Клотильда Фаустина Инпу фон Шульц

Декаданс

как средство от современности¹

В декадансе — прогресс.

Это несколько — не спорю — противоречивое утверждение я записываю на электронном носителе. Подобный вариант запечатления мысли мне глубоко неприятен. Но, — что поделаешь! К тому вынуждают обстоятельства, и в числе первых — странная, взбесившаяся эпоха, в которой я живу.

Кстати, чуть не забыла сказать: поклонники лёгкого чтения могут не беспокоиться на счёт разнообразных научных терминов и выдержек из старинных трактатов, чьи создатели давно забыты неблагодарными потомками. Я не собираюсь цитировать здесь древних греков и римлян… и вовсе не потому, что наследию античного мира место в антикварной лавке. Отнюдь. Правда слишком горька, чтобы показаться кому-либо отговоркой: люди двадцать первого века так редко и так мало читают книги, что понятие «образованный человек», по-настоящему образованный, каждую минуту рискует стать архаизмом. Учитывая этот печальный нюанс, я стараюсь сделать свою идею максимально доступной читателю.

Когда временной отрезок вместе с живущими в нём теряет разум, появляются безумные теории, служащие единственно верным ответом на те вопросы, которые человечество, не важно, в каком веке и времени, предпочло бы считать неразрешёнными. Бесспорно, «все теории стоят одна другой», и «каждому будет дано по его вере». Это все цитаты, которые, надеюсь, к месту, я позволяю себе привести. Автор этих высказываний жил не настолько давно, чтобы мои современники имели право забыть как первого, так и вторые. Однако вышеприведённые интересные утверждения не означают, что из ложной скромности я пытаюсь умалить значение собственной теории или преувеличить силу человеческой мысли; нет, всего лишь привожу факты. Да, это Реальность, — как она есть.

Декаданс. Упадничество. Пессимистические настроения. Бегство от жизни. Дорога, казалось бы, в никуда. И уж, по крайней мере, в противоположную сторону от развития. Как и обещала, цитировать никого не буду, но тем не менее отошлю заинтересованных к творчеству Томаса де Квинси (как предшественника декадентской школы, чьё жизнеописание затрагивает ещё XVIII век), Поля Верлена, Шарля Бодлера, Лотреамона, Артюра Рембо, Оскара Уайльда и других, более поздних представителей этого направления. Пока не знакомые с подобной литературой читатели удовлетворяют свою похвальную любознательность, я продолжу ход моей мысли, обратившись к посвящённым в, не побоюсь этого амбициозного определения, главное таинство в культурном храме XIX века.

Итак, не останавливаясь на собственно философии декаданса, где главное уже сказано людьми более достойными и образованными, нежели автор этих строк, я перехожу к изложению идеи, сложившейся из особенно острых моментов восприятия жизни при нас и вокруг нас.

Оглянитесь вокруг. Нет, это не шутка. Оглянитесь вокруг и посмотрите, к чему привело общее стремление вперёд и только вперёд. Вы хотели прогресса — и вы его получили… но при этом потеряв то, что имели вначале. Новейшие технологии, научные открытия, мир меняется и ускоряется, словно гигантская центрифуга. Всё меньше мыслительных функций достаётся на долю человеческого мозга; всё больше — на долю обученной думать за своих создателей электроники. Что стало с языком? С неотделимым от него знанием истории? Неужели можно предположить, будто люди, получив возможность разгуливать по виртуальным библиотекам, театрам и музеям, стали образованнее и умнее?

Какая злая насмешка судьбы. Мне бы, как случайному свидетелю похорон глобального масштаба — похорон человеческого интеллекта, ставшего дряхлым и немощным без индивидуальности, — снять шляпу, но даже этого я делать не стану, по причине глубокого презрения к участникам процессии — тем, кто допустил сей исход событий.

Однако наш брат декадент, хоть и недотрога, но не тот, перед кем нужно исповедоваться во всех смертных грехах. Пока господа реалисты ворошат грязное бельё и изощряются в детальном описании всех без исключения бытовых подробностей, оказывая плохую услугу своим читателям, мы показываем обществу его пороки в той форме, каковая не столь опасна для эстетического чувства мыслящего существа. В то время как реалистичный стиль письма предъявляет людям их доподлинную сущность, ничего не отнимая и не прибавляя и оставляя их, садящихся вечером за книгу, по сути, с тем же, с чего они начинали этот день, декадентский — служит лакмусовой бумажкой положению вещей в данной эпохе. И надо ли говорить, что если упадочнические настроения захватывают необычно большое количество литераторов, то это тревожный симптом.

Но мы нужны. В качестве той самой лакмусовой бумажки. Последним отрезком времени, примерно лет в восемьдесят, человечество распорядилось ну очень достойно. В переносном смысле, разумеется. Бодлер к такому не призывал, Уайльд — тем более. Люди опошлили и извратили те каноны истинного искусства, что были показаны им, а ведь декаданс по определению не может быть вульгарным. Это Ultima Thule творческого гения, дальше — только Вечное, и баланс между мирами сохранять очень сложно. Человек не выдержал и сорвался, позорно шлёпнувшись при этом в грязь. Реакция — сами понимаете, какая.

Я зову вас сделать шаг назад. Вернуться к моменту, с которого началось гниение представлений о Красоте. Вернуться и задуматься, к чему действительно стоило идти. Может быть, во второй раз баланс удастся удержать?

Если честно, я бы предпочла гниению омертвение. Это, по крайней мере, выглядит не так отвратительно, и даже мёртвая Красота — всё равно Красота. Просто её правильное восприятие — привилегия тонко чувствующих душ.

Но, откладывая в сторону личные предпочтения, я, тем не менее, открываю дверь в прошедшее. Я делаю это сознательно, имея целью вернуть всё на свои места. Если вы захотите увидеть — вы увидите, и вам будет показано то, чего вы так отчаянно добиваетесь. Но вы должны вернуться. Если вы добьётесь истинного и желаемого, это будет означать, что задуманное одним удалось другому… Если же нет… Эпоха, в конце концов, принадлежит вам. Нам же, меланхоликам, привычным к ожиданию наихудшего поворота событий, терять абсолютно нечего. Мы уже потеряли всё; а некоторые даже и не пытались предполагать, что в этом мире можно обрести то, о чём будешь сожалеть, потеряв это. Прогресс в оболочке декаданса нужен вам, людям с оптимистичным складом ума и характера.

И потом, никто не обещал, что лекарство от тяжкого недуга будет приятным на вкус.

Правда, есть у меня нехорошее предчувствие, что больной, коему оно предназначено, не поймёт всей серьёзности положения. Ну, собственно, навязывать я ничего и не буду… Туда и дорога, простите за цинизм. Вынужденное уточнение.

Но, спросят меня мои коллеги и все, кто сочувствует мраку и унынию в творчестве, что же остаётся нам? О, это сложный вопрос. Не менее сложным был бы и ответ, решись я на подробное его изложение; постараюсь высказаться как можно более кратко.

Пока мы ещё находимся на этой земле, что мы в состоянии сделать? Выразить свою личность через поступки? Привнести что-то новое в поэзию, музыку, живопись? А может быть, просто научиться извлекать удовольствие из того, что у нас есть в этой жизни? Поступки часто бывают не оценены по достоинству теми, ради кого они совершаются. Вероятность, что вам всё-таки повезёт, ничтожно мала. Новое слово в искусстве — это ярлык, которым принято прикрывать то, что успело не только наскучить всем без исключения, но и порасти мхом, — за такое количество времени. Что же до удовольствия… Ах, бедные мы, горемычные души. Страдающие от меланхолии, определённой Парацельсом как болезнь. Пугающе часто не способные находить радости ни в чём; даже в самых простых и естественных наслаждениях. И самые прекрасные мелодии отзываются лишь бессмысленным скрежетом в сознании того, кто слышал музыку Вечности. Вот до моего слуха доносятся звуки оперы: должно быть, чудная вещь, достойная своего творца! То же самое, лишь более пространно, произнёс бы на моём месте любой увлекающийся и сведущий в этом человек. Что ж, — я ему охотно поверю. Он здоров, по крайней мере, душою, — он может наслаждаться музыкой, настолько, насколько она хороша сама по себе. Как я ему завидую!.. Даже последнее прибежище духа, измучившегося в застенках однообразия и безнадёжности человеческих дней, недоступно для меня и всех, кто болен равнодушием. Да, это болезнь: что скрывать. Каждый переживал хотя бы краткие моменты, сходные с тем, что несчастные меланхолики чувствуют практически постоянно. И, честно говоря, я никому не пожелаю, чтобы такие моменты затягивались надолго. Роковая инъекция, сделанная душе во время очередного её воплощения, — более точного определения я не могу подобрать этой страшной напасти…

Выходит, мучения — наш удел? Не зря говорят, что сверхутончённое восприятие — верный путь на дно. Как в истории, так и в литературе есть немало тому примеров, не менее ярких, чем сновидения под утро, — ибо что, в самом деле, достойно служить сравнением, как не наша с вами любимая и единственная Реальность, являющаяся лишь в предрассветных грёзах? Что ж, это зависит от творческого потенциала и душевных сил данного индивидуума. Каждый волен, к тому же, и сам уйти в лучший мир, когда ему вздумается. Правда, он оставит горстку оплакивающих его родственников или друзей и вынужден будет нести ответственность за причинённое другим горе, но разве это так уж страшно? В конце концов, ниточка, связующая нас с физическим, трёхмерным планом, невообразимо тонка и хрупка. Наверное, нет даже определения той границы, что разделяет последние болевые ощущения нашей телесной оболочки и начинающийся сразу за ними абсолютный, отрешённый покой, — её невозможно высчитать или угадать, а она, несмотря на это, присутствует, — я полагаю, в нас самих. Что до ощущения покоя, то подобное испытывает, должно быть, путешественник, возвращаясь домой из затянувшегося круиза… Он столько времени провёл, живя за границей, перенял традиции и привычки местных жителей, сам почти стал одним из них, и вот! — он на родине; снова идёт по знакомой улице, вокруг всё то же, и жизнь течёт здесь по-прежнему; наш путешественник подходит к своему старому дому, окна освещены; все мельчайшие детали моментально всплывают у него в памяти — уже попавшиеся ему на пути домой и те, что он ещё не видел, но наверняка знает, что они есть и в какой-то миг он их тоже увидит; последний отрезок жизни перестаёт быть значимым, уходя в прошлое, и вот словно он никуда не уезжал… В таком состоянии душа его просит лишь покоя и отдыха от проделанной трудной дороги. Сравнение это более точно, чем кажется не имевшим опыта сознательного умирания. По сути, дорога в призрачный мир, мир теней и является последней и окончательной дорогой домой для всех живых созданий. Каждый из нас ещё приложит усилия к запечатлению себя в веках, но не обольщайтесь, друзья мои, — скорее всего, придётся нам, бедным, с чувством жуткого стыда за наших собратьев взглядывать изредка с потусторонней высоты на дряхлеющий, безнадёжно больной островок Бесконечности под названием Земля. Ибо, повторяю, если мы больны, то во много крат хуже положение породившего нас мира. Он обречён, и конец его будет мучителен. Мне известно немало имён тех, кто очень сильно любит предсказывать с мрачным видом «последние дни» и апокалипсис… так вот, эти люди, при всём моём к ним уважении, в данный момент могут уже не стараться. Апокалипсис наступил. Причём никто или почти никто этого даже и не заметил, пребывая в наивной уверенности, что всё идёт как всегда. Как и должно быть. Открою вам секрет: когда всё идёт так, как и должно идти, это означает всемирный коллапс всемирного же интеллекта… ну, вот мы и вернулись к теме обезличенности. Мышление — это теперь по части суперсовременной техники. Нет потребности в мышлении — нет личности. Нет личности — нет и человека; следовательно, и нас тоже. Мы не существуем больше, с чем я всех сердечно поздравляю! Вот только это не-существование (поскольку термин «небытие» явно чересчур хорош для определения ситуации, в которой мы очутились) принесло нам такие убытки в моральном плане, что, боюсь, их никто и ничто уже не в силах возместить. Создать иллюзию — это единственный способ укрыться от пандемии цифры. Лично я давно сбежала в XIX век, сделав для этого всё возможное. Если тогда люди, похожие на нас с вами, стонали от засилья, как им казалось, заводской и фабричной деятельности, то нам-то, получается, топиться прикажете? Безобидные механизмы, от которых больше шума, чем какого-то конкретного действия, — ничто в сравнении с теперешней реальностью, по которой с монструозной скоростью шагает прогресс, этот безжалостный истребитель всех тайн и романтики в любом виде. Вернее, то, что люди привыкли понимать под этим названием. На самом же деле он — разрушитель, не имеющий ничего общего с истинным прогрессом — развитием духа… Уничтожив Природу, столь неосмотрительно позволившую ему жить, этот Голем примется за своего главного вдохновителя — человека. И, к несчастью, мы не в силах остановить это безумие… Последние деньки, ничего не поделаешь! Придётся как-то дотерпеть до того счастливого момента, когда нашу жалкую планетку накроет космический «девятый вал»…

А пока

И завтра будет то же, что сегодня, Сегодня высмеет бездарное вчера.

Да, в декадансе — прогресс… Но декаданс ли — в прогрессе?