Аннотация:
О несовместимости языческой и христианской философий.
В царстве философии надо быть терпеливым,
ибо у философа должно быть время на раздумье перед тем,
как он сможет понять, в каком времени мы живём.
Но царство религии уже произвело на свет некоторые,
очень значительные события. (…)
Язык мифов уходит вниз, в глубочайшие первопричины,
в психику и её автономные силы.
Древнейшая интуиция человека воплотила эти силы
в богов и описала как можно полнее и тщательнее
в соответствии с их разнообразными характерами в мифах.
Карл Густав Юнг, «Вотан»
Не все претендующие на «тайное знание» обладают таковым. Понимание этого приходит после знакомства с умозаключениями некоторых «традиционалистов», которым упорно не хочется отказываться от господствовавших две тысячи лет заблуждений при всём стремлении к изначальному, светлому и языческому мировоззрению наших предков. Один из мифов, которые упорно культивируются мыслителями вроде Дугина — якобы тождественность символики распятия Иисуса Христа в христианстве и самопожертвование Вотана, древнегерманского верховного бога, с целью обретения высшей мудрости, в том числе — рун и рунической магии. Таким образом, ставится знак равенства между семитскими культами умирающих и воскресающих божеств и мужественными верованиями белой Европы.
Впрочем, писать эту статью ради полемики с профанами, пытающимися исправить отсутствие мистического опыта обилием умных слов, не стоило бы. Поэтому я хочу рассказать о Вотане сегодня, о том, как ныне начинают жить новой жизнью индоевропейские образы, казалось бы, навеки погребённые под мусором средневековой схоластики и псевдогуманизма. Бог-шаман, Бог-воин и Бог-король, как бы его ни называли, вернулся во главе своих непобедимых дружин. Если Европе (и конкретно России) суждено выстоять в XXI веке, то история этого возрождения, несомненно, пройдёт под знаком Вотана.
Кто такой Христос, и что он принёс в мир, знают сегодня, кажется, все. Не акцентируя пока внимания на реалиях христианского периода нашей истории, можно назвать его учение «учением о непротивлении», т.е. добровольным отречением от Мира, от Природы, от земных, «плотских» радостей во имя некоего «посмертного воздаяния», где страдавшие на Земле обретут вечное счастье, а все прочие — отправятся в Ад, опять же — на веки вечные. Доказательством этого воздаяния и воскресения призвано являться воскресение и вознесение Иисуса Христа, распятого римскими солдатами за пропаганду своих умозаключений, вполне бытовая, хотя и «чудесная», история, в которой немыслимо искать мифологический смысл. Тут уж одно из двух: или крестные страдания — миф со скрытым смыслом, или истинное событие, которое обозначает лишь факт страдания за свои убеждения отдельно взятого мыслителя.
Легко понять, что подобное учение могло зародиться только в среде «рабов по призванию», которые были не в силах восстать против своих господ и в отместку придумали им кару после смерти, а себе — рай, который и прямо кажется раем для древнего раба, целые дни проводящего в физическом труде, но который нелеп для человека мыслящего и свободного. Базисом для христианской доктрины послужили религиозные системы, созданные рабовладельцами ещё шумерских времён для своих «говорящих вещей» (сами рабовладельцы придерживались другой веры, в которой было более от магии, нежели от бесплодных размышлений), а также — азиатские мистерии, в которых путём самоистязаний участники надеялись установить контакт с богами. Например, подвиг оргиастов, самооскоплявших себя во имя Изиды и Кибелы, позднее повторили многие христианские подвижники, до сих пор почитаемые всеми церквями. Кредо христианина выразил Тертуллиан: «Верую, ибо нелепо», — лучше не скажешь, причём нелепо — именно с точки зрения Природы и всех порядков Мироздания, господствующих и «на том свете», в чём легко могли бы убедиться все доморощенные «мистики», будь в них хоть что-то от исследователя и практика. Об этом совершенно не думал вышеупомянутый Дугин, предпочётший в своих «Путях Абсолюта» вещать о распятии Христа на «кочерыжке» как о символе чего-то запредельного. Впрочем, отличительным признаком подобного традиционализма со времён Генона, нашедшего свой «традиционалистический» идеал в исламе, является любовь к ахинеям, в которых нужно прозревать «высший смысл».
Нельзя, разумеется, забывать о том, что «миролюбивое» христианство развязало чудовищную войну против язычников Европы, а также — обо всех прочих войнах, благословлённых им. Но значит ли это, что имя Христа должно стать для нас, русских, как хотят этого православные фундаменталисты, символом борьбы за национальную независимость? Отнюдь. Нужно различать саму борьбу, её цели и её результаты. Разгромивший под стягами Спаса бесчисленное множество врагов русский народ прозябал в то же время в жесточайшем рабстве у татарских и немецких помещиков православной России, а рыцари-крестоносцы доблестно гибли за тридевять земель от родины за «гроб Господень», освобождение которого из рук неверных не имело никакого практического значения ни для рыцарей, ни для их народов. Я не думаю, что это придаёт какое-то очарование периоду безраздельного господства христианства в Европе.
Миф Вотана, т.е. архетип Вотана — прямо противоположен. Не «смирение», не «мученичество» в христианском смысле обозначает его подвиг, но присутствующую во всех индоевропейских религиях идею: великая цель требует великих усилий. Вотан пронзает себя копьём и висит на стволе Мирового Древа девять дней и ночей. В отличие от воспринимаемого верующими как факт распятия Христа под аплодисменты жаждущих «спасения», поступок Вотана следует воспринимать в первую очередь не как само явление «мученичества», а как соединение персонажа с символом всего сущего — ясенем Иггдрасилем. Не «мученичество» Вотана, а это соединение было необходимым для обретения мудрости, ну а если для этого нужно пройти через боль и страдания — такова реальность. Собственно, целью довольно трудных и связанных с риском обрядов инициации (посвящения) была проверка молодёжи племени — будущих воинов — на их готовность преодолевать препятствия, но уж никак не «добровольное страдание». Ту же идею символизирует миф о том, как Вотан отдал один глаз великану Мимиру за глоток из колодца Мудрости. Кстати, никому из древних язычников, в отличие от самоистязателей-отшельников в христианстве, не приходило в голову прибить себя копьём к дереву или выколоть себе глаз и стать таким же мудрым, как Вотан, что ещё раз говорит о противоположности нордического мифа (иносказательного обозначения какого-то явления) и якобы исторического факта распятия Христа («Христос терпел и нам велел…»).
Язычество древней Европы породило совсем иной тип человека и тип воина, чем христианский «ратник христов». Пример Вотана говорил свею или тевтону о том, что ради величественной цели приходится жертвовать собою, например — рисковать жизнью в неравном бою. Замечу, что бой в глазах язычника и есть ритуал, жертвоприношение богам войны, к которым относится и Вотан, причём быть раненым или погибнуть в бою никакой воин не стремится (сравните со стремлением христианских святых к саморазрушению, к фактической смерти при жизни). И даже будучи раненым, воин возвращается домой с победой, подобно тому, как Вотан возвращается к Богам и Богиням Асгарда, обладая рунами. Если тот же викинг погибал на поле брани, то считалось, что он занял своё место в свите Вотана, которого скандинавы называли Одином, т.е. опять же обрёл нечто величественное, однако не сами фактом страдания, а фактом участия в бою.
Вотан, по сути — это символ того, каким следует быть арийцу. Сегодня белая Европа, её наследие и её будущее, как видится, обречены на гибель. Одного мужества и готовности к самопожертвованию, которые задаёт миф Вотана, не достаточно. Тот, кто желает бороться во имя мира, построенного на индоевропейских принципах, должен, подобно Вотану, стать одновременно воином, шаманом и вождём, т.е. быть готовым сражаться за свои идеалы с оружием в руках, владеть магическими практиками и уметь руководить массами — сознательными или бессознательными. По сути, такой человек, разносторонне и гармонично развитый, был бы тем самым «Сверхчеловеком» Ницше, но я об этом писал в других работах, и повторяться не стоит.
Соответственно, текущая и самая главная задача для человека, желающего управлять обществом под знаком и с помощью естественных, истинно традиционных ценностей и идей — найти и негласно сплотить вокруг себя тех, кто способен в достаточной мере воплотить архетип Вотана и свободен от предрассудков, мешающих на пути к полной самореализации. Подобный тайный орден стал бы фактически непобедим, так как ему уже ничего не смогли противопоставить ордена других планов, работающие с помощью более примитивных и расплывчатых восточных или смешанных систем. Создание подобного альянсика немногих решительных личностей — дело самого ближайшего времени, а вот добьются ли они успеха — покажет история.
В заключение я поясню, какое отношение имеет Вотан к нам, славянам. К сожалению, потугами Асова и упражнениями Марии Семёновой славянское язычество здорово проигрывает германскому и кельтскому, да и эллинскому, в воинственности, чем и привлекает значительно большее количество «общечеловеков» от несостоявшихся православных до хиппи включительно. Славянская традиция, родившаяся вместе с другими традициями Европы в постоянной борьбе за существование, усугублённой суровыми условиями каменного века, ещё ждёт честного и непредвзятого исследователя. Но символ несгибаемого северного духа у наших предков нам, тем не менее, известен. Как и Вотан, он представлялся воинственным всадником, и в то же время — покровителем пророков и символом верховной власти. Наиболее почитаем он был на острове Рюген — там, где жили самые воинственные из славян, руги, настоящие «славянские викинги», ни в чём скандинавам не уступавшие. Имя этого грозного бога — Святовит (Svantevit — кстати, не германизированная, а более архаичная форма, которую предпочтительнее использовать в магических обрядах). Корень «вит» в данном случае обозначает то же, что и «вот»/«вут» — «сила». Известный поэт Сергей Яшин, называя культ Вотана более близким русскому человеку, чем современное «язычество» с хороводами и берестяными ковшиками, совершенно прав, но логично, что ещё более близко сознанию славянина обращение к Свантевиту/Святовиту, обладающему всеми функциями Вотана, но рождённому именно нашим национальным сознанием.
Нам незачем копировать тот «вотанизм», который якобы был в Германии при Гитлере и который совершенно точно существует ныне в кругах западных белых расистов, иначе мы рискуем вечно тащиться за Европой на вторых ролях. Гитлер потерпел поражение, хотя и попытался возродить древний принцип «короля-волшебника», символизируемый Вотаном. Но с чужими Богами не побеждают. Нам нужны свои Боги и свои «короли-волшебники». Русский «тайный орден» борьбы за национальное возрождение должен быть националистическим по определению, но в то же время — далёким от «добренькой» и возвышенной ерунды с лаптями и деревянными истуканами. Оставьте это массам, не способным постигнуть большее!
Тогда метафизика противостояния перестанет быть актуальной. Вотан/Свантевит больше не будет сражаться непосредственно с христианством (коммунизмом, «пацифистским» язычеством…), т.к. сможет использовать их в своих интересах благодаря превосходству своих адептов. А возвращение всех заблуждающихся и недопонимающих к безжалостному и могущественному северному мировоззрению — вопрос времени и удел евгеники, социологии, психологии…
Миф Вотана/Свантевита и возвращение этого мифа есть возвращение, возрождение европейской элиты. Впереди — борьба и только борьба. Но — чёрт возьми! — разве несокрушимое величие и абсолютное знание не стоят девяти дней и ночей, пусть и с копьём в груди?!