Илья «Масселл» Маслов

О природе страха

Аннотация:

Страх правит человеком и человечеством, и более того — он правит миром, потому что он древнее человечества и совечен жизни.

А затем эта тьма расколется от дикого лая лемуров,

Взметнутся ввысь кривые ржавые шпили;

Прошлое и будущее окажутся заперты

Крепкими замками ужаса и смерти

И будут разорваны псами Времени.

Г. Ф. Лавкрафт

Страх…

Каждый из нас знает, что это такое. Он сопровождает нас на протяжении всей жизни, хотя и таится до поры до времени за кулисами. У каждого он — свой. Кто-то боится темноты или маленьких помещений, кто-то — маньяка, о котором прочитал в газете, кто-то — пауков и крыс, кто-то — фашистов и сатанистов, а кто-то — Предвечного Судью и демонов, которые будут терзать в Аду души грешников. Страх помогает найти врага, и страх же позволяет выстоять в борьбе с ним. Страх придаёт сил, и страх отнимает последние силы. Даже победу над страхом часто позволяет одержать только ещё больший страх. И если человек говорит, что ничего не боится, то это или слабоумный, или тот, в ком страх за себя уступил в силу каких-либо причин место страху за другого человека, за судьбу народа, класса, страны или идеи. Не случайно страх в одной из форм сопутствует любому чувству, от ненависти до любви. Страх правит человеком и человечеством, и более того — он правит миром, потому что он древнее человечества и совечен жизни.

В конечном итоге, любой страх — это страх страдания. Не случайно религиозники всех мастей так любят пугать паству «вечными муками»: даже бесследное исчезновение, абсолютная смерть не пугает человека так, как перспектива страдать без конца. Животные, как и древнейшие пласты нашего подсознания, не понимают, что такое смерть — во всяком случае, так, как понимают это наделённые разумом люди. Для животного смерть — это отсутствие, уход, и она однозначно не воспринимается как «самое страшное» по сравнению со страданиями. В конечном итоге, любая жизнедеятельность — это либо бегство от страха, либо борьба с ним. Вся человеческая цивилизация — это плод борьбы со страхом боли и смерти. Само существование человеческой личности, задумывающейся о Вечном, является вызовом обречённости, вызовом миру, в котором каждый родившийся должен умереть.

Поскольку страх — явление дочеловеческое, доосознанное, то по сути своей у любого живого существа он одинаков. Однако проявления его и особенно отношение к нему различается. Сам по себе страх — это ожидание страдания (в широком смысле этого слова), с действительным или кажущимся приближением страдания страх увеличивается, перерастая в ужас в миг встречи с объектом страха лицом к лицу. Если человек оказывается неспособен победить страх, ужас перерастает в панику — иначе говоря, начинает вести себя как неразумное напуганное животное. Сам по себе термин «паника» интересен тем, что связан с именем древнего бога Пана. «Пан» по-гречески обозначает «всё», таким образом, он «здесь и сейчас» тождественен предвечным греческому же Хаосу, германскому Гиннунгагапу или славянскому Роду, «частным проявлением» которых является наш мир. В то же время козлоподобный облик позволяет соотнести его с позднейшим Сатаной, «князем мира сего». Таким образом, ещё древние знали, что страх является первоосновой мира или, во всяком случае, одной из неотъемлемых составляющих.

К слову сказать, сам Хаос, а также Бездна, Тьма, Ночь, Смерть, подсознательно страшны именно своей неизвестностью для стороннего наблюдателя. На заре человечества из тьмы, за границей освещённой костром площади, приходили хищные звери и жестокие чужаки, а сознание, пытаясь предсказать опасность, населяло Ночь ещё более страшными чудовищами — призраками, выходцами из могил, духами, которые усиливали страх неизвестности… Лишь у немногих этот страх вызывал желание преодолеть его, идти во Тьму и сражаться с нею — такие люди, возвращаясь к костру, сами казались переродившимися, принявшими в свою кровь частицы Ночи. Большинство же не могло и помыслить об этой Неизвестности и панически боялось быть изгнанным туда, где — как они твёрдо знали — царит Непобедимая Смерть.

На протяжении веков люди, способные «идти во Тьму» (иначе говоря — побеждать страх), привлекали внимание окружающих. И, в зависимости от обстоятельств, это внимание приводило либо к отторжению их обществом, либо — к поклонению и обожествлению. Человек боится лишь того, что кажется ему более сильным, чем он сам. Именно поэтому союз с чем-либо «страшным» как для древнего дикаря, так и для нынешнего обывателя означает возможность заимствовать хотя бы одну частицу той «Тьмы», которую объект страха принёс в мир людей извне, из Бездны, в которую не проникает человеческий глаз. Неслучайно Великое Зло всегда внушает рядовому человеку восхищение — разумеется, если он смотрит на него издалека, вблизи же «человека толпы» неизбежно охватывает паника. Оборотная сторона этого страха перед силой — массовая истерия обожествления. Что толпа обожествляет, значения не имеет. Это может быть государство, раса, класс, идеология и т.д. — главное, чтобы оно казалось сильным и огромным своим последователям, и ужасным — врагам и отступникам. Все истинные «экстремисты» наших дней, и правые, и левые, несут в сердцах не какую-либо концепцию об «осчастливливании» человечества, но демонизированную вражеской пропагандой идею о насильственном изменении мира. Ради чего — вопрос, на самом деле, второстепенный, во всяком случае — для пламенных исполнителей. Главное — удерживаться в том положении, которое позволяет внушать страх другим и быть сильным за счёт этого.

В XX веке синонимом страха стал тоталитаризм. Причём ни Третий Райх, ни Советская Россия по своему государствообразующему принципу ничем не отличались от любой другой страны: при Гитлере нельзя было оскорблять немцев и вообще арийскую расу, при Сталине — большевиков и «братские народы», а при демократии и либерализме — цветных и сексуальные меньшинства. И нацисты, и коммунисты, и демократы одинаково жестоко преследовали и уничтожали врагов своих режимов. И разница между тоталитарными и «демократическими» государствами, по большему счёту, только одна. Либеральная капиталистическая демократия — это единственный в истории масштабный проект изгнания страха из человеческого общества. Вместе со страхом изгоняются и его спутники — борьба за существование, ненависть, активная жизненная позиция, нонконформизм, воля к Власти. В конечном итоге, христиано-иудейский Запад повторяет подвиг своего библейского Бога, который попросту объявил, что «нет иных Богов, кроме него», а значит — некого бояться и не с кем бороться. Гибель подобной противоестественной системы будет ужасна — именно потому, что она боится… страха. Либеральное государство, ныне имеющее куда более совершенный полицейский аппарат, чем старые тоталитарные режимы, в то же время никому не способно внушать абсолютный, метафизический страх: тот страх, который заставляет подчиняться и служить, а не противостоять и ненавидеть. Бросьте в нынешние пассивные, казалось бы, массы любую антигосударственную разрушительную идею — и она привлечёт сотни, если не тысячи. Проблема «революционных идеологий» сегодня не в том, что государство сильнее их — просто их слишком много, и все они конкурируют друг с другом за умы людей. Как только найдётся та окружённая атмосферой страха и силы концепция, которая заметно выделится на фоне конкурирующих — судьба либеральной демократии будет предрешена. Материал же для этой идеологической бомбы следует искать в аналогичных концепциях прошлого.

О манипулировании страхами и архетипами в Третьем Райхе было написано немало, и повторяться я не стану. Достаточно только сказать, что такие мастера ужаса как Гейнц Ганц Эверс (написавший не только «Паука», «Мёртвого еврея» и «Мандрагору», но и прозаические произведения о штурмовиках СА «Хорст Вессель» и «Всадник в немецкой ночи») и Лавкрафт сразу же узнали в гитлеровской Империи воплощении тех кошмаров, которые они создавали на бумаге. Неслучайно, кстати, создатель Конана Роберт Говард, большой друг Лавкрафта, не разделявший гитлерофильских восторгов того, не преуспел на ниве «страшной» беллетристики — сущности и ценности страха он не понимал… Подобная «гипнотизация страхом» оформлена в словах Ганса Гербигера: «Либо вы научитесь верить в меня, либо с вами будут обращаться как с врагами». Современный расцвет неонацизма и белого расизма во многом был инспирирован предшествовавшим ему в 90-е расцветом публицистики на тему «магия в гитлеровской Германии». Сейчас эта тема успешно примитивизируется — власти прекрасно понимают, с чем нужно бороться в первую очередь.

Возможно, для большинства нынешних русских людей, для которых «большевизм» и «коммунизм» ассоциируются с дохлым и скучным «застоем» Брежнева, будет новостью то, что Советская Россия до Хрущёва также работала со страхом масс. Да и истоки большевизма далеко не в «борьбе трудящихся»…

Всё сильнее и смелее я играю танец смерти,

И он тоже, Оуланем, Оуланем —

Это имя звучит как смерть.

Звучит, пока не замрёт в жалких корчах.

Скоро я прижму вечность к моей груди

И диким воплем изреку проклятие всему человечеству.

Это блэк-металлическая лирика? Нет, это стихи молодого Карла Маркса, оккультная (!) поэма «Оуланем» (Антихрист, спаситель-Еммануэл наоборот). Вот ещё его творчество, «Заклинания впавшего в отчаяние»:

Мне не осталось ничего, кроме мести,

Я высоко воздвигну мой престол,

Холодной и ужасной будет его вершина,

Основание его — суеверная дрожь.

Церемониймейстер! Самая чёрная агония!

То посмотрит здравым взором —

Отвернётся, смертельно побледнев и онемев,

Охваченный слепой и холодной смертью.

Антихристами, исполняющими сатанинский план, если не считали, то называли себя Троцкий и Бухарин. Сталин в молодости, в период конфликта с семинарским руководством, писал стихи под псевдонимами «Бесошвили» и «Демоношвили». Всё это вполне согласуется с каббалистическими корнями большевистской мистики, с т.н. «Красной Каббалой», потому что для ортодоксального еврейского мистика Сатана и демоны — лишь Тёмная Сторона Творца, с которой можно и нужно взаимодействовать в интересах творения. Оккультизм и науку синтезировали с подачи Луначарского Александр Барченко (нейрофизиология), Боголюбов (антропология), Пауль Каммерер (биология). Все они — советские аналоги Гербигеров, Розенбергов и Менгеле.

И пусть обычный человек не понимал сокровенного смысла пентаграмм и мавзолея-зиккурата, подсознательно эти символы оказывали конкретное воздействие на общество, такое же, какое оказывали за тысячелетия до Ленина и Сталина — в городах-государствах Шумера. Вкупе с массовыми расправами над врагами режима (в контексте не имеет значения, справедливыми или нет) и постоянной агрессией вовне, это заставляло массы людей поддерживать Советскую власть — вне зависимости от того, хороша она для них или плоха… Сталин нанёс красной каббале первый удар — в борьбе за власть он ликвидировал многих сведущих в оккультизме «ленинцев» (от Троцкого и Бухарина до Блюмкина и Бокия), которые прекрасно понимали, что откладывание планов Мировой Революции на абстрактное «потом» означает поражение самой её идеи. Затем Сталин же засекретил весь советский оккультизм и параллельно с ним сделал ставку на православно-монархическое наследие. Это помогло ему выиграть оборонительную войну, но привело к проигрышу в завоевательной. Начиная же с Хрущёва, СССР стал таким, каким мы его помним: внешний лоск и единичные свершения на фоне ускоряющейся деградации…

Кстати, цель и правых, и левых экстремистов, в конечном итоге, одинакова — создать «новое общество» и «нового человека», фактически — убить старое человечество как таковое. Различаются лишь критерии «нового человека» (мало что имеющие общего с образами «истинного арийца» или «члена бесклассового общества», созданными для профанов), а также путь к «новому обществу: нацисты очищали свою расу, коммунисты же смешивали различные этносы, чтобы получить один новый и работать с ним. Впрочем, «не подошедших по критериям» оперативно уничтожали и те, и другие.

Итак, за счёт страха и силы гитлеровцы осилили тихую Веймарскую Республику, а большевики — гнилую Российскую Империю. Их наработки следует масштабно применить сегодня, соединив опыт тогдашней борьбы и пропаганды с новейшими идеологическими и философскими концепциями, которые, кстати, независимо друг от друга сформулировали Кроули и Юнг — также два великих колумба непознанного и пугающего. Фактически, нам, русским национал-социалистам, необходим синтез не только ультраправой, но и ультралевой мысли, в том числе — опыт лёгшего в основу обеих ветвей оккультизма. В конечном итоге, «сатанинским» сейчас станет любой бунт: и национально-освободительное восстание, и борьба угнетённых производящих классов против олигархов-банкиром-чиновников-медиократов. Этому синтезу нужна непротиворечивая идеологическая, в том числе — оккультная платформа, которая в наши дни глобализации неизбежно должна быть «имперской» или, если кому-то не нравится данное слово, «пананархической», нацеленной на повсеместное свержение существующего миропорядка, тотальное уничтожение врагов и построение принципиально иной, общепланетарной цивилизации.

Если белая русская молодёжь услышит эту новую проповедь, если она почувствует кожей дуновение ледяных ветров Ужаса из Бездны и сама захочет стать этим Ужасом, чтобы обрести Силу и Власть — мы победим.