I. Modus vivendi
«Я признаю, что гораздо лучше оправдать виновного, чем осудить невиновного».
Жан Боден (1529-1596),
философ, экономист, политик, правовед
«…более благоразумный, чем все писаки его времени».
Мишель Монтень о Бодене
Будущий «отец международного права» родился в семье мастера портняжного цеха, на западе Франции, во вновь отстроенном после Столетней войны родовом «гнезде» Плантагенетов — городе Анжу. Явление миру малютки Жана совпало по времени с началом распространения по французским землям реформационных идей Лютера. На первом этапе французская реформация не имела широкого «спроса»: протестантизм находил приверженцев главным образом в городах, ересь распространялась в среде буржуазии, в кругах ремесленников и городского плебейства. Мастера, т.е. — верхушка ремесленного сословия — организовывались в корпорации, которые всячески поддерживало правительство Франциска I, наделявшее их за плату привилегиями и монополиями. Конкуренция со стороны внецеховой промышленности принуждала мастеров крепко держать сторону королевской власти и королевской же, т.е. католической, церкви. Принадлежавший к «элите» тружеников иглы и ножниц, отец юного андекава, по-видимому, соблюдал корпоративный кодекс, ибо определил отпрыска в обучение к братьям-кармелитам. Разобравшись в тонкостях монастырского устава и вкусив прелестей строгой аскезы, отрок Жан, испытывавший (как свидетельствуют современники) по велению подрастающего организма тягу к чревоугодию и не чуравшийся тесного общения с Бахусом, покидает суровых молчальников и присоединяется к удалой компании школяров местного университета.
Приобщившись в родных краях к началам знания, Боден, не удовлетворённый малым, отправляется в «столицу науки» — Тулузу, где на протяжении двенадцати лет изучает классические языки, философию, экономику и юриспруденцию, после чего некоторое время читает в Академии Тулузы курс римского права. В 1561 году профессор права Жан Боден направляется в Париж, чтобы, по его словам, «служить королю».
Отвлечёмся на время от жизнеописания нашего героя и, вернувшись к тридцатым годам XVI века, обратимся к событиям, которые вызвали радикальные перемены во внутриполитической действительности французского королевства.
В октябре 1534 года, в связи с арестами нескольких протестантов, в Париже (мало того — в самом королевском замке) были расклеены афиши, автором которых являлся фанатичный адепт протестантизма Маркур. Суть пасквилей состояла в следующем: Жертва Иисуса совершенна и не нуждается в повторении, — следовательно, папа, свора его кардиналов, епископы и священники — лжецы и богохульники; утверждение, будто в причастии присутствуют истинное тело и кровь Христа, является идолопоклонством, этим утверждением католическая церковь извращает смысл таинства причастия, которое состоит лишь в воспоминании о страданиях Спасителя; церковь занимается пустяками, — колокольный звон, бормотание молитв, освящение — есть пустые церемонии, служащие лишь смущению сознания верующих и являющиеся препятствием для приобщения к истинной вере.
Критика Маркура была более радикальна, чем претензии к католической церкви, содержащиеся в опубликованных семнадцатью годами ранее тезисах Лютера. Терпимое отношение короля Франциска к протестантам иссякло; выступление Маркура мобилизовало католическую ортодоксию: в январе 1535 года было сожжено 35 лютеран, ещё 300 — арестовано. Среди репрессированных числилось довольно большое количество знати, но основную массу составляли буржуа и ремесленники.
В 1540 году был утверждён эдикт об истреблении протестантов как врагов существующего порядка. В это же время, взамен лютеранства, по Франции начинает распространяться куда более радикальное учение Кальвина об абсолютном предопределении — манифест для самой активной части тогдашних буржуа — предпринимателей фазы первоначального накопления. С другой стороны, организация кальвинистской церкви (во главе общины стояли пресвитеры-старшины, выходцы из светских кругов), её чётко обозначенная антимонархичность, были удобны в качестве инструмента феодально-дворянской оппозиции в процессе её противостояния развивающемуся абсолютизму. И ещё: Конкордат 1616 года и разделение духовенства на высший — дворянский — и низший — разночинный клир отбросили часть духовенства (выходцев из третьего сословия) в ряды протестантов. Кальвинизм трансформировался в мощную силу, направленную против контрреформации и престола.
Преемник Франциска — Генрих II — приступил к преследованиям кальвинистов (гугенотов) буквально со дня коронации: 13 октября 1547 года при парламенте учреждается знаменитая «Огненная палата», принявшая к исполнению судопроизводство над еретиками. Только за первые два года царствования Генриха палата вынесла 439 смертных приговоров. Запираясь в родовых замках, дворяне уходили в глухую оборону; безземельные бежали в Швейцарию, к Кальвину. Гонения продолжались вплоть до нелепой смерти короля в 1559 году. Трон перешёл к наследнику престола — пятнадцатилетнему обжоре и сластолюбцу Франциску II.
Слывший дурачком сюзерен не разумел в делах государственных, и фактическую власть прибрали к рукам дядья его царственной супруги — Марии Стюарт — братья Гизы: Франсуа встал во главе армии, Карл — кардинал Лотарингии — взялся за гражданское управление. Гизы привлекли на свою сторону мать «короля» — Екатерину Медичи, оттёрли от власти любимца покойного короля коннетабля Монморанси, братьев Колиньи, и постарались отделаться от ближайших родственников королевского дома — Бурбонов.
Старший представитель дома Бурбонов — Антуан — по браку с королевой Наваррской являлся правителем крошечного, расположенного на границе Франции и Испании государства; его жена была горячей поклонницей Кальвина. Обиженный принц стал склоняться к кальвинизму, и Наварра превратилась в штаб-квартиру крамольников. Захватившие власть Гизы не были ни принцами крови, ни даже знатными сеньорами, хотя и претендовали на честь считаться потомками Карла Великого. Это обстоятельство ещё больше распаляло ярость «отторгнутых». Уже в августе 1559 года Антуан Бурбон, его брат принц Коде и адмирал Колиньи совещались о мерах, которые следовало принять, дабы вызволить короля из-под «опёки» Гизов. По тогдашним представлениям, заговорщики не выходили за границы легитимности: хоть король и считался совершеннолетним, требовалась фактическая опёка, а по обычаям королевства опекуном короля мог быть лишь ближайший его родственник. Гизы же являлись выскочками, лотарингцами — иностранцами.
Завершилась нескончаемая война с Габсбургами, королевский указ частично распустил армию, большое количество офицеров и солдат осталось не у дел. Отставники требовали у трона компенсации — Гизы пообещали виселицу. Многие из уволенных служак являлись выходцами из южного, прокальвинистского дворянства…
Такова была прелюдия — так называемый «Амбуазский заговор». В нём, по существу, не было ничего религиозного — во главе заговора стоял Конде, рассчитывавший отстранить Гизов, созвать Генеральные Штаты и обеспечить интересы Бурбонов и протестантов.
Прознав о заговоре, Гизы осознали степень опасности: 8 марта 1560 года издаётся приостанавливающий гонения и провозглашающий амнистию гугенотов эдикт, однако — войска оппозиции выступили. В битве при Амбуазе протестанты были разбиты. Франсуа Гиз отменил эдикт об амнистии и жесточайшим образом расправился с бунтовщиками: их казнили без суда. Когда не хватало виселиц — топили в Луаре и вешали прямо на зубцах Амбуазского замка. То же происходило и в других вовлечённых в заговор городах: Блуа, Туре, Орлеане. Вожди заговора обратились к немецким протестантским князьям и к королеве Елизавете Английской с просьбой о помощи. Гасконь, Пуату, Бретань, Нормандия призывали англичан высадить на их земли десант; на юге дворянство принялось захватывать церковные земли; Бурбоны, получив значительную сумму от Елизаветы, снаряжали войска для захвата Бордо и последующего похода к берегам Луары. Двор был устрашён. Здесь тоже хватало недовольных полновластием Гизов. Партия умеренных, или, как её стали впоследствии называть — партия «Политиков», считавших, что государственные интересы превыше религиозных распрей, добивалась согласия Гизов на созыв Генеральных Штатов. Неожиданно, 5 декабря 1560 года, умер король. Гизы потеряли легальную почву: коронованный наследник престола — Карл IX, был несовершеннолетним, и законным опекуном его являлся Антуан Бурбон.
В декабре 1560 года, в Орлеане, после семидесятипятилетнего перерыва были созваны Генеральные Штаты. Канцлер Лопиталь открыл собрание примирительной речью: «Отложим в сторону эти дьявольские слова — крамола, восстание, лютеране, гугеноты, паписты — и будем называться просто христианами». Увы, примирения враждующих партий не получилось: вплоть до 1594 года, до коронации Генриха IV Бурбона, продолжилась череда кровопролитных гражданских войн.
Хотя эти драматические события и не коснулись напрямую укрывшегося за стенами Академии студиозуса — в дальнейшем профессора права, однако Боден, по-видимому, не отгородился от мира, штудируя «Корпус юрис цивилис», ибо, прибыв в столицу, окунулся в самую гущу политической жизни, примкнув к пребывающей в оппозиции к обеим противоборствующим партиям и отстаивающей принципы веротерпимости и сильной королевской власти группе «Политиков».
В 1566 году Боден публикует трактат «Метод лёгкого изучения истории» — размышления о генезисе человечества и попытка формулировки учения о государстве: «Общество формируется под влиянием общественной среды и представляет собой сумму кровно-хозяйственных союзов. В обществе осуществляется прогресс, в природе же — круговое вращение… государство являет собой вершину экономического, социального и культурно-исторического развития цивилизации». Два года спустя появляется «Ответ на парадоксы М. Молеструа» — изложение Боденом своих взглядов на экономику, декларирующее необходимость свободы торговли.
На протяжении всего «парижского» периода своей жизни Боден последовательно отстаивал необходимость признания права человека выбирать себе религию (в рамках христианства, разумеется), что чуть было не стоило ему головы: 24 августа 1572 года, в печально знаменитую Варфоломеевскую ночь, отряд католической партии был занят розыском нашего героя, дабы «предать его смерти как пособника еретиков». Веротерпимость Бодена проявилась в усилиях по примирению протестантов и католиков на Генеральных Штатах 1576 года в Блуа, где он выступал в качестве депутата от третьего сословия. В том же 1576 году выходит «главный» труд учёного — «Шесть книг о республике» — абсолютно новаторская, революционная работа, в которой автор, отрицая божественное происхождение власти сюзерена (десакрализация королевского титула), обосновал идею конституционной монархии и принципы неделимости государственного суверенитета; признавал право народа на убийство тирана: «Государство — это политическое объединение, имеющее независимую власть и не подчиняющееся никакой внешней, в том числе божественной власти. В то же время суверен связан законами божественными и естественными, значит — хорош лишь тот монарх, который сознательно избирает путь подражания богу… цель государства — обеспечение внутреннего мира, справедливости и социальной гармонии, защита от внешних врагов… причина социальных конфликтов состоит в неравномерном распределении богатств, в борьбе партий и религиозной нетерпимости… необходимы реформы, дарующие гражданам права на владение частной собственностью без каких либо сословных ограничений».
Неудивительно, что публикация подобной крамолы пришлась не по вкусу королю (к этому времени престол занимал последний монарх из дома Валуа — Генрих III), и Боден был вынужден покинуть Париж. Обосновавшись в Пикардии, в «старой» столице франков — городе Лане, поборник веротерпимости обратился к адвокатской практике. В 1587 году Боден занимает пост генерального прокурора, а спустя несколько месяцев сын портного становится мэром города. «На посту прокурора старался никогда не идти против веления совести — известен случай, когда Боден отстоял жизнь человека, которого собирались казнить из политических соображений». В 1593 году Боден издаёт свой последний труд — «Гептапломерес. Разговор семи участников», в котором подвергает резкой критике догматы церкви о божественной природе Христа, о непорочном зачатии, о троице. Предлагаемый автором путь — гуманистическое свободомыслие, веротерпимость.
Жан Боден скончался в 1596 году, в Лане, за два года до подписания королём Генрихом Бурбоном Нантского эдикта о свободе вероисповедания.
Современная историография упоминает Жана Бодена как основоположника Теории международного права, и только. Я, к сожалению, не являюсь авторитетом в области аналитической истории философской мысли, однако, позволю себе высказать следующее соображение: воплощавший в своих работах отвращение ко всему, возведённому в систему теологии, ярый противник схоластики, Боден, несомненно, испытывал влияние идей великих предшественников — Эразма и Томаса Мора. Своей деятельностью учёный в меру сил способствовал становлению духовного облика, присущего периоду истории, который обычно называют Новым временем — начало процесса падения авторитета церкви и роста авторитета науки — рационального подхода к осмыслению вопросов общественного устройства. Стараниями Бодена, которого в контексте применяемого метода исследований можно смело называть последователем Коперника, Галилея, Леонардо, образуется наука практическая, представляющая собой попытку изменения мира, и феномен этот начал в дальнейшем набирать силу, пока стараниями многих умов не трансформировался в стройный комплекс общественных дисциплин. Сформулированные Боденом пионерные идеи политической философии прослеживаются у Гоббса в его опубликованном в 1651 году, в Париже, «Левиафане». Могу предположить, что политическая теория Спинозы, которая, в основном, сложилась под влиянием Гоббса, так же упирается истоками в идеи Бодена. И, вне всякого сомнения — продолжателем начинаний тулузского правоведа являлся «титан» политической философии — Монтескье…
II. Nemo repente fuit turpissimus
«Как бы мы ни наказывали ведьму, поджаривая или сваривая её на медленном огне, всё равно это недостаточно, ибо это не столь ужасно по сравнению с той вечной мукой, которая уготована ей в аду, поскольку здесь огонь не может продержаться более часа, или до тех пор, пока ведьма не умрёт».
«…если ведьма не идёт на сотрудничество с судом, костёр надлежит сложить из сырых дров, дабы продлить казнь».
«…в вопросах ереси нельзя следовать обычным правилам судопроизводства, ибо доказательства существования этого зла настолько расплывчаты и туманны, что лишь одна ведьма из миллиона будет наказана, если придерживаться установленного порядка судебного разбирательства».
«…можно пообещать заключённому неприкосновенность или ослабление приговора, если он обвинит своих сообщников».
«…детей следует принуждать свидетельствовать против своих родителей».
«…подозрение является достаточным основанием для пытки, поскольку общественное мнение никогда не бывает ложным».
«…судья, препятствующий расследованию дел о колдовстве, сам заслуживает костра».
Вышеприведённые цитаты есть не что иное, как инструкции, содержащиеся в выдержавшем на протяжении двадцати лет более десяти изданий (на французском, немецком, латыни) фундаментальном труде «Daemonomania» (1580 г.). Автором этих, недостойных здравомыслящего человека суждений, является всё тот же философ, правовед и поборник веротерпимости Жан Боден. Парадокс? Отнюдь: мировоззрение субъекта в большей степени формируется под влиянием окружающей действительности, а детство и юность будущего юриста совпали по хронологии с самым разгаром охватившей Францию эпидемии охоты на ведьм.
К началу XVI века Французская церковь, не порывая с Римом, сумела оградить себя от чрезмерных притязаний папы и грабительских посягательств курии, сохранив свои богатства в интересах национального клира, за счёт одной уступки: церковь в угоду Риму категорически препятствовала реформе судопроизводства. В отличие от англосаксонской юриспруденции, признававшей презумпцию невиновности, сложившийся под непосредственным патронажем папского престола и сменивший традиционную «Салическую правду Хлодвига» европейский закон по сути своей являлся инквизиторским: не обвинитель доказывал вину (как в английском праве), а обвиняемый отстаивал свою невиновность. Суд придерживался мнения, что при таких серьёзных преступлениях, как колдовство — обычными правилами получения показаний можно пренебречь. Принимались к рассмотрению свидетельства преступников, лишённых гражданского права лиц, душевнобольных и детей в возрасте от двух лет. Отказ обвиняемого признать вину считался доказательством того, что дьявол держит его мёртвой хваткой, и пытки применялись до тех пор, пока сломленная жертва не признавалась в том, что от неё требовалось. Либо, испугавшись пытки, обвиняемый признавался, и его отправляли на «лёгкую» казнь (удушение перед сожжением), либо его пытали до признания и сжигали вживую.
Жан Боден прославился как один из самых свирепых охотников за ведьмами. Ещё в 1557 году, занимая профессорскую кафедру в Тулузе, будущий адепт веротерпимости выступил в качестве судьи на процессе по обвинению в колдовстве четырёх десятков горожанок. Все сорок несчастных были признаны виновными и отправлены на костёр. В 1566 году, в Вермонуа, женщину сожгли по ошибке живьём: палач забыл удушить жертву, прежде чем запалил костёр. Вынесший «мягкий» приговор Боден не печалится по поводу судебной ошибки; напротив, он даёт ей «разумное» обоснование: «Нет, не ошибка, лучше, скажем, предопределение Господа, который таким образом напоминает нам, что нет преступления, более заслуживающего сожжения, чем колдовство».
За годы своего пособничества Инквизиции Боден вынес смертный приговор в общей сложности более чем двум сотням обвиняемых в колдовстве; более того, сам как процессуальный судья пытал: «девушку, ребёнка и женщину слабого здоровья и довольно нежную». Чтобы вселить в обвиняемых страх божий, Боден настаивал на использовании прижиганий раскалённым железом до тех пор, «пока расползающаяся плоть не вывалится наружу». Такова была методика ведения судебных процессов, благодаря которым укреплялся престиж и авторитет Бодена.
Упомянутая выше «Daemonomania» превратилась в настольную книгу инквизиторов Европы. Поскольку Боден декларировал религиозную терпимость, его труд — пособие по распознаванию и методам искоренения колдовства — был «на ура» принят в работу протестантами. Один из ученейших мужей своей эпохи, прогрессист, философ… на протяжении всей жизни тщательнейшим образом изучал лигатуру (вызванное чародейством состояние импотенции) и ликантропию (оборотничество), ни разу не усомнившись в реальности существования этих феноменов.
Остаётся добавить: если уж гуманист Монтень считал Бодена более благоразумным, чем все прочие современные ему мыслители, то каким же кошмаром для человека являлась средневековая европейская действительность. Повторяя Овидия: я поздравляю себя с тем, что родился лишь теперь.