Мистический символизм ‘Теоремы Зеро’

Георгий Тишинский

Мистический символизм «Теоремы Зеро»

На днях выдалась мне возможность посетить кинотеатр в связи с показом многообещающего творения Терри Гиллиама под названием «Теорема Зеро». Трудно нынче попасть на киносеанс, способный захватить внимание зрителя полностью, потому на такие мероприятия я обычно беру с собой то пачку орехов, то пивка, а то и всё вместе. Но — о чудо! — когда я вышел из кинозала, пачка солёных фисташек осталась в сумке нераспечатанной. А фильм оказался шедевром, не позволяющим отвлечься ни на секунду.

Сюжет… Умники с Википедии попробовали его изложить, но вышло у них это просто ужасно. Я сомневаюсь, что смогу лучше: фильм — сплошной символический текст, сумбурный набор разнообразных символов. Можно говорить о том, что лысый странный мужик ждёт, пока ему позвонят, готовит в микроволновке какие-то ужасы и снова ждёт звонка… но что это за бесполезная трата времени? «Теорема Зеро» — совершенно особый фильм. Его нельзя пересказать даже в самых общих чертах. Его нужно посмотреть.

Эта статейка — попытка поразмышлять по поводу тех самых символов, которые щедро разбросал по всей кинокартине выдумщик-режиссёр. Их действительно очень много, а ещё больше может оказаться идей по поводу таковых. В качестве одного из возможный путей увидеть символическую структуру творения Гиллиама я и предлагаю свой текст каждому, кто не чужд мечты когда-нибудь рассмотреть надоевшие пятна на обоях своей квартиры чужим взглядом.

Итак… Начнём с входной двери, то бишь, с постера. Главный герой во фригийской шапке сидит за компьютером, а на диванчике его томно ожидает красноволосая медсестра. Хм. Честно, эта картина напоминает мне алхимика и горгулью, расположившихся на вершине собора Нотр-Дам де Пари. Взирая на старинный город великих королей и ужасных восстаний, эти посланники сотворившего их скульптора таинственно молчат о чём-то уже многие века. Не нашли ли наконец-то их истосковавшиеся по послушным мягким телам души своё символическое воплощение в фильме? И действительно, живущий в церкви герой Кристофа Вальца — чем он не алхимик? Даже результаты его теоретической работы режиссёр воплощает в колбы с какой-то жидкостью, словно намекая на истинное занятие Коэна. Шапочку, которую герой надевает для перемещения в виртуальную реальность, носили задолго до появления кинематографа адепты культа солнечного бога Митры, которые в своё время были великими волшебниками и мудрецами (даже три царя, поклонившиеся родившемуся в Вифлееме Богу, носили фригийские колпаки, что подтверждается многочисленными изображениями). Обитель алхимика — церковь — тоже не так проста. Казалось бы, это церковь православная (это очевидно, поскольку повсюду совершенно восточные фрески). В таком случае, что там делают скамейки и каменное католическое Распятие вместе с безголовым Христом? При этом церковь только выглядит как храм, а в действительность — это вполне даже неплохой жилой дом, в котором есть все удобства. Как это понимать?

С самого начала фильма зритель узнаёт о важности телефонного звонка, ожидаемого Коэном. Он так напряжённо дожидается какого-то внеземного откровения, что хочется провести параллель со спектаклем «Любовные письма к Сталину» (автор — испанец Хуан Майорга), который я посетил в прошлом году. Суть в том, что Булгакову, в ответ на многочисленные письма, однажды позвонил всемогущий советский бог Сталин. Булгаков наконец-то получил возможность высказаться. Но… телефонный разговор обрывается, и… Сталин не перезванивает! Всё потеряно. И с тех пор Булгакову остаётся только вечно дожидаться, когда же бог перезвонит.

Интересно, что Алхимик из «Теоремы Зеро» рассказывает своей красноволосой горгулье такую же самую историю: позвонили рассказать о смысле жизни, а разговор вдруг взял и оборвался. Что же остаётся, кроме как дожидаться повторного звонка от метафизического Иосифа Виссарионовича? Вот Коэн и ждёт. Надо признаться, в фильме также есть олицетворение бога (как было оно и у Майорги, и в самом СССР до 1953 года) — это герой Мэтта Деймона, которого называют безликим словом «Руководство» (Management). Встретиться с Руководством невозможно, однако начальник Коэна (играет его Дэвид Тьюлис) приглашает Алхимика на свою вечеринку, где Руководство будет присутствовать инкогнито. В результате происходит несколько их случайных кратких встреч, и Коэну поручают доказать «Теорему Зеро», чего до сих пор никому ещё не удавалось.

Почему я считаю, что Руководство — это Бог? Здесь нужно немножко сказать обо всех символах, связанных с ним. Загадочность и недоступность этого персонажа напоминает фразу из Библии: «Бога не видел никто никогда». И, как только я об этом подумал, находясь в кинозале, на экране появляется Боб — сын (или лучше писать «Сын»?) Руководства, который направляет Коэна в его поисках. То есть… Отец недоступен и трансцендентен, сын снизошёл к людям для их спасения… что-то знакомое, правда? Тем более что Отец не только сокрыт от людей, но и всеведущ, поскольку у него повсюду расставлены камеры, наблюдающими за миром. Для тугодумов, которые всё же не захотят увидеть связь с религиозным символом, традиционно вспоминая уже надоевшую книжку Оруэлла, Гиллиам специально вводит в фильм христианский символ Всевидящего Ока. И уже для законченных «гениев» режиссёр отламывает голову каменному Христу и вместо Христа ставит камеру — чтобы хоть тут зритель сообразил. Впрочем, и здесь не всё так просто.

Слово Антихрист происходит из сочетания двух древнегреческих слов: αντι и Χριστος. Словосочетание «Анти Христу» можно перевести как «Против Христа» или же… «Вместо Христа». Хм. Камера, как и Боб, как раз вместо Христа. Но в фильме есть ещё одна отсылка к образу Антихриста, отсылка значительно более прямая: когда Боб (лучше всё же писать «Сын») читает Алхимику проповедь на тему Теоремы Зеро, он пишет формулу на стене Церкви. Внимательный зритель, который хоть раз заходил в православный храм, может заметить, что пишет мальчик на изображении адского пламени, в кадре же вместе с пишущим оказывается Сатана, держащий в руках Антихриста (стандартное изображение в православной иконографии Страшного Суда). Как тонко! Говорить об абсолютном ноле, стоя на фоне предсказанного абсолютного обнуления… Но ведь позвольте — христианский конец света — это как раз не обнуление, раз уж даже грешники вечно будут гореть в аду. Да — и именно потому Коэн не может доказать свою теорему — она неверна.

Зритель встречает Алхимика очень скованным, говорящим о себе в третьем лице и ищущим Бога. Здесь богооставленность подчёркивается неспособностью найти собственное «Я», потерянностью во множественности мира сего (неоплатонический термин «многое» обозначает низший уровень бытия и противопоставляется высшему «единому»). Однако у неоплатоников между единым и многим находилась ещё и так называемая «неопределённая двоица». Через эту двоицу и нужно пройти для того, чтобы осуществить восхождение к самотождественности, к финальным кадрам фильма, когда Коэн наконец-то начинает говорить о себе в первом лице и больше не боится космоса, превращаясь в его повелителя, подбрасывающего солнце, как мячик. Как понять неопределённую двоицу? Об этом далее.

Алхимическое делание многими мудрецами осуществлялось в одиночестве, другие же разделяли свой путь со своими жёнами (также алхимиками). Древнее сказание говорит о том, что некоторые люди целостны, некоторые же нуждаются во второй половинке, чтобы обрести себя истинного (это мне рассказал вчера за ужином Платон). Для того чтобы воссоединиться со своей потерянной частью, мистики разработали множество мистических практик, например, тантризм. Углубляться в это нет нужды, главное, что Коэн, будучи на уровне множественности, встречается с Бэйнсли (как раз та самая красноволосая медсестричка с диванчика) и, соединяясь с нею через виртуальную реальность, обретает себя как часть двоицы. Наконец, приходит черёд нового преобразования, и Боб (тот самый местный Иисус) открывает Коэну, что Бэйнсли-то вовсе не его юнгианская анима, а обычная купленная Руководством проститутка, и пора бы её изгнать. Иными словами, Алхимик наконец-то покидает свою горгулью… и выходит на улицу для того, чтобы пообщаться с Бобом, после чего Боб в жару теряет сознание. Коэн разбивает камеры и совершает омовение тела Боба (что-то такое знакомое!), после чего дверь церкви выбивают посланники Руководства и забирают Сына.

Происшедшее совершенно меняет Коэна: он уже достиг высшей точки земного развития и способен понять сокровенные тайны Вселенной. Фактически, он стал равным Бобу (эта мысль прекрасно гармонирует с тремя деталями: когда Коэн спрашивает, почему Боб со своими блестящими способностями не хочет сам решить Теорему Зеро, тот отмахивается, мол, это занятие для дураков, вроде тебя; Боб всех называет своим же именем — «Боб»; Апостол Иаков в своём послании пишет, что каждый христианин должен в результате стать Христом; если совместить эти три детали, можно получить хорошую пищу для размышлений). Теперь Душа Коэна созрела, и он способен понять то, чего раньше избегал как недоступного и невозможного. Он надевает свой алхимический фригийский колпак и отправляется в последнее путешествие — на встречу с Руководством, после чего Вселенная разверзается и Алхимик оказывается всемогущим и счастливым в своей самотождественности. Концовка очень напоминает почти аналогичную из «Тёмного города», когда мистер Мёрдок сам создаёт пляж своей мечты, преодолев слабости обычного человека. Замечательная развязка — примирение с собственной природой на её высшем уровне.

Итак, хочется сделать небольшое резюме всему сказанному: главный герой — это Алхимик и Боговидец, чьим спасением решил заняться сам Бог. На пути его подстерегали разные опасности и искушения, но он не просто избегал их, но и использовал для собственного развития. Подходя всё ближе и ближе к разгадке, Алхимик всё больше раскрывает самого себя и именно в себе находит всё. Разговор же с Руководством символизирует слияние Алхимика с Богом — фактически он сам становится частью неопределённого в своём Единстве Руководства, потому-то Мэтт Деймон исчезает для Коэна. Больше всего в этом фильме меня восхитила прекрасно показанная идея этического релятивизма; ничто земное не может быть абсолютным: та же Бэйнсли сначала выступает как мистическая жена Алхимика, а после превращается в каменную горгулью. Земные ценности относительны и непостоянны, и есть только одно действительно важное сокровище — «Я», возведённое в абсолют — иными словами, Бог, обитающий в «моём» сердце.