреннее какое-то ощущение? Где она, эта Северная традиция?

И.М.: По сути, первоисточников, которые передавались много лет из поколения в поколение, у нас, конечно, не осталось вообще. Те же западные сказания — это продукт записи христианских монахов и христианских поэтов, христианской эры. Тот же Снорри Стурлусон — он очень сильно стремился придать скандинавским богам облик мифологических героев — именно не богов в религиозном смысле, а просто героев. Может, иначе он просто не смог бы опубликовать в христианские времена свои работы, тем не менее, они играют уже роль принижения богов. То же самое и в Индии.

А Велесова Книга?

И.М.: Честно говоря, я считаю её выдумкой. Там отражены взгляды на историю славян и т. д., господствовавшие в конце XIX — начале XX вв. И современным археологическим данным они во многом не соответствуют.

Так ведь сохранилось очень много знаний, которые протерпели очень мало изменений в течение прошедших тысяч лет. Например, топонимика местности, в том числе в самой России. Русский фольклор, поговорки, пословицы, крылатые выражения — они очень мало изменились. Например, русские народные песни, сказания, былины. Нельзя ли из них почерпнуть источник?

И.М.: Это отдельные сведения, отрывочные.

У тех же христиан есть Библия. А у нас что есть?

И.М.: Я сейчас отвечу сразу на два вопроса. Во-первых, у нас принципиально отличается от христианских, авраамических традиций, поскольку мы северяне, и у нас Северная традиция. Отличается тем, что у нас в идейном плане не строго иерархическая структура. Не как в христианской церкви — есть священник, раб бога, который нижестоящим рабам бога доносит какую-то истину. У нас была идея о личностном совершенствовании, т. е. достижении личного мистического опыта через своё совершенствование. Воин достигал его в бою — как все эти мифические воины, которые, совершенствуясь, становились былинными богатырями, которые совершали подвиги, достойные богов, а не смертных. Мыслитель — через своего рода философские изыскания и т. д. Поэтому нам сама Библия как какое-то писание не нужна. Самое главное, что у нас осталось — это незамутнённое северное восприятие, которые наши славянские предки пронесли через все эти столетия чужеземных нашествий, чужеземных наносов в культуре, это отношение к миру. Мировоззрение, мировосприятие. Естественное мировосприятие, свойственное северянам. Стоит, безусловно, восстанавливать по нашим былинам, песням, сказаниям какие-то мифы старины, искать, какие боги были позднее превращены в этих сказаниях в христианских святых. Но именно для формирования русского мировоззрения, для мировоззрения, которое достойно русского человека, это не главное. Главное — это обратиться к тому, что внутри тебя самого. Для этого, безусловно, нужно знать не столько сохранившиеся метафизические, легендарные источники, сколько саму историю. Как наши предки, классические предки, про которых можно однозначно сказать, что они русские, тот же князь Святослав, князь Дмитрий Донской, они вели себя в сложных ситуациях, аналогичных нашим. И, соответственно, если ты себя так ведёшь в таких ситуациях, причём не насилуя себя, а чувствуя, что это правильно, то вот, соответственно, и русская идеология, русское восприятие.

Существует небольшая проблема. Она связана с тем, что немалая часть современной национальной молодёжи считает себя русскими православными христианами. В связи с тем, что уже на протяжении многих веков наблюдается давнее притеснение христианами язычников, а также взаимоненависть между ними, как их примирить между собой в рамках озвученной тобой Северной традиции? Есть же мистическое русское православие. Возможно ли рассматривать в рамках мистического русского православия тот же самый бесконечный путь, бесконечное развитие, желание человека стать богом? Как найти себя ребятам в этой Северной традиции, которую ты сейчас предложил? И вообще хотелось бы знать, как ты относишься к христианству как таковому. К современному, историческому, к введению христианства на Руси. Сначала касательно ребят, которые считают себя православными. Как им быть?

И.М.: Если строить полный ответ, мне бы хотелось сначала ответить на вопрос о христианстве. Христианство вышло из Южной традиции, и я как исследователь не могу его отнести к чему-то другому, кроме этой Южной традиции. Есть индоевропейские влияния, и их, при желании, можно проследить, описать, что, кстати, учёные делали неоднократно. Индоевропейские влияния есть и в Торе, потому что Ближний Восток неоднократно завоёвывался индоевропейскими племенами. Поэтому к самому базису христианства я не могу относиться иначе, чем к чему-то чуждому для северян и Северной традиции. Но у тех же христиан-подвижников, у христиан, которые претерпевали свой метафизический опыт, мистический опыт, у отшельников, у них был хороший принцип: возненавидеть грех, а не грешника. Они ненавидя то, что считали грехом, а именно в русском православии понятие греха сильно отошло от того понятия греха, что было не только в христианстве Христа, но и в раннем христианстве, христианстве первых византийских Соборов. Здесь сказывается влияние язычества. Они считали грехом отказ от патриотизма — уже исторические православные христиане, которые жили на Руси (я говорю именно о подвижниках веры). Поэтому, ненавидя такой грех, они не ненавидели при этом грешников. Например, человека, который осознанно вредит людям, осознанно вредит православным, осознанно вредит своей стране, т. е. тому, что однозначно уважается и почитается в русском православии. Конечно, он должен быть остановлен, если надо — остановлен силой. Но ненависти, которая царила в более политизированных кругах церковников, которые и вводили христианство огнём и мечом, которые преследовали своих еретиков — зачастую, если смотреть исторически, больше соответствовавших идеалу христианина. Да и более симпатичных мне как русскому человеку, чем ортодоксальное христианство времён того же Никона. Мне кажется, что современные православные, которые чувствуют себя националистами, патриотами, действительно считают, что служение богу — это одновременно служение и России, той стране, в которой они родились по воле этого бога, должны принять на вооружение принцип «возненавидеть грех, а не грешника». Первична не ненависть к тому, кто является грешником, к тому, кто думает не так, совершает какие-то поступки, а первичен именно грех. Ненавидя грех, следует определиться с отношением к грешнику, который этот грех совершает. Если это чужак, и его поступки вредят России, вредят делу русского народа (а чужаком в данном контексте становиться как иноземец, который пришёл сюда устанавливать свои порядки, так и свой, который добровольно предал свои традиции, свой народ и заодно с чужаками вредит здесь нашему народу и нашей стране) — конечно, здесь идёт речь только о том, как ему помешать. Если речь идёт о человеке, который, заблуждаясь, с точки зрения христианства, вредит себе — т. е. язычники, атеисты, — но в то же время на социальном поле не совершает никаких поступков, противоречащих, вредящих русским людям, то, я считаю, что, с христианской точки зрения, христианину можно и нужно с ним спорить, пытаться как-то переубедить, — но чтобы споры и раздоры происходили именно в свободное от общей борьбы время. Если русский язычник, с точки зрения русского православного националиста, совершает положительное для русского национализма действие — скажем, борется с произволом по отношению к русскому народу, — то его следует поддержать. И, понятное дело, я считаю именно врагами России и русского народа тех, кто устраивает религиозные распри. Как из христианского лагеря, так и из языческого.

Христианство было насажено России огнём и мечом, крестом и булатом. К сожалению, за 1000 лет оно уже стало частью нашей русской культуры, частью России. Мы не знаем, можно ли сейчас его вырезать и выбросить, потому что, скорее всего, оно уже стало русским, и ничего поделать невозможно. Очень много людей, которые стали русскими, считают, что быть русским — значить быть православным. Пусть православие — это одна из частей, составляющих русскую идею. На этом постаменте могут играть наши враги. Язычников они настраивают против православных, православных — против язычников, возбуждают стрелы обиды, которые между ними были. Собственно говоря, это лишний повод испытать себя как националиста. Что для тебя важнее? Кровь — или нежелание видеть рядом такого же русского, который позволяет себе как-то иначе относиться к вещам, которые касаются только его? Я не говорю о тех язычниках, которые говорят, что нужно сжечь все христианские церкви, а православных уничтожить. Конечно, это враги и предатели, уважать их русскому националисту невозможно. То же самое я могу сказать о радикальных антиязычниках из христианского лагеря. Если для тебя важнее религия, то ты язычник, христианин, ортодокс, посвящённый, ведист. Кто угодно, но уже не националист.

Религиозный фанатик сам по себе не может являться русским националистом?

И.М.: Конечно, не может, он именно религиозный фанатик. Он даже национализм зачастую понимает не так, что «я принадлежу к русскому народу» и т. д., а в религиозном плане, чтобы спасти свою душу или в новом воплощении достичь чего-то большего, нужно быть русским националистом. А это принципиально разные вещи, именно с моральной точки зрения. Т. е. важно осознание себя русским, а не осознание того, что считать себя русским с религиозной точки зрения — это хорошо, что я вижу у многих религиозных фанатиков.

Важнее должен быть принцип крови?

И.М.: Важнее, безусловно, принцип крови — принцип крови, духа и культуры, — чем религия. Безусловно. Культура — она не на религии зациклена. Я могу сказать, что, будучи язычником, я знаю ту же историю православной церкви, жития святых, гораздо лучше, чем большинство из православных и, может быть, даже из православных националистов, в чём я неоднократно убеждался. Потому что, проще говоря, мне это интересно, это же часть моей родной истории, истории моих предков — значит, в какой-то степени и моей истории.

Следующий вопрос будет касаться девиза национал-технократии (нацтеха). Девиз нацтеха очень прост: «Прогресс и традиция». Будущее России видится нами как мир, в котором всесторонне развиваются человеческие способности — как физически, так и духовно, умственно. Всё это происходит на пути достижения сверхчеловека. При этом технологии и техника на пике своего развития помогают развить гармонизированного человека. Всё вышесказанное — т. е. развитие человека на пути к сверхчеловеку и развитие технологии — должно происходить на базе русских национальных традиций: семья, честь, кровь, дух, совесть, верность, земля — т. е. должно вращаться вокруг этих понятий. Именно техника и технология находит, к сожалению, протест среди некоторых существующих националистических организаций. Мы их называем «лубочниками», или «квасными патриотами». Такие товарищи, которые говорят, что прогресс — это плохо, эволюция — это плохо, развиваться не нужно, нужно бежать в леса. Что таким можешь сказать товарищам?

И.М.: По сути говоря, это из той же оперы, что казаки с шашками, выточенными из автомобильных рессор. Эта беда не только русского национального движения, эта беда многих философских концепций, которые охватывают многие круги. Человеку хочется принадлежать к чему-то высокому. Он считает, что он к нему принадлежит. Пытается что-то делать в рамках этого дела. У него не хватает, может быть, духа, сил, способностей, чтобы действовать в современных реалиях, которые есть сейчас, и действительно действовать на благо будущего.

Он избегает и убегает в прошлое.

И.М.: Да, это эскапизм. Как те же самые толкинисты, те же самые реконструкторы. Люди, которые начинают говорить, что всё потеряно, всё утрачено, что только путём эскапизма можно сохранить хоть что-то. На самом деле они не понимают того, что действительно всё в нашей жизни постепенно развивается, совершенствуется. Да, на этом пути могут быть ошибки. Но нужно ликвидировать эти ошибки, а не возвращаться назад. Если, скажем, есть у нас фанатики какого-нибудь века матушки Екатерины, есть фанатики времён Ивана Грозного, есть фанатики времён языческой Руcи…

Увлечение должно оставаться увлечением, а жить нужно в нашем мире.

И.М.: Да, конечно. А вот такие фанатики…

Они в нашем мире не живут.

И.М.: Да, их хочется спросить: «А почему именно к этому времени?» Почему, например, не к временам каменного века? Тогда, по вашей логике, было всё ещё более правильно, ещё ближе к изначальной традиции. Безусловно, этот миф о том, что националист такой бородатый, сделанный под XIX век, в лаптях, с балалайкой, который не признаёт ничего современного — это именно продукт не столько заблуждений самих русских националистов, сколько внедрений нам нашими оппонентами, врагами, причём с дореволюционных времён. В наших рядах до революции были многие прогрессисты. Вспомнить того же Менделеева. Этот человек — однозначный прогрессист, человек, однозначно устремлённый вперёд, учёный, исследователь, человек, который хотел вывести свою страну — причём не только в своей области, а глобально — на передовой уровень относительно всех стран того времени. Он мечтал о том времени, когда Россия окончательно оторвётся от Европы и будет впереди неё на много шагов. Это он описал в своих произведениях о русском национализме. В тогдашней психологии, в тогдашней медицине, в тогдашней инженерной технике — можно назвать много таких людей, бывшими одновременно русскими националистами и патриотами, и бывшими устремлёнными вперёд. Именно тогда либеральная печать, не говоря уже о печати монархической и коммунистической, очень активно создавала этот образ смешного черносотенца — погромщика с дубиной, который отрастил себе бороду и ратует за святую Русь в пещерах. Соответственно, всё это было пропущено через призму гражданской войны, когда под именем националистов красные выставляли белых.

Хочу сказать, что идеал русского человека для нацтеха — это человек, который прекрасен внешне и прекрасен внутренне. Он владеет своим телом, своим разумом, он владеет своим духом. Поэтому он — технически грамотный специалист, он умеет пользоваться техникой, он гармонически развит. Фактически, это сверхчеловек. Сверхчеловек, который умеет общаться как с техникой, так и самим собой. Для него совершенно нет преград. Согласись, возврат к пещерам, возврат к лесам — это не русский национализм, скорее, это шаг в прошлое. Наши враги от нас хотят этого. Они хотят, чтобы мы отступили от пути, на который мы встали уже однажды. Нас с этого пути уже совращали, но всё равно мы на него возвращались. Это путь прогресса при сохранении существующих традиций. В свете сказанного мною, следующий вопрос. К сожалению, русская история знала много подъёмов и падений, в ней было слишком много крови, слишком много потерь и боли. Возможно ли адекватное восприятие русской истории для живущих сейчас, для русского человека? Причём не секрет, что сейчас в России существует очень много движений и организаций, но, к сожалению, они разобщены. И немаловажным фактором их разобщения является различный подход к различным моментам в русской истории. Кто-то имеет устремление в политической сфере, кто-то — русские анархисты, кто-то считает себя монархистом, третий считают себя язычником, четвёртый считает себя русским православным, пятый считает, что надо быть отшельником и идти в каменный век, шестые считают, что русский националист — это биоевропеец, который должен быть с Европой и отречься от всех. Седьмые считают, что русские должны быть вместе с Востоком, что русские получились из скрещения татаро-монголов со славянскими племенами. Как быть в такой каше, которая нас окружает? Как адекватно ко всему этому относиться, и какая идея должна быть, чтобы всех русских националистов объединить?

И.М.: Русская идея. Во-первых, нужно понять, что русский — это русский. Не надо именно русских разбивать на какие-то категории, не надо их в своём сознании делить на настоящих русских и тоже русских, но плохих русских. Другое дело, я не говорю, что нужно объединяться с «русскими» либералами, которые отреклись от русского родства. Не надо пытаться русских куда-нибудь активно отнести — например, к тем же белым европейцам. Белые европейцы — это одна из частных характеристик русских, много кто, помимо этих белых европейцев, сами за себя. Не надо русских относить к восточной цивилизации, потому что нас там особо никто не ждёт. Там, скорее, наоборот, ждут, когда же «малый шайтан» сдохнет. Во-вторых, у многих стран, у которых был такой могущественный имперский период, тоже достаточно бурная и сложная история, наполненная революциями, бунтами, иноземными захватами и т. д. Но в других странах — даже тех, которые не строятся на принципе национализма, — несколько иное отношение к своей истории. Там не копаются в прошлом с попыткой определить, что во время Великой французской революции, скажем, Наполеон — это плохой, и мы его французом считать не будем, а Робеспьер — хороший. Или Робеспьер — плохой, а Наполеон — хороший. Французы, как пример, очень уважительно относятся ко всем выдающимся деятелям времён Французской революции. Даже распространили культ свободы, равенства и братства или культ Наполеона, которые, по идее, друг другу противостоят, на другие страны. Они, конечно, делают для себя выводы, что тогда было правильно и неправильно, но они не бичуют себя за то, что какие мы плохие, мы своих же убивали на гильотине, всё, нам нет прощения, мы должны каяться перед всем миром. Нет этого у китайцев, которые практически проиграли все войны, которые вели вовне. Но, тем не менее, они до сих пор восхваляют свою национально-освободительную борьбу, которая была всегда проигрышна и достигала победы, как в случае с монголами — когда господство монголов над Китаем окончательно развалилось после того, как они передрались между собой. Или как в случае с японской оккупацией во время Второй мировой войны: когда японцы окончательно были разбиты другими странами, китайцам оставалось всего лишь присоединиться к этим другим странам. Должно быть именно эстетическое, а не осудительное отношение к своей истории. Кропоткин — анархист, наш человек. Заблуждался, но наш человек. Он мыслил, думал, не был обывателем. Красные бойцы, которые под Псковом в 1918 г., после стольких лет разрухи, надрали задницу непобедимому рейхмиру— молодцы, наши люди. Русские, которые при монархистах Наполеона прогнали — молодцы, наши люди. Русские, которые над Рейхстагам знамя подняли — тоже, в принципе, наши люди, как бы мы ни относились к коммунистам.

А русские, которые воевали за немцев, как это объединить? Трудный вопрос.

И.М.: Не такой уж и трудный. Во-первых, их можно понять. В принципе, те, кто искренне верил, что в России тогда был сионистский диктат (тут именно не касаясь вопроса «что было на самом деле?», потому что сейчас на это существуют диаметрально противоположные точки зрения, на которых стремятся поссорить наших людей), и они должны спасать свою родину — правильно, молодцы. Они поступили так, как им велела их честь. Их можно уважать. Даже если они воевали с нашими непосредственными предками. С теми нашими предками, которые воевали за другой полюс. Нельзя уважать именно приспособленцев, которые от сих воевали за красных, потом они увидели, что Гитлер побеждает, и перешли к Гитлеру (даже попав в плен), потому что, если ты для того, чтобы спасти свою жизнь, отказался от тех идеалов, которые ты до этого будто бы поддерживал, то, извиняюсь, ты не то что не русский, ты вообще несостоявшаяся личность. А после того, как увидели, что русские опять берут верх, то устроили восстание в Праге, показали, что мы тоже хорошие, мы тоже русские и ненавидим Гитлера. Здесь надо в каждом конкретном случае разбираться с мотивацией. Но нельзя отрекаться от русскости тех, кто заблуждался, как бы мы к ним ни относились. Конечно, моё мнение можно оспорить в чём-то, в том числе с националистических позиций, но именно в текущем моменте, когда на этом вопросе ссорится столько русских националистов, я считаю, что должно быть именно такое отношение.

Допустим, сейчас очень модно ненавидеть СССР. Как было модно во время перестройки, перед его развалом, так и сейчас опять начинает муссироваться тема, каким СССР был плохим, и как хорошо, что он развалился. К сожалению, история сложилась так, что СССР добился серьёзных успехов как в техническом плане, так и в социальном плане. Нельзя однозначно говорить, что в СССР было плохо, потому что серьёзные достижение были. Были и успехи, были успехи русского народа. По сути, СССР был построен большей отчасти руками русского и кровью русского народа.

И.М.: Тут именно в этом и дело, что руками и кровью русского народа. Во-первых, как бы мы ни относились именно к режиму, мы должны помнить, что там жило несколько поколений наших предков. Т. е. признать то, что все писали друг на друга доносы, все работали только из-под палки — это только означает, что мы признаём неполноценность своих ближайших родственников. Как так, они были рабами, которые трудились на этот сионистский строй, как пишут, из-под палки, защищали его от всех внешних вторжений, исполняли все приказы. Здесь о каком-то уважении к своим предками нельзя говорить. Это один из аргументов, который любят приводить наши оппоненты: «как же, вы такие гордые, и при таких плохих коммунистах, как вы сами пишите, вы сидели и молчали». Нужно разделять режим и сам народ. Русский народ можно обмануть и как-то обманом завладеть браздами правления, обманом заставить его исполнять свою волю. Но именно силой навязать ему что-то, с чем он не согласен, невозможно. Во-вторых, тогда, по сути, не было никакой альтернативы более-менее русскому государству. Если тогда мы бы прогнулись под запад после Второй мировой войны (со Второй мировой войной вопрос сложный, говорить, что бы тогда было — русская республика или даже монархия, зависимая от гитлеровцев) — я думаю, что это всё-таки не то, чего хотят именно русские националисты, которые хотят развития своего народа, а не слияния с белым Западом или просто спокойной жизни.

Теперь мы уже видим, какой он белый и какой он Запад. Особенно в свете недавних событий во Франции и Великобритании.

И.М.: Да, конечно. Уже после Второй мировой войны о том, чтобы соединяться с Западом, а не враждовать, речи не шло. Какой ни плохой был «совок», это было гораздо лучше, чем эта англосаксонская и германская оккупация. Потому что, что ни говори, мы под властью этого самого «совка» определённым образом сохранили свою русскость. Конечно, там была пропаганда интернационализма и т. д. На Западе, можно подумать, её не было. Запад сейчас, в плане, интернационализма, гораздо хуже нас.

Я хотел заметить, что в этом плане там было немножко хитрее, как я общался с представителями старшего поколения. Там было так: интернационализм понимался не так, что нужно любить все другие нации, а именно что я люблю и уважаю свою нацию, свой народ, в первую очередь, а уже потом, во вторую очередь, я уважительно отношусь к другим нациям. Сначала свои, потом все остальные.

И.М.: Безусловно, так. Значит, такой подход имел место быть в послевоенные годы. Правда, на Хрущёве был определённый сбой: тогда, при Хрущёве, национальными вопросами правительство не занималось. А при Брежневе опять начали определённые не националистические, но, тем не менее, имперско-патриотические шаги выходить. Мы, несмотря на то, что был такой плохой совок, такой плохой режим, мы — русские националисты — есть. Мы боремся за возрождение русской России. Мы боремся за возрождение традиций своего народа. Будь у нас, скажем, режим гитлеровской оккупации, когда нас бы насильственно вернули в белую Европу, или, не дай боги, послевоенный англосаксонский оккупационный режим — тогда бы нас здесь не было. Японскую оккупацию даже вспоминать не хочется. Там вообще была ужасная мерзость.

Ты много раз повторяешь слово «национал-социалист». В этом плане у меня вопрос: национализм и национал-социализм — в чём различие между понятиями, и в чём их общность?

И.М.: Национализм — это более глобальное понятие, чем национал-социализм. Национализм — это идея о действии на благо своему народу, идея о том, что каждый из нас является частью своего народа, своей нации…

Можно сказать, что это мировоззрение или мировосприятие для человека?

И.М.: Безусловно, национализм — это именно мировоззрение. Националистический базис из своей личности выбросить нельзя. И благодаря его наличию также определённым образом связаны другие представители своей нации. Здесь понятие о национальном благе различается. Можно быть националистом-монархистом, националистом-анархистом, национал-коммунистом и т. д. А национал-социализм — это внутрисоциумная позиция, основанная на националистическом мировоззрении.

Можно сказать, что национал-социализм — это общественный и государственный строй?

И.М.: Да, конечно. Это, в свою очередь, и государственный строй. Вообще, социализм первоначально — это идея об общественном благе. До всех этих марксов, энгельсов, робеспьеров и прочих. Это именно идея об общественном благе. Не о благе монарха, не о благе церкви, религии. Почему социалисты в принципе изначально были против религии? Атеистов было очень много. Это идея о том, что всё должно делаться для определённой социальной группы, для общества. Когда мы говорим «национал-социализм», мы подозреваем общество, построенное на националистических основах, на националистическом базисе, состоящее из националистов. Национал-социализм — это не, как у нас любят говорить, что «при Гитлере не было никакого социализма, почему же он называл себя национал-социалистом»? Именно что социализм — это не совковый принцип (как говорят наши оппоненты, что национал-социализм — это назад в совок, только ещё и с примесью гитлеризма). На самом деле, это действие на благо социума, на развитие представителей этого социума, на их благосостояния, а не во имя каких-то глобальных идей, как во времена монархии любили говорить «водрузим крест на главной константинопольской мечети». Вот эта идея была главной — возвращение Царьграда в христианский ареал, а никого не заботило о том, сколько русской крови будет для этой идеи пролито. Думаю, на этот вопрос я ответил.

Расскажи о перспективах нынешней России при сохранении того порядка, который существует сейчас в нашей стране.

И.М.: Если всё будет сохранено без особых изменений, то, в любом случае, этот строй обречён на гибель. Вопрос в том, кто станет его могильщиками. Или какие-то внутренние силы (революционные, оппозиционные), или внешние. Под внешними я подразумеваю мусульманскую внешнюю экспансию, которая сейчас активизировалась, или, возможно, силы Китая. Других внешних сил я не вижу…

А западная экспансия?

И.М.: Западная экспансия — у них сейчас, на мой взгляд, слишком много своих проблем, чтобы распространяться на территорию России и взваливать на себя этот фронт.

Турция?

И.М.: Турция — она уже не та, что в те времена. Она, конечно, может, если Россия развалится, отхватить кусочек, но каких-то масштабных завоеваний от нынешних турок ждать не стоит.

Т. е. наиболее угрожающая перспектива нас ожидает от мусульманского мира и китайского мира?

И.М.: Да, безусловно. У них есть и желание, есть и люди, есть и средства.

Под конец, какие твои пожелания, что пожелаешь товарищам по борьбе, каких свершений? Как они могут исправить существующую ситуацию, какие усилия приложить?

И.М.: Во-первых, я надеюсь, что русские националисты, наконец, преодолеют всю разобщённость, которая во многом искусственна и большими усилиями внедрена среди нас нашими врагами, и смогут выступить единым фронтом во имя общих целей. Во-вторых, требуется понимание того, что все мы делаем общее дело, каждый из нас работает на благо русского национализма. Мы должны выступать единым фронтом, но на разных фронтах. Не только какие-то силовые акции, но и не только литературная деятельность. Главное, что нам сейчас необходимо — это единство, единство во всех понятиях этого слова.

Т. е. лозунг, который был в ходу в СССР —«За родину»?

И.М.: «За родину» и «В единстве сила».